- Идите работайте! - велел он, затем развернулся и исчез на всю оставшуюся ночь.
Парни торопливо натянули одежду, затолкались к лестнице. Петар и Сташко побежали к мельничному пруду открыть шлюз. Другие топтались в мукомольне, насыпали зерно и запускали мельницу. Стуча и грохоча, она пришла в движение, подмастерьям стало легче на сердце.
"Она мелет снова! - подумал Крабат. - Время идёт дальше..."
В полночь они закончили с работой. Когда они вступили в спальню, то увидели, что на нарах, которые принадлежали Михалу, кто-то лежал: мальчишка четырнадцати лет или около того, довольно маленький для своего возраста, что бросалось в глаза - у него было чёрное лицо, у шпингалета, но красные уши. Парни окружили его, полные любопытства, и Крабат, который нёс фонарь, направил луч на него. Это разбудило мелкого, и когда он увидел четырёх призраков, стоявших у его ложа, то испугался. Крабату показалось, что он знает мальчишку - только откуда?
- Не надо так трястись, - заговорил он с ним. - Мы парни с этой мельницы. Как тебя зовут-то?
- Лобош. А тебя?
- Я Крабат. А это вот...
Шпингалет с чёрным лицом перебил его.
- Крабат? Я знал как-то одного по имени Крабат.
- И?
- Он вроде был младше.
Теперь Крабата озарило.
- Так ты маленький Лобош из Маукендорфа! - воскликнул он. - А чёрный ты, потому что заделался мавританским королём.
- Да, - сказал Лобош, - в этом году последний раз. Потому что теперь я ученик здесь, на мельнице.
Он сказал это, полный гордости, а мукомолы призадумались над этим.
На другое утро, когда Лобош пришёл к завтраку, он был в одежде Михала. Он попытался отскрести сажу - но ему это не вполне удалось: в уголках глаз и у носа у него сохранились остатки мавританской окраски.
- Что с того! - заметил Андруш. - Полдня в камере для муки - и будет как надо.
Мелкий был голоден, он уплетал кашу за обе щеки. Крабат, Андруш и Сташко ели с ним из одного горшка. Их удивляло, сколько в этого мальчишку помещалось.
- Если ты так работаешь, как ешь, - заметил Сташко, - тогда мы, все остальные, можем пинать балду!
Лобош вопросительно взглянул на него.
- Мне есть меньше?
- Ешь давай! - сказал Крабат. - Тебе могут ещё потребоваться силы! Кто у нас голодает, тот сам в этом виноват.
Лобош, вместо того чтобы дальше орудовать ложкой, склонил голову набок и рассматривал Крабата узкими глазами.
- Ты мог бы быть его старшим братом.
- Чьим братом?
- Ну, другого Крабата. Ты же знаешь, я встречал одного.
- У которого тогда ломался голос, ага? И который тогда оставил вас сидеть в Гросс-Парвице.
- Откуда ты знаешь? - недоумённо спросил Лобош, потом ударил себя по лбу. - Ты гляди-ка, - воскликнул он, - как можно обмануться! Тогда я думал, ты, может, на полтора года, самое большее на два меня старше...
- На пять, - сказал Крабат.
В этот момент открылась дверь. Мастер вошёл, мукомолы втянули головы в плечи.
- Эй! - он подошёл к новому ученику. - Ты многовато болтаешь для начала, отучайся от этого! - затем он повернулся к Крабату, Сташко и Андрушу. - Ему следует есть кашу, а не трепаться. Позаботьтесь о том, чтоб он этому выучился!
Мастер покинул людскую, захлопнул за собой дверь.
Лобош, казалось, внезапно наелся. Он отложил ложку, сгорбился и низко повесил голову.
Когда он поднял взгляд, Крабат кивнул ему через стол, хотя едва заметно - но мальчишка, казалось, понял этот знак: он знал теперь, что у него есть друг на мельнице в Козельбрухе.
Лобош тоже не миновал утра в камере для муки. После завтрака Мастер позвал его с собой.
- Что, ему лучше должно быть, чем нам? - заметил Лышко. - Малость мучной пыли его не убьёт.
Крабат ничего не возразил на это. Он думал о Тонде, он думал о Михале. Если он хотел помочь Лобошу, то не имел права вызвать подозрения у Лышко, даже по мелочи.
Пока он ничего не мог сделать для Лобоша. Шпингалет должен был сам как-то управиться с этим утром: размахивая метлой в мучной пыли, со склеенными ресницами, с забитым носом. Тут было ничем не помочь, к этому он должен был быть готов, это нельзя было изменить.
Крабат едва смог дождаться, когда Юро позвал парней к столу. Пока остальные толпились в столовой, он побежал к камере для муки, откинул щеколду и распахнул дверь.
- Выбирайся - обед!
Лобош сидел на корточках в углу, подогнув колени, подперев голову руками. Когда Крабат позвал его, он сильно испугался, затем медленно, волоча за собой метлу, подошёл к двери. Указал пальцем назад через плечо.
- Я не справился, - тихо признался Лобош. - Бросил это через какое-то время и уселся тут. Мастер выгонит меня с работы - как ты думаешь?
- Ему не будет никакого резона, - сказал Крабат.
Он проговорил колдовское заклинание, он начертил левой рукой пентаграмму в воздухе. Тут пыль в камере поднялась, будто из всех швов и щелей задул ветер. Белая струйка, будто дым, вынеслась за дверь - над головой Лобоша, прочь, к лесу.
