Дима открыл дверь и пропустил ее вовнутрь.
— Ты не успеешь на последний автобус.
— Ну и пусть.
Дима пожал плечами и пошел в комнату. Яна поняла, что Дима с каждой секундой все меньше и меньше похож на принца, каким он ей казался вначале. Но он становится более человечным, сложным, непредсказуемым и… родным. Несмотря ни на что.
Как всегда, Дима не хотел говорить. Ни о чем не хотел говорить.
Полоска тонкого света от работающего магнитофона. Кассета кончилась и хлопнула в тишине. Во всем мире люди уже пользовались дисками, а Димка до сих пор иногда включал по вечерам кассеты с «Нирваной».
Янка сидела на кресле, подобрав ноги, и смотрела, как Дима разбирается в своих многочисленных дисках.
Янка вдруг поняла, что задремала, пока Дима выгуливал собаку. Темнота расступалась перед глазами, пока она терла их и откидывала волосы на спину. От приоткрытой форточки холод пробирался по шторам и ложился на плед, в который она укуталась. Янке хотелось провести по Димкиному лицу пальцем. Завитки волос, нос, щеки… Светлыми оттенками, как маска, лицо выделялось на темной стене.
— Дима… — вдруг поняла Яна. — Дима, милый, мне такие плохие сны снятся в последнее время… Будто ты меня бросаешь. Бросаешь меня непонятно почему. Мы с тобой так мало говорили это время. Дима. Я люблю тебя! Но мне кажется, что ты мне не веришь, ни одному моему слову не веришь.
Яна снова мысленно нежно провела по волосам пальцами. По лицу, шее. Дима не отвечал и по-прежнему сидел к ней спиной. Повернулся. И она увидела глаза — огромные, черные, полные презрения. Дима взял стопку дисков и аккуратно поставил их на место. По его худой спине было понятно, что диски свои он любит больше, чем ее.
Янка, уже не сдерживаясь, не успевая стирать руками и пледом слезы, заревела.
— Ты раньше не могла это сделать?! Маму разбудишь… Она уже давно спит.
— Дима, Димочка, ты не представляешь, как я с ума схожу. Почему мы с тобой даже поговорить не можем? Спаси меня. Ты меня не любишь?
— Не любил бы — ты бы здесь не сидела!
Как пощечина.
Янка слетела с кровати, запнулась о тапочки, которые она оставила около кресла. Голова разламывалась, разлеталась на куски, сердце бешено стучало и рвалось из груди. Бухало как барабан на похоронах. В темноте еле нащупала собственную дубленку и сумку. А глаза метались по стенам. Там в темноте висят шарики еще с ее дня рождения, так и не сдулись. Дима выпросил их на следующий день после праздника. На столе, как всегда, стоит мышка с сердечком, которую она купила на занятые у подруг деньги буквально месяц назад. Где-то в столе — ее диски, ее картинка, которую она ему нарисовала на уроке, ее дневник, пачка фотографий. Так ради чего все это было?
— Яна, ты с ума сошла! Сядь! На улице мороз под сорок и поздно уже! Ты долго спала!
Но Яна уже застегивала куртку в прихожей.
— Я устала. Я выдохлась. Разочарована. — Повторила она фразу из любимого фильма. — Ты меня бросил вчера, не помнишь?
— Это ты меня бросила!!!
Яна не заметила этой фразы.
— А я притащилась! Надо исправлять свои ошибки! Извини за все! За хорошее и плохое! За то, что не сумели!
Она вылетела в коридор, сбежала по ступенькам, не оглядываясь. Казалось, он сейчас побежит следом, в одних джинсах и тапочках. Будет просить вернуться. Но он не побежал. И даже когда она обернулась на его темные окна, там кто-то задергивал шторы… Сугробы, пять часов сорок минут утра… Двадцать седьмое февраля. Куда? Зачем? Что это было?
Первая безумная любовь, которая не всем выпадает в жизни? Которую упустили?
Янка разгребла снег, скинула самый грязный верхний пласт. Зачерпнула острые ледяшки и обожгла ими лицо и глаза, красные от этой длинной ночи и слез. Поежилась и, уткнувшись в мокрый платок, пошла к остановке.
Кто-то однажды написал в длинной умной книжке, которую им задали законспектировать в Школе: «Есть люди, которые землю называют своею, а никогда не видали этой земли и никогда по ней не проходили. Есть люди, которые других людей называют своими, а никогда не видали этих людей; и все отношение их к этим людям состоит в том, что они делают им зло… И люди стремятся в жизни не к тому, чтобы делать то, что они считают хорошим, а к тому, чтобы называть как можно больше вещей своими».
Яна долго думала над этой фразой, стоя у заплеванной и затоптанной скамейки, пока не подошел автобус. Смотрела на противоположную сторону улицы, где на темном холме стоял дом и спал ее музыкант. И дорога эта, как темная волшебная река, преграждала обратный путь. Слева она начинала освещаться неоновым светом восхода. Фонари гасли. Солнце куталось от мороза в пуховое одеяло облаков и нехотя просыпалось. Ледяная корка на дороге медленно покрывалась бликами, как крупой. Будто боги рассыпали свое золото, и оно покатилось вниз по холму навстречу Янке.
Глава 15
Мама в синем халате стояла у плиты и устало мешала что-то в кастрюле. Ее черные густые волосы были собраны в длинную косу. В квартире казалось очень тихо. И только ветер, взвизгивая, бился в стекла. Мама взглянула на дочь. Медленно и тяжело.
