– А мы? – возмутилась Шалаева.
– А вы потерпите, – холодно произнесла Наталья Константиновна. – Мержинский, кстати, прав. Не может старуха играть эту роль.
– Так это я – старуха? – взвизгнула Шалаева.
– Все! – коротко отрубила Лошакова и хлопнула ладонью по столу так, что все вздрогнули. Оглядев лица присутствующих, она добавила чуть мягче. – Вы сами подумайте, нам любой ценой надо деньги от Мержинского получить. Ну, пусть Алиса до конца сезона побудет Офелией, что тут такого? А там видно будет, как она справляется… Начинать сезон мы будем другими пьесами, так что в обиде никто не останется. Найдите Алису, пусть она репетирует роль… Петр Демьянович, это я вам говорю…
Лошакова сдвинула брови и выразительно оглядела разложенный на ее столе пикничок. Шалаева, гордо подняв голову, вышла из кабинета прочь, следом за ней рванула Костюкова. Тень отца Гамлета ретировалась следом за дамами, спешно убрав со стола газету с недоеденными бутербродами, пустыми стаканчиками и крошками. Последним из кабинета выходил Шалаев, бросивший на директора укоризненный взгляд, на который Лошакова не обратила никакого внимания. Все выходящие столь стремительно ретировались прочь, что не заметили неподвижную фигурку билетерши Филипповой, застывшей у дверей директорского кабинета.
В отличие от актеров, билетерша Ирина Филиппова сразу углядела все открывающиеся перед ней перспективы. Дочь, ставшая примой театра (а в этом Ирина не сомневалась) замолвит слово и за маму. Ирина не пропустила мимо ушей злобную реплику Шалаевой, что дочь спуталась с главным спонсором театра, и это заставляло столь радужные перспективы искрить всеми гранями, словно хрустальный графин.
– Ах, если бы они смогли пожениться! – сладострастно напевала Ирина, несясь домой всполошенной курицей. Бриллиантовый дым застилал глаза, стоптанные резиновые тапочки спадали с ног. Только бы непутевая дочь была дома…
Непутевой дочери дома не было. Ирина позвонила Женьке домой, потом на работу перепугав ее до такой степени, что Женька, с грехом пополам выполнив мелирование постоянной клиентки, понеслась к подруге со всех ног.
– Нашли из-за чего волноваться, – фыркнула Алиса. – Мне все равно дадут играть Офелию только до конца сезона, а это всего ничего. Ну, отыграю я еще три спектакля, а потом то что?
– Дура ты, прости господи, – оскорбилась Женька. – Тебе счастье прямо в руки в кои то веки упало, как зерно под рыло слепой курице… Дали нищему огурец, а он его в канаву выбросил – кривой видите ли… Твое дело сейчас спонсора не упустить. Вот если Мержинский от тебя откажется, тебя в театре поедом сожрут все, включая директрису. А так – респект и уважуха…
– А если не упущу – меня сожрут все, кроме директрисы, – парировала Алиса. – Невелика разница.
– Балда ты, – снисходительно протянула Женька. – Я, кстати, справки наводила. Мержинский в разводе и к постоянной любовнице вроде как охладел. А тут ты со своей неземной красотой, гламуром и пафосом. Вот зуб даю, он тебя завтра после репетиции будет встречать.
– Давай зуб, – протянула руку Алиса. Женька рассмеялась.
– Алисочка, а ведь Женечка права, – робко пискнула из своего угла мать. – Владимир Леонидович – человек солидный, и еще… не старый. Мне он кажется очень импозантным. Я даже тебе немного завидую. Ты уж… не отказывай ему сразу.
– Хорошо, я откажу ему постепенно, – пообещала Алиса. Женька сдвинула брови и погрозила Алисе кулаком.
– Я тебе откажу! Мы не можем ждать милости у мужчин, взять их у них наша задача.
– Слова Мичурина? – фыркнула Алиса.
