Глава 14
В списке вполне земных «чудотворцев», выручавших бургомистра из разных бед, одолевавших его на трудном посту, значился и один писатель. Правда — хотя об этом никогда не говорилось вслух, даже намеков таких не высказывалось, — он внушал подозрение, ибо в его книгах чистая правда так тесно переплеталась со свободным вымыслом, что отделить эти составные части официальным инстанциям никак не удавалось. С другой стороны, писатель иногда приносил практическую пользу, например, он написал стихи в честь открытия нового флигеля местной больницы.
Не посвящая писателя целиком в свои планы, бургомистр — он собирался привезти Хандриасу Сербину магнитофон, чтобы старик записывал свои истории для будущих посетителей ресторана «Крабатов колодец», — стал расспрашивать его, как в этом случае правильно связать поучение с развлечением, ведь и то и другое необходимо, «Человек любит посмеяться, — сказал при этом бургомистр, — но умный и смеется по-умному; и хотя говорят, что, если есть рыбу, ума прибавится, но по-настоящему верят в это только жители Залова».
Раньше, когда все речки еще были богаты рыбой, в Саткуле ее водилось особенно много, а больше всего там, где на обоих ее берегах раскинулась деревня Залов.
Но деревня возникла на этом месте не потому, что рыбное богатство обещало заловцам сытное житье, нет, это сами рыбы плотно набились в мелкую речушку, когда узнали, что жители Залова занимаются рыбной ловлей собственным, очень странным способом.
Однажды заловский староста, очень деятельный и мудрый человек, простояв с утра до вечера рядом с рыболовом, обнаружил, что тот ничего не поймал.
Когда рыболов стал складывать удочки, староста спросил его: «Ты просидел здесь весь день и ничего не поймал. Почему?»
«Потому что рыба не клюет», — ответил рыболов.
Староста задумался. «Ты прав, — сказал он, — я видел собственными глазами, что она не шла на крючок».
В глубоком раздумье староста отправился домой и, придя, уселся в свое кресло. Во втором часу ночи он разбудил служителя общины, написал записку и, прикрепив ее к дубовому жезлу, приказал немедленно обойти с этой запиской все дома. Для верности — поскольку служитель общины и в обычное время читал плохо, а в такой час вообще ничего не мог разобрать — староста заставил его повторять написанное до тех пор, пока не убедился, что его послание если не все увидят, то хотя бы услышат.
Послание гласило: «Все жители деревни, которые не носят юбку, в возрасте от четырнадцати до восьмидесяти одного года, если они еще не умерли и не похоронены, должны без проволочки, натянув штаны и протерев глаза, явиться на двор к старосте».
Когда все явились, староста обратился к собравшимся с речью: «Из-за постоянного соседства с нами рыбы в Саткуле поумнели и не попадаются на удочку, потому что знают, что у наших удочек есть крючки. Если мы срежем крючки, то перехитрим рыб, и у нас будет богатый улов. Тогда все сковородки и кастрюли в нашей деревне благодаря мудрости вашего старосты будут полны рыбой. Поэтому давайте сразу же возьмемся за дело».
Он направился к речке, а за ним двинулись все жители Залова, знавшие, какого деятельного и мудрого человека они избрали в старосты. Поэтому они последовали за ним без возражений и забросили свои удочки, на которых не было крючков, в Саткулу. Они, правда, ничего не поймали, но через некоторое время заметили, что их речка наполняется рыбой, и сказали: пускай мы ничего не поймали, зато в нашей речке теперь гораздо больше рыбы, чем прежде, и да здравствует наш староста!
Когда слава о мудром старосте поплыла и вверх по реке, Крабат сказал: раз его так хвалят, значит, он заслужил, надо бы познакомиться с этим старостой. Но Якуб Кушк заметил: там, где один человек думает за всех, любую его глупость встречают колокольным звоном, поэтому в церковь с такими звонарями и ходить не стоит. Но все же закинул за спину кожаный мешок с трубой и отправился в путь вместе с Крабатом.
Когда они пришли в Залов, все жители деревни усердно трудились — строили по указанию старосты общинный амбар для зерна. Каждый принесет туда десять мешков зерна, чтобы у нас были запасы на черный день, сказал староста, и жители Залова начали складывать толстые стены из нетесаных камней, ничем не скрепляя их.
«Вы забыли сделать дверь», — заметил Крабат.
«Все хорошо продумано, — ответил староста. — Туда, где нет дверей, не влезет вор».
«А как же вы без дверей сами туда войдете?» — спросил Якуб Кушк.
«Наш амбар надежно защищен от воров, — возразил староста, — а что касается нас самих, то нам ни к чему забираться в собственные закрома».
Жители Залова на минуту оторвались от работы и три раза громко хлопнули в ладоши, а служитель общины выкрикнул неожиданно резким голосом: «Да здравствует наш староста!» После этого жители Залова снова трижды хлопнули в ладоши, и староста снисходительно похлопал вместе с ними. Потом он пригласил Крабата и Кушка к себе на обед — будет рыба, пообещал он.
Действительно, была подана рыба, хоть и испеченная из теста, и к ней великолепный укропный соус.