— Мам, я вернулась. Извини, что так…
— Рано? — Мама посмотрела на дочку и опустила поварешку. — Ты же понимаешь, что одной твоей смс недостаточно? Ты пишешь сообщение, что не будешь ночевать дома, а потом отключаешь телефон! А сейчас сколько времени? Семь утра? Ты где была?
— Мама, мне так плохо… — Яна, расстегнув дубленку, села на пол в коридоре.
— Что случилось? Ты же умная девочка, мы с отцом тебе доверяем и всегда отпускам туда, куда тебя нужно! Но ты… У тебя глаза опухшие. Плакала?
— Нет, только собираюсь…
И Яна пошла в ванную. Мама подошла к двери, хотела постучаться, но потом передумала и облокотилась о дверную ручку.
— Яна, что случилось?
— Не знаю.
— Ты на чем приехала?
— Я пешком шла… от школы…
— С ума сошла?
Яна включила воду в раковине погромче, села на кучу нестираного белья и оперлась спиной о стенку ванны.
Она закрыла глаза.
Ей теперь казалось, что дни зимой всегда будут начинаться мутно-розовым, а кончаться черной мглою за замерзшими окнами. И что Янка еще много раз будет врать маме о том, где ночует и почему пропускает занятия в школе.
— Мам… — позвала она.
— Что с тобой, доченька?
— Я хочу сегодня остаться дома и просто поспать.
— Хорошо.
Яна нашла в себе силы выйти из ванной, промелькнуть мимо кухни незамеченной и упасть под одеяло. Комната расплывалась от вытекающих из глаз слез. Цветы на подоконнике, ноутбук на стуле, старая наклейка с Винни-Пухом на тумбочке. Под подушкой лежала Димина фотография. Яна, всхлипывая, кинула ее под кровать. Потом соскочила, сорвала со стены плакат с Куртом Кобейном, смяла и тоже швырнула на пол.
Бросилась на подушку и зарыдала.
В этот день она в школу не пошла.
Яна долго не могла проснуться. Ей снилось, что ее целуют. Долго-долго длился этот поцелуй, Яна чувствовала, что обнимает кого-то, поднимает руку и проводит ею по волосам.
«Я люблю тебя, люблю», — прошептала Яна и проснулась.
— Родина, Мать и Отец вас зовут! Яна, подъем! Уже обед!
Это был отец. Он тоже не пошел сегодня на работу.
Сон сжался в комок, поднялся над Яниной головой и испарился под потолком. Яна открыла глаза и снова увидела этого глупого Винни-Пуха на тумбочке. Когда она была маленькая и лежала как кокон в пеленках, она, наверное, тоже видела этого Винни-Пуха. Но только при пробуждении ей не было так больно. И зачем Дима случился в ее жизни? Без него было так легко и все понятно. Она всегда знала, что хорошо, а что плохо. И она никогда не врала маме.
Но Яна была собой и получила только этот день, когда нужно заставить себя встать и умыться.
Отец уселся рядом и похлопал Яну по ноге. Морщинки у глаз не улыбались как обычно, а были взволнованны. Ну вот. Все-таки на работу он не поехал из-за нее.
— Папа, извини меня. Я больше так не буду.
— У тебя все в порядке? — отец знал, что не получит правдивый ответ. Яна поняла, что наступил тот момент, когда она не сможет ему рассказать ничего внятного.
— Будет… будет все в порядке.
— Хорошо. — Отец еще раз неловко похлопал ее по ноге и пошел на кухню.
Яна посмотрела на потолок — там еле виднелись давно выцветшие звезды — они с отцом несколько лет назад налепили несколько созвездий. Сами составили их. Созвездия Близнецов, Весов, Северной Короны и Южного Креста.
А еще Дима родился в один день с ее папой. Осенью. Глупое совпадение.
Яна перевернулась на живот, поцеловала в голову Мишутку. Как глупо — страдать из-за Димы и по-прежнему спать с детскими игрушками. Вот что значит — шестнадцать лет. Глупое переходное состояние.
Но Димы теперь нет, поэтому и игрушки она не выбросит — они ее защищали всю жизнь и сейчас останутся лучшими друзьями. Пусть они теперь и не разговаривают с ней, как прежде, и вообще стали довольно потрепанными. Но разве это важно? В детстве Яна считала, что ночью они оберегают ее, а днем отдыхают.
Яна разложила Мишутку, Умку и Бабу-ягу на кровати в привычном порядке и потянулась. Она впервые заметила, что у Мишутки нет носа, а место, где, ей казалось в детстве, был его рот, очень грязное. В детстве она его кормила кашей.
Затем провела Яна рукой по карте, которая висела рядом с кроватью. Ее края теперь были прикрыты какими-то Димиными плакатами, которые она у него выпросила. Надо будет сегодня снять. Все-таки «Гражданскую оборону» она слушала только у него.
Отец чертыхнулся на кухне. Видимо, обжегся чаем. Или макаронами, сваренными в молоке.
Яна стянула со стула в углу — отец с мамой называют его помойкой — мятую футболку. «Буду ходить как бич», — решила Яна и злорадно усмехнулась.
Яна голыми ногами встала на пол и вздрогнула от холода. Посмотрела на себя в зеркало. Глаза опухшие, прямые волосы еле прикрывают плечи. Умная и красивая. Дима — дурак. Бабушка всегда так говорит, когда ей плохо. Что мужчины дураки. Какая же у нее умная бабушка!