– Нет, актрисы Васильевой, если ты не в курсе. Так, пошли в ванную, будем лепить из тебя романтическую героиню.
Алиса покорно пошла следом за подругой. Ей самой было интересно, чем закончится эта авантюра, столь бурно воровавшаяся в ее скучную жизнь. В ванной, сидя на табуретке, утыканная со всех сторон фольгой, словно космическая антенна, Алиса спросила у хлопотавшей вокруг нее Женьки.
– С чего ты взяла, что он охладел к своей любовнице?
– А? – не поняла Женька, вынырнув откуда-то из-под Алисиного подола.
– Бэ! Про любовницу ты откуда знаешь?
– Про чью?
Алиса выразительно закатила глаза вверх. Женька почесала затылок, на ее лице появилась искорка понимания.
– А, ты про Мержинского? Тоже мне, тайна! Она к нам в салон стричься ходит, укладки делает, маникюр, педикюр, все по высшему классу.
– К тебе что ли?
– Щассс… Ее Дарья сама стрижет. У мадам рот никогда не закрывается. Она каждым бриллиантиком похвастается. Как-то приехала на новой тачке, Мержинский подарил… Только машиной она не долго гордилась. Я так поняла, что это был его прощальный подарок.
– Кто она такая хоть?
– Она? А, ну да, соперниц надо знать в лицо… Мадам Кочкина, глава городского отдела культуры.
– Жанна что ли? – недоуменно дернулась Алиса.
– Не дергайся… Жанна, Жанна… Слушай, давай мы тебе сзади в черный цвет волосы выкрасим?
– Не надо таких радикальных перемен. Какая я тогда буду на фиг Офелия?.. М-да… Жанна баба серьезная. И с нами она повязана. Представляю, что она сделает, чтобы меня с дороги убрать…
– А тебе то что? – удивилась Женька. – Если ты захомутаешь Мержинского, Жанка будет тебе глубоко до лампочки. Кстати, именно благодаря нему она так высоко взлетела. Будешь держать руку на пульсе – тоже станешь примой нашего театра.
– Чего ж нашего то? – капризно протянула Алиса. – Желаю покорить Ла Скала и Мулен Руж.
– А там разве играют? – засомневалась Женька.
– Нет. Там поют и танцуют. А я сыграю. И будет мне счастье.
Покладистая Женька согласилась и принялась мыть и сушить свежевыкрашенные волосы Алисы. После завершения процедуры та посмотрела в зеркало и осталась довольна результатом.
– Типичная пастушка, – довольно констатировала Женька. – Сиротка просто. Такую хочется прижать к груди и никогда больше не выпускать. Завтра не вздумай испортить образ пошлой красной помадой. Блеск для губ, светлые тени и никакой готики.
– Когда я в готику рядилась, окстись, – возмутилась Алиса.
– Когда мы с тобой на Кипелова ходили. Там надо было соответствовать. И бусики завтра одень попроще, что-нибудь невинное. Он должен сомлеть от восторга.
– Глупости ты говоришь, – хмуро сказала Алиса. – Если он меня будет ждать, как ты предсказываешь, после репетиции, а то и после спектакля, это будет глубокий вечер. Здесь более уместно что-то более яркое. Он меня видел в вечернем наряде. Не переборщим с образом невинной пастушки?
– Хорошего много не бывает, – рассудила Женька. – Будем работать на контрасте. Чует мое сердце, завтра ты получишь путевку с жизнь.
– На БАМ? – иронично подняла бровь Алиса. – Бог бы услышал твое сердце-вещун…
– А твое сердце тебе ничего не подсказывает?
– Подсказывает. А как же? Говорит – завтра, изумрудная моя, встретится тебе бубновый король темным вечером с трефовым тузом на сердце.
– И что сие значит? – не поняла Женька.
– Да откуда мне знать? Я картами никогда не увлекалась, даже в соплячьем возрасте. Максимум, на что я способна, это играть в подкидного дурака.