«Мы всех гостей кормим рыбой, — объяснил староста, — недаром мы самая богатая рыбой деревня».
Рыба так рыба, Якуба Кушка больше интересовало, кто приготовил укропный соус, и он обнаружил на кухне дочку старосты, которая не была костлявой, как рыба, и в ее жилах, как видно, текла отнюдь не рыбья кровь.
«Будь вежливым гостем, — сказал он Крабату, — а я побегу на кухню, чтобы быть у девушки под рукой, когда ей понадобится помощь». Но он не стал подручным у девушки, а сразу же пустил в ход руки, пока наконец не насадил червяка на крючок или щука не попала в сети.
А Крабат тем временем, сидя за столом, расспрашивал старосту. «Ты очень мудрый человек, — говорил он старосте. — Можешь ты мне сказать, сколько времени нужно, чтобы стать умным?»
«Конечно, могу, — ответил староста, — столько, сколько надо, чтобы стать старостой».
Крабат лишился дара речи, но из вежливости сделал вид, что поперхнулся костью от рыбы из теста.
Староста похлопал его по спине, а потом сказал: «Конечно, могут сказать, что не только среди старост попадаются умные люди, но не в нашей деревне, а если где-то, может, и попадаются, то ум таких людей все равно не приносит никакой пользы, потому что только староста направляет на путь истинный, а мудрость тех, кто не облечен властью, — это не мудрость».
В кухне раздался грохот.
Староста крикнул: «Что случилось?»
«Стол перевернулся», — крикнула в ответ его дочка, с трудом переводя дыхание, словно только что вынырнула из воды.
«Стол не рыба, потому что у него четыре ноги и нет хвоста, — глубокомысленно произнес староста, вытер рот и поднялся. — Теперь пойдем и посмотрим, как кроют крышу на нашем амбаре».
Он взял шляпу и пропустил Крабата в дверь впереди себя. Из кухни доносилась аллилуйя, причем дочка старосты брала высокие ноты, а Якуб Кушк вел партию в низком регистре.
Сразу же за деревней поднимался высокий, поросший травой холм, на вершине которого стоял общинный лес. Деревья для крыши были уже срублены, и, взявшись по шестнадцать человек за каждое бревно, жители Залова с великим трудом и осторожностью тащили их по крутому косогору вниз к амбару.
«Собачья работа», — говорили они, весело улыбаясь, потому что стропила поднимались все выше и выше.
«Осталась уже только половина», — крикнул им староста, чтобы подбодрить. От радости кто-то споткнулся, и бревно, лежавшее на шестнадцати плечах, соскользнуло и покатилось вниз по косогору до самого амбара.
Старосте понадобилось немного времени на размышление, после чего он распорядился разобрать стропила и все бревна спустить таким же образом вниз с крутого холма. «Зачем нам надрываться, раз это можно сделать без труда», — объяснил он.
Жители Залова радостно разобрали наполовину готовую крышу, кряхтя втащили бревна обратно на крутой холм, а потом смеясь смотрели, как они сами собой катятся к амбару. Крабат спросил своего друга, который теперь совершенно точно знал, как приготовить укропный соус: «Сколько времени, Якуб, нужно человеку, чтобы стать умным?»
«Послушай, брат, — ответил Якуб Кушк, — я знаю два сорта людей: одни считают себя умными и никогда ими не будут». И так как он замолчал, Крабат спросил его: «А другие?»
Они сидели на косогоре и смотрели, как жители Залова под руководством старосты крыли крышу на своем пустом, без окон и дверей, амбаре. Якуб Кушк увидел, что на колокольчик, который рос неподалеку, села пчела. Она нырнула глубоко в голубую чашечку, вылезла и полетела к следующему цветку.
Якуб Кушк сказал: «Она собирает всю свою жизнь — несколько недель — и умирает. Ее медом кормится потомство».
Крабат улыбнулся. «Всякий раз, перевернув стол, — сказал он, — ты говоришь так, будто лежишь под столом и хочешь узнать, чем наполнены миски».
«Это неверное наблюдение, брат, — возразил Якуб Кушк. — На самом деле, даже когда я пробую еду из какой-нибудь миски, запах жаркого не затемняет моего разума».
«Да здравствует каждая миска, из которой тебе приходилось есть!» — сказал Крабат.
«И да здравствует запах жаркого!» — подхватил Якуб Кушк.
Перед ними уходила вдаль и терялась в белесом тумане дорога, которая вела из Залова в большой мир. В еще не сгустившемся тумане смутно что-то виднелось, может быть, куст, может, грубый каменный крест, а может быть, человек.
«Если это человек, — сказал Якуб Кушк, — сумеешь ты разглядеть, идет он навстречу своей мудрости или убегает от нее?»
«Он узнает это там, куда придет», — ответил Крабат. Неизвестно, произнес он эти слова тогда или в другое время, может, эта фраза записана в Книге мельника о Человеке, или это пришло в голову Сигне Гёрансон, когда она отправилась в путь, еще в тумане, но туман этот уже начал рассеиваться.
Она знала, что у нее будет ребенок и что у нее есть еще время решить, появится он на свет или нет.
Он будет жить, если она сумеет сберечь крошечный кусочек надежды, зажатый в ее кулаке.