— У Ольги не было ни денег, ни квартиры, ни мужа. Была одна дочь, свет в окошке, смысл всей ее убогой жизни, — пустилась в туманные объяснения Степа. — Ольга ничего не могла дать дочери кроме честного имени, поэтому она расценила предложение Оксаны поменяться документами как щедрый и благородный подарок.
— А почему Оксана сделала такое предложение? Ну и шла бы себе в тюрьму Ольга под своим именем.
— Марина, у Оксаны была репутация шальной бабенки, от нее всего можно было ожидать. Представь, в квартире находят труп Андрея, его пьяную любовницу и ее тихоню-сестру, одно слово — библиотекаршу. При таком раскладе у следователей обязательно возникли бы вопросы, провели бы следственный эксперимент, и правда бы выплыла наружу. Но Оксана убедила Ольгу в содеянном, а ради девочки, подчеркиваю, ради будущего Настеньки, предложила поменяться именами. Тем самым она заткнула рот любящей мамаше на долгие годы. Конечно, сидя в тюрьме, Ольга анализировала ситуацию и пришла к выводу, что родная сестра ее подло подставила. Но кто бы ее сейчас слушал? Почему сразу не сказала? Начали бы разбираться, обе сестры не отмылись бы. Видимо, незапятнанная фамилия дочери Ольге была дороже свободы. Она так и не раскрыла своей тайны до конца срока.
— Глупо.
— Согласна, но в провинции совсем другое отношение к чести и совести, с этим приходится считаться.
— По-твоему выходит, Ольга нам рассказала правду?
Степа пожала плечами, помедлив с ответом:
— Ну, может быть, не всю, — осторожно заметила она.
— О! — воскликнула я. — Мне тоже показалось, она что-то не договаривает. И я, кажется, догадываюсь, что именно. Бывший муж Ольг мог бы играть не последнюю роль во всей этой истории.
— Тогда нам надо найти Алексея Боголюбова и проверить его алиби в день убийства Федора Петровича, — продолжила мою мысль Степа.
— Допустим, — рассуждала я. — Боголюбов требовал с первой жены деньги, а она ссылалась на Федора Петровича. Мол, как ей выкроить из семейного бюджета сумму, да так, чтобы муж ни о чем не догадался? Тогда Алексей решил убрать Богомолова. Не трудно предположить, что было у него на уме. После смерти мужа, то есть Богомолова, все деньги достанутся вдове. Тогда он, Алексей, поднимет все документы о рождении дочери, предъявит их Ольге, которая под тяжестью неоспоримых доказательств будет вынуждена поделиться наследством. Я думаю, Боголюбов все так и сделал, мне только не ясно, говорил ли он с Ольгой после убийства Богомолова?
— Кто знает, может, именно это она не договаривает?
— Степа, надо проверить алиби Алексея. Чувствую, мужик завяз по самые уши.
— Марина, а как нам притянуть эти самые уши к событиям в Англии?
— Не знаю. А вдруг он под чужой фамилией втерся в нашу группу? Рассуждаем логически, кто бы это мог быть? Возраст Боголюбова примерно сорок лет. Кто? Только Зорькин! Не зря он мне всегда казался подозрительным.
— Ну что ты придумываешь? Из баянистов подался в физики, доктора наук? Нормально! Забыла? Я Владимира Владимировича проверяла. Своими ребрами отвечаю — Зорькин есть Зорькин.
— А вдруг Зорькин друг Боголюбова с детства?
— Если так рассуждать, другом Боголюбова может быть каждый из нас, даже ты или я.
— Ты права, поехали домой. Сегодня голова моя уже не варит.
Глава 27
В квартиру мы завалились уставшие и голодные. Олег был уже дома. После вчерашнего инцидента он не стал дожидаться ответной реакции на бестактный вопрос: «Что на ужин?», а безропотно, в моем переднике жарил картошку. С порога, почуяв запах раскаленного масла, Степа опять ощутила угрызения совести, хотела тут же, не раздеваясь, броситься к плите, чтобы перехватить из неловких мужских рук деревянную лопаточку для перемешивания картошки, но я вовремя успела ее остановить.
— Не мешай ему, мужчина должен приносить не только деньги, но и пользу, — выдала я один из постулатов своей лучшей подруги Блиновой.
— Не мужское это дело — жарить и парить, — пожалела племянника Степа.
— А вот Алина так не считает.
— Ты переняла от своей подруги не лучшие качества.
— Кстати, надо ей позвонить, сообщить о новостях — ей будет интересно.
Весь вечер мы хвалили Олега. Картошка не вся подгорела, имела вполне пристойный вид, и с солью мой муж почти угадал. То есть, если перед картошкой съесть кусочек хорошо просоленной селедки, блюдо казалась бы в норме. Но это так, мелочи жизни. Есть можно и, слава богу.
— Олежек, никогда ничего вкуснее не ела, — старалась поощрить племянника Степа.
— Когда к делу относишься ответственно, тогда и получается хорошо, — изрек Олег. — А я в это блюдо всю душу вложил.
«Заодно вбухал все масло и соль», — подумала я, глядя на оставшееся в сковороде изрядное количество масла.
После ужина я позвонила Алине. Она была в расстроенных чувствах. Во-первых, болезнь перекочевала с Вадима на нее, это было слышно по голосу. Во-вторых, ее семейная жизнь находилась на грани развода.
— Что случилось?
