Он сунул парню в руку кожаную плеть. Затем развернулся, чтобы уйти, и через несколько шагов поднялся в воздух - ястреб, который в стремительном полёте унёсся прочь.
Хромая, Крабат двинулся в обратный путь. Каждые несколько шагов он вынужден был останавливаться. Свинцовые гири висели на его ногах. Все кости в теле ныли, все мышцы болели. Когда он достиг Виттихенауэрской дороги, то свалился в тени ближайшего дерева отлежаться. Если бы Запевщица видела его сейчас - что бы она сказала?
Спустя какое-то время по дороге приплёлся Юро - робко, с неспокойной совестью.
- Эй, Юро!
Придурок испугался, когда Крабат окликнул его.
- Ты это?
- Да, - сказал Крабат. - Я это.
Юро отступил на шаг. Он указал рукой на кожаную плеть, другою в то же время закрыл лицо.
- Ты меня побьёшь, да?
- Мне бы следовало,- заметил Крабат. - Мастер ждёт этого, во всяком случае.
- Тогда быстрее! - сказал Юро. - Я заслужил эту трёпку, это правда - и пусть бы она уже была для меня позади.
Крабат сдул волосы со лба.
- И что, моя шкура тогда быстрее заживёт - как думаешь?
- Но Мастер!
- Он мне этого не приказывал, - возразил Крабат. - Это был только совет. Иди сюда, Юро, садись на траву ко мне!
- Как скажешь, - ответил Юро.
Он вытащил из кармана деревяшку, или что ещё это было, очертил ею кругом то место, где они прилегли отдохнуть, потом дополнил круг тремя крестами и пентаграммой.
- Что это ты делаешь? - поинтересовался Крабат.
- А... ничего, - сказал Юро уклончиво. - Просто защита от комаров и мух, знаешь... Не даю себя донимать. Покажи-ка свою спину! - с этими словами он задрал рубашку Крабата. - Ох ты ж, как Мастер тебя отделал!
Он свистнул сквозь зубы, порылся у себя в кармане.
- У меня тут есть мазь, которую я всегда ношу с собой, рецепт от моей бабушки - мне помазать тебя ею?
- Если это как-то поможет... - проговорил Крабат, а Юро заверил:
- Вреда не будет в любом случае.
Осторожно он нанёс на спину Крабата мазь. Она была приятно прохладной, и от неё боль быстро затихала. У Крабата было такое впечатление, будто кожа вырастает на нём заново.
- И вот так бывает! - воскликнул он изумлённо.
- Моя бабушка, - заметил Юро, - была очень умной женщиной. У нас вообще умная семья, Крабат, - за исключением меня. Как себе представлю, что тебе из-за моей тупости пришлось бы остаться клячей насовсем... - он встряхнулся и закатил глаза.
- Прекрати! - попросил Крабат. - Ты же видишь, нам посчастливилось.
Они дружно двинулись вместе домой. Когда они уже почти пересекли Козельбрух, недалеко от мельницы Юро начал прихрамывать.
- Ты должен вместе со мной ковылять, Крабат!
- Чего так?
- Потому что Мастеру не нужно ничего знать про мазь. Никому не нужно это знать.
- А ты? - спросил Крабат. - Почему ты тоже ковыляешь?
- Потому что я получил взбучку от тебя, не забудь об этом!
Вино и вода
Конец июня начался с сооружения водяного колеса. Крабат помогал Сташко обмерять старое мельничное колесо. Новое должно было во всех местах совпадать по размерам, потому что хотели, когда оно будет закончено, насадить его на имеющийся мельничный вал. За конюшней, между овином и сараем они устроили себе рабочую площадку. Там они проводили теперь дни, подготовляя всё необходимое: перекладины и спицы, детали для обода, распорки и лопасти, - как им обрисовывал и указывал Сташко.
"Всё должно сойтись! - внушал он помощникам. - Чтобы при подъёме колеса мы не стали посмешищем!"
Вечерами сейчас долго бывало светло, поэтому парни при хорошей погоде часто сидели перед мельницей на воздухе и Андруш играл на своём варгане.
С удовольствием бы сходил Крабат в это время разок в Шварцкольм. Быть может, Запевщица сидела бы перед домом и помахала бы ему в ответ на его приветствие, когда он прогуливался бы мимо. Или она, возможно, была вместе с другими девушками, и снова они пели? В некоторые вечера, когда ветер дул от Шварцкольма, ему казалось, он может расслышать пение вдалеке - но это наверняка было невозможно, не через весь лес.
Если бы он только нашёл повод уйти - приемлемую и невинную причину, которая даже подозрительность Лышко не пробудит! Возможно, что однажды такой повод ему представится сам, такой, что Крабат не вызовет подозрения - и не навлечёт опасностей на Запевщицу.
В сущности говоря, он знал совсем немного о ней. Как она выглядела - это, пожалуй. Как она ходила и держала голову, и как звучал её голос - это он теперь знал так точно, будто знал его всегда; и знал ещё, что представить свою жизнь без Запевщицы он больше никогда не сможет - так же, как не смог бы представить без Тонды.
Притом он не знал даже её имени.
Он задавался вопросом снова и снова, и ему становилось радостно выбирать ей имя: Миленка... Радушка... Душенька - вот имя, которое могло бы ей подойти.