Камера была чисто выметена, до последней пылинки. Мальчишка распахнул глаза.
- Как это делается?
Крабат уклонился от ответа.
- Обещай мне, - сказал он, - что ты ни одной живой душе не расскажешь об этом. - А теперь давай пойдём в дом, Лобош, иначе наш суп остынет.
Вечером, после того как новый ученик улёгся спать, мельник позвал парней и Витко к себе, в хозяйскую комнату - и так же, как в прошлое Богоявление проделали с Крабатом, проделывали они теперь с Витко по уставу мельников и обычаю гильдии. Ханцо и Петар держали ответ перед Мастером за имя Витко, потом рыжий был произведён в подмастерья. Мастер коснулся клинком тесака его темени и плеч. "Во имя гильдии, Витко..."
Андруш приготовил в сенях пустой мешок, который они накинули на Витко, как только Мастер его отпустил, и потащили свежеиспечённого мукомола в мукомольню, чтобы его овольномелить.
- Помягче с ним! - предупредил Ханцо. - Не забудьте, какой он тощий!
- Тощий или нет, - возразил ему Андруш, - мельничный парень - не заячья душа, он должен уметь и потерпеть! Взялись, братья, покончим с этим!
Они валяли и месили Витко, как требовали обычай и практика, но Андруш гораздо раньше остановил их, чем он это сделал с Крабатом.
Петар стащил с Витко мешок, Сташко посыпал ему мукой голову - он был перемолот. Потом они схватили Витко и три раза подкинули вверх.
Следом он должен был, чокнувшись с ними, выпить.
- Твоё здоровье, брат - на счастье!
- На счастье, брат!
Вино в это Богоявление было не хуже, чем обычно. Однако радоваться сегодня у парней не получалось, в этом был виноват Мертен. Молча он делал весь день свою работу, молча обедал, молча стоял рядом, когда валяли Витко; теперь он сидел на мучном ларе, безучастный и застывший, как каменный, и не было ничего - ничего, что могло бы его заставить нарушить молчание.
- Эй! - сказал Лышко. - Ты чего как мышь на крупу дуешься! - со смехом он протянул ему наполненный стакан. - Нахлещись, Мертен - только избавь нас от этой Страстной пятницы на твоём лице!
Мертен поднялся. Не проронив ни слова, он шагнул к Лышко и выбил вино у него из руки. Затем оба встали напротив друг друга, глаза в глаза. Лышко весь взмок, парни затаили дыхание.
Было тихо в мукомольне, тихо, как в могиле.
Тут они услышали снаружи, в коридоре, негромкое топанье, оно нерешительно приближалось. Все, даже Мертен и Лышко, взглянули на дверь - и Крабат, который был ближе всего к ней, открыл.
На пороге стоял Лобош, босой, завёрнутый в одеяло.
- Ты это, мавританский король?
- Да - я, - сказал Лобош. - Мне страшно одному на чердаке. Вы не хотите идти спать?
Как летают на крыльях
Этот Лобош! С первого дня он всем понравился. Даже Мертен был приветлив с ним, хотя свою приветливость выказывал без слов: кивком в крайнем случае, взглядом, движением руки.
От остальных Мертен, напротив, закрылся наглухо. Он делал свою работу, он участвовал в дневных делах, он не артачился, не спорил ни с одним распоряжением, от Мастера ли, от старшего ли подмастерья, - но он не говорил. Ни с кем и никогда. Даже по пятничным вечерам, когда Мастер опрашивал их по Корактору, Мертен хранил молчание, которое наложил на себя с новогоднего дня. Мастер принял это спокойно. "Вы же знаете, - пояснил он подмастерьям, - что это в вашей воле, усердствовать ли в Тайной науке или нет - и насколько: мне это без разницы".
Крабат беспокоился за Мертена. Ему казалось, что стоит попытаться с ним поговорить. В один из следующих дней вышло так, что ему с Петером и Мертеном надо было перелопатить зерно в хранилище. Едва только они начали, как к ним поднялся Ханцо и забрал Петара в конюшню.
- Продолжайте тут пока что одни! Как только внизу кто-то освободится, я пошлю его сюда наверх.
- Да уж конечно, - сказал Крабат.
Он подождал, пока Ханцо с Петаром удалятся и дверь за ними закроется; тогда он поставил свою лопату для зерна в угол и, положив Мертену руку на плечо, заметил:
- Ты знаешь, что Михал сказал мне?
Мертен повернул к нему лицо и посмотрел на него.
- Мёртвые мертвы, - сказал Крабат. - Он говорил мне это два раза, а во второй раз он прибавил: кто умирает на мельнице в Козельбрухе, будет забыт, как если бы его никогда не было; только так остальным можно жить дальше - а жить дальше надо.
Мертен спокойно его выслушал. Потом взял руку Крабата, которая всё ещё лежала на его плече. Молча он снял её, затем продолжил свою работу.
Крабат совсем не представлял, что делать с Мертеном. Как вести себя с ним? Тонда бы точно смог ему посоветовать, Михал, возможно, тоже. Теперь Крабат остался один, и это было непросто.
Счастье, что у него был Лобош!
Мелкому приходилось ни капли не лучше, чем всем ученикам до него. Едва ли он выдержал бы на мельнице первое время, если бы Крабат ему не помогал - и Крабат помогал ему.
Ему удавалось так подстроить, что