— Ой, Марина, мужчины такие неблагодарные. Лечишь, лечишь их, а когда они выздоравливают, то норовят распустить перья и улететь подальше от родной жены, — прохрипела в трубку Алина.
— Вадим, почувствовал себя лучше и удрал в свою лабораторию? А ты лежишь одна-одинешенька, и некому тебе подать таблетку аспирина? — попробовала я догадаться.
— Нет. При чем здесь аспирин? Я сама пока могу передвигаться, и температуры у меня нет, чтобы ее сбивать. Слушай. Вчера Вадим лежал в спальне, а я допоздна просидела у телевизора. Так вот, сижу я и чувствую, как заболеваю: в горле першит, в носу щипает и в голове не все ладно. Думаю, надо сходить на кухню, попить теплого молочка. Иду я по темному коридору, лампы нигде не горят. Слышу на кухне какой-то подозрительный шорох. Крадусь. Свет не включаю. Заглядываю и вижу: сидит наш котенок Ромка у своей миски и хрумкает сухой корм. Я, знаешь, так нежно, чтобы не испугать, говорю ему: «Когда же ты, божья тварь, нажрешься?» В этот момент из угла, который из коридора не виден, выходит Вадим с перекошенным от обиды лицом и чуть не плачет: «Так ты ко мне относишься? Куска хлеба пожалела? Я, между прочим, с утра ничего не ел. Не знал, что ты, Алиночка, такая бессердечная. Больному мужу отказать в куске колбасы. Жена называется. В приюте для бездомных куда лучшее отношение к людям. Там хоть тварями не обзывают!»
— Ты объяснила Вадиму, что под тварью имела в виду кота?
— Что толку? У него сейчас на фоне насморка обостренное самолюбие, он обижается на любую мелочь. С ним сейчас разговаривать бесполезно. Конечно, я ему сказала, что разговаривала с Ромкой, а не с ним.
— А он?
— Он? Сказал, что я выкручиваюсь и под «тварью» подразумевала именно его, а не кота. Ну, я его разубеждать не стала. Хочет считать себя таковым, пусть считает.
— А ты?
— Я? Я теперь болею одна — Вадим сбежал в лабораторию.
— Алина, ты заканчивай болеть, у нас для тебя есть новости, — я вкратце рассказала все, о чем нам со Степой удалось узнать за весь день. — Теперь, если мы найдем одного человека, то сможем ответить на интересующий нас вопрос: «Случайна ли смерть Богомолова?»
Но разыскать Алексея Боголюбова нам так и не удалось. Оказалось, что после культпросветучилища он поехал не по распределению, а стал возделывать «вольные хлеба», и стежки-дорожки его затерялись по родной стране.
У нас была еще одна отправная точка — сестра Алексея Нина. Но и ее мы найти не смогли. В адресном бюро Нина Боголюбова не числилась. Конечно, скорей всего женщина жила под фамилией мужа, да только откуда нам было знать, за кого она в свое время вышла замуж. Можно было, конечно, спросить у Ольги Сергеевны, где сегодня обитает ее бывший супруг, но кто даст гарантию, что они действуют не заодно?
Мы были в тупике. Тогда Степа подала великолепную идею. Поскольку Иван Штурм был в курсе нашего расследования, надо его приобщить к розыску Алексея Боголюбова. Пускай бы он по своим связям разыскал мужа Ольги Сергеевны. Одно дело адресное бюро и совсем другое — служба безопасности, кто-кто, а они умеют найти человека, даже если он надежно спрятан.
Мы набрались смелости и позвонили Штурму. Говорила Степа. Иван ее выслушал, не перебивая, иногда только вставлял «Надо же?» или «Кто бы мог подумать?». Но когда дело дошло до конкретной помощи, Иван закапризничал.
— Степочка, живите спокойно. На голову каждого из нас может упасть кирпич. Богомолову не повезло больше, чем другим.
— Иван, но ведь Богомолова ждали в подъезде, лифт отключили.
— Лифт не работал уже несколько дней. Стечение обстоятельств. Скорей всего, между этажами стояли, грелись какие-то бомжи. Смотрят, идет приличный господин, под рукой кирпич, не рассчитали силу удара. Все! Богомолов — труп. А то, что вы мне рассказали об Ольге и Оксане — очень интересно. Правда, интересно. Кино можно ставить, многосерийное, серий на пятьдесят, «Семейные тайны».
— Были.
— Что были? — не понял Иван.
— «Семейные тайны» уже были. До свидания, спасибо, что выслушали нас, — Степа повесила трубку.
Отказ Штурма больно ударил по нашему самолюбию. Мы ему доверили с таким трудом раскрытую тайну, а он нас высмеял.
— Ну и черт с ним, со Штурмом и со всеми остальными. Нам что, больше всех надо? — возмущалась Степа. — Стечение обстоятельств! Случайный кирпич! Все, Мариночка, загостилась я у вас, в понедельник уезжаю. Все, я так решила, и не уговаривайте меня остаться.
А через день Иван позвонил сам:
— Марина Владимировна, в воскресенье девять дней со дня смерти Богомолова. Надо бы помянуть мужика по-христиански. Я только что разговаривал с вдовой Федора Петровича, поминки в двенадцать. Будут только самые близкие и мы, те, кто с ним общался в последнюю неделю перед смертью. Отказ не принимается, будьте, пожалуйста, обязательно.
Я набралась наглости и позвонила Ольге Сергеевне:
— Ольга Сергеевна, все так? Вы приглашаете помянуть Федора Петровича?