"Хорошо, - думал Крабат, - что я не знаю, как её на самом деле зовут. Если я не знаю её имени, не смогу и выдать его - ни наяву, ни во сне, как наказывал мне Тонда, тогда, тысячу лет назад, когда мы сидели у костра в ту пасхальную ночь - он и я".
Могилу Тонды Крабат всё ещё не навестил. Как-то в эти недели, проснувшись с первым рассветом, он ускользнул с мельницы и побежал в Козельбрух. Капли росы висели на каждой травинке, на всех ветках. Где проходил Крабат, оставлял он за собой на траве тёмный след.
С восходом солнца он стоял у ближнего края Пустоши, недалеко от места, где они в первый раз ступили на твёрдую почву, когда шли с Тондой с торфяника. По пути Крабат сорвал на краю трясины несколько цветков ятрышника, чтобы положить их на могилу Тонды.
Вот он увидел ряд плоских продолговатых холмиков в свете утреннего солнца: один был в точности как другой, без опознавательных знаков, без различий. Похоронили ли Тонду с левого конца ряда или с правого? Расстояние между холмиками было неодинаково. Возможно, место погребения Тонды лежало где-то посередине.
Крабат растерялся. В его памяти не осталось ничего, на что он смог бы положиться. Всё было белым вокруг, когда они хоронили Тонду, всё ровно засыпано снегом.
"Ведь так не должно быть", - подумал Крабат.
Медленно шагал он вдоль ряда и клал на каждый холмик по цветку ятрышника. Напоследок у него остался один лишний. Он покрутил стебель между пальцев, рассмотрел его и сказал:
- Следующему, кого мы будем здесь хоронить...
Затем он выронил цветок - и только тут, за краткое время, в которое тот успел коснуться земли, Крабату стало ясно, что он сейчас сказал. Он ужаснулся, но слово не возьмёшь обратно, а цветок лежал там, где лежал: у верхнего края ряда, между холмиком, самым дальним справа, и опушкой.
Дома на мельнице никто, казалось, не заметил, где побывал Крабат, и всё же один человек украдкой наблюдал за ним - Михал. Вечером он подошёл поговорить с Крабатом с глазу на глаз.
- Мёртвые мертвы, - сказал Михал. - Я уже один раз говорил тебе это, и я говорю тебе это ещё раз. Кто умирает на мельнице в Козельбрухе, будет забыт, как если бы его никогда не было: только так остальным можно жить дальше - а жить дальше надо. Обещай мне, что ты будешь этого придерживаться!
- Я обещаю.
Крабат кивнул - но, кивая, он знал, что пообещал нечто такое, чего он выполнить не хотел и не мог.
Работа над новым колесом длилась, в целом, добрых три недели. Они не использовали для этого ни одного гвоздя. Детали точно пригонялись одна к другой и соединялись шипами; позже, когда колесо поставят в воду, шипы разбухнут - это будет держать лучше, чем любой клей.
В последний раз Сташко убедился, что все мерки сходились и всё было как надо, потом он пошёл к Мастеру доложить ему, что колесо готово.
Мастер назначил на следующую среду День подъёма колеса. Теперь ему надо было бы послать весть всем мельникам в округе и пригласить их вместе с их мукомолами на этот день к себе, как того требует обычай. Но мельник Козельбруха ни во что не ставил подобные обычаи, до мельников-соседей ему не было никакого дела, он заметил: "Зачем нам чужой народ на мельнице? С подъёмом колеса мы справимся и одни".
Для Сташко, Крабата и Кито оставалось ещё достаточно дел до среды. Старое колесо вместе с лотком следовало обнести крепкими лесами; их задача была - позаботиться о тросе, о лебёдке и шкиве; также готовили носилки, ролики и рычаги и прочий строительный лесоматериал.
Во вторник вечером парни перевили спицы нового колеса гирляндой из листьев, а Сташко напоследок воткнул в неё несколько цветков. Он был горд своей работой - пускай и остальные заметят.
Среда началась с того, что Юро подал им на завтрак пирожки с салом. "Потому что я думаю: если у вас будет что-то хорошее в животе, вы лучше возьмётесь за дело. Так что ешьте досыта - но не обжирайтесь!"
После завтрака они пошли к рабочей площадке, где их уже ждал Мастер. Там, как указал им Сташко, они подложили носилки под колесо, трое с одной стороны ступицы и трое с другой.
- Готово? - крикнул Сташко.
- Готово! - крикнули мельник и подмастерья.
- Ну, поехали! Подни-май!
Они потащили колесо на носилках к мельничному ручью, где уложили его возле лесов на лугу.
- Не торопитесь! - кричал Сташко. - Очень осторожно, чтобы оно не вышло из пазов!
Михал и Мертен взобрались на леса, они с помощью шкива и нескольких тросов позади старого колеса подвесили мельничный вал на перекладину. Теперь парни могли своими шестами и рычагами спихнуть колесо с переднего края вала, поднять из лотка и унести прочь.
Новое колесо было поднято, перенесено к лотку и стоймя опущено вниз - на столько, чтоб ступица была на той же высоте, что мельничный вал. Теперь следовало надвинуть кольцо ступицы на вал. Сташко вспотел от волнения. Он спустился в жёлоб - вместе с Андрушем - и оттуда отдавал свои команды.
- Слева чуть отпустить - а потом медленно пошли... Теперь справа на ладонь ниже... И осторожнее, не перекосите его!