– Я так думаю, это к деньгам, – рассудила Женька.
– У тебя все к деньгам.
– А что, плохо что ли? Лучше к деньгам, чем к пустым хлопотам. Ладно, домой пойду. Провожать не надо. Дверь за собой захлопну.
– Не сопри ничего дорогой, – напутствовала Алиса. Женька скривилась.
– Чего у тебя спереть можно? Тапки твои стоптанные? Ладно, пошла я… А ты давай спать ложись, чтобы посвежее быть и покрасившее…
Утром в театре Алису встретили злобными взглядами и Костюкова и Шалаева. Обе не поздоровались и лишь презрительно фыркнули, когда Шалаев объявил Алисе, что та будет в сегодняшнем спектакле играть Офелию. Королевой-матерью осталась Костюкова, но лишь потому, что эту роль не знала Шалаева. Послезавтра королеву должна была сыграть супруга режиссера, что не добавило оптимизма Костюковой. Да и Шалаеву это ставило в ряд престарелых матрон, чего она очень не хотела, омолаживаясь изо всех сил.
Репетиция шла из рук вон плохо. Алиса дважды сбивалась и получала злобные нагоняи от режиссера, шпынявшего ее до тех пор, пока в зале не появилась директриса. Под тяжелым взглядом Лошаковой, Шалаев стал рассыпаться любезностях, нервно озираясь и вглядываясь в полутемную ложу – не сидит ли там спонсор? После прогона, Алиса зашла в буфет и села в угол с чашкой чая. Тут же в зал вкатили заклятые подруги в лице Костюковой и Шалаевой. Они уселись за соседний столик и, с преувеличенной заботой друг о друге («Ах, дорогая, вам не дует?»), завели светскую беседу о современных нравах молодежи. Алиса стиснула зубы. Мерзкие старухи все-таки вывели ее из себя. Она уже хотела уйти, чтобы не портить и без того шаткое равновесие между ними, как вдруг в буфет тяжелой поступью вошла Лошакова. Директриса окинула взглядом зал и уселась за один столик с Алисой. Алиса молчала, и даже бровью не повела, хотя внутри все колотило, перекатывалось с места на место как студень на покатой миске, и так же тряслось.
– Боишься? – спросила Лошакова. Алиса пожала плечами.
– Боюсь. В первый раз не так страшно было. А сейчас… – Алиса покосилась на ожесточенно сплетничавших старух, которые хорошо поставленными голосами обсуждали, как низко падают некоторые актрисульки, ложась в постель с первым встречным.
Лошакова оглянулась на Костюкову и Шалаеву, и те вдруг притихли.
– Да наплюй ты на них, – вдруг рассмеялась она. – Ничего они тебе не сделают. Их давно пора приструнить. Просто не было у меня кандидатуры подходящей на роли, они ж все-таки заслуженные актрисы… Ты меня держись, со мной не пропадешь!
– Спасибо, – буркнула Алиса, некстати подумав, что пока не требовалось выбить деньги из спонсора, Лошакова обращала внимания на Алису меньше, чем на гардеробщиц. А вот теперь, когда богатый кошелек решил прибрать к рукам молодое тело (что, кстати, было еще под вопросом!) директриса ничуть не сомневаясь продала Алису, словно сутенерша, да еще и пообещала свое покровительство. Внезапно Алиса стала сама себе противна. Но уйти тоже было невежливо. Алиса молча допила свой чай, улыбнулась директрисе и вышла из буфета. Но в свою гримерную не пошла. На улице, под раскидистой ивой, где была оборудована курилка, Алиса просидела с полчаса, жалея, что не научилась курить. Так неестественно было сидеть здесь одной, почти неподвижно, застыв, как статуя сфинкса. Перерыв заканчивался, но, судя по тому, что актеры, занятые в постановке расходились из служебного входа, второго прогона не требовалось. Алиса поднялась со скамейки и пошла внутрь за вещами. Можно было расслабиться до вечера и отдохнуть.