время от времени за работой он сталкивался с Лобошом - не слишком часто и будто так получилось по чистой случайности. Он останавливался возле Лобоша, они обменивались несколькими словами, он клал руку мальчишке на плечо и вливал в него силу - по примеру Тонды и памятуя об одном пятничном вечере.
- Но не подавай виду! - внушал он Лобошу. - Следи, чтобы Мастер про это не узнал - и Лышко тоже, он ему всё доносит.
- А это запрещено, чтоб ты мне помогал? - спросил Лобош. - Что случится, если кто-то про тебя разгадает?
- Об этом, - ответил Крабат, - тебе не надо тревожиться. Главное, не выдай себя!
Лобош, как ни мал он был, мгновенно схватывал, в чём суть. Он с блеском справлялся со своей ролью, о которой знали лишь они двое - знали, что перед остальными он притворялся, когда в действительности не было и вполовину так плохо. Он охал и стонал от каждого пустячного дела за милую душу. Ни одного вечера не проходило, чтоб он не смывался из-за стола к своим нарам, едва в силах вскарабкаться по лестнице на чердак; ни одного утра, чтоб уже за завтраком он не выглядел таким усталым, будто сейчас упадёт со стула.
Но он был не только светлой головой и прекрасным актёром. Это выяснилось двумя неделями позже: Крабат подошёл, пока Лобош возился за мельницей, сбивая наледь.
- Я хочу у тебя кое-что спросить, - начал мелкий. - Ты мне ответишь?
- Если смогу... - заметил Крабат.
- Ты вот мне помогаешь с тех пор как я здесь, на мельнице, - сказал Лобош, - и помогаешь несмотря на то, что Мастер не должен знать, ведь иначе у тебя будут неприятности - это же так и есть, это как два и два сложить...
- Это то, - перебил его Крабат, - о чём ты хотел меня спросить?
- Нет, - сказал Лобош, - вопрос сейчас будет.
- Итак?
- Скажи, как за твою помощь я могу тебя отблагодарить.
- Отблагодарить? - повторил Крабат и хотел отмахнуться - но ему подумалось другое. - Я тебе, - сказал он, - однажды расскажу про моих друзей, про Тонду и Михала, оба умерли. Если ты меня выслушаешь, это будет достаточной благодарностью.
Ближе к концу января началась оттепель, столь же стремительная, сколь и неожиданная. Вчера ещё был трескучий мороз в Козельбрухе, сегодня с раннего утра около дома дул западный ветер, совсем уж тёплый для января. И солнце сияло, и снег стаял в считанные дни, что было изумительно. Только тут и там - в канаве, в низине, в колее колеса - держалось ещё несколько жалких серых клочков, но что они значили против буроватости лугов, черноты кротовых холмиков, первых проблесков зелени под жухлой травой.
- Погода, - отмечали мукомолы, - как на Пасху!
Тёплый западный ветер сказывался на парнях всё больше с каждым днём. От него они делались усталые и несобранные или, как выразился Андруш, "как наклюкавшиеся".
Они спали беспокойно в эти ночи, видели в грёзах безобразный сумбур и разговаривали во сне. По временам они долго лежали не засыпая и ворочались на соломенных тюфяках туда-сюда. Только Мертен никогда не шевелился, он лежал неподвижно на своих нарах и не говорил даже во сне.
Крабат в эти дни много думал о Запевщице. Он решился на Пасху поговорить с ней. До тех пор, он знал, было достаточно времени. Тем не менее, эта мысль поглотила его уже теперь.
В последние ночи он два, три раза во сне был на пути к Запевщице, но никогда не добирался до неё, потому что каждый раз что-то ему препятствовало - нечто, о чём он впоследствии не мог вспомнить.
Что это было? Что его удерживало?
Начало сна со всей отчётливостью всплывало у него в памяти. Там он в один благоприятный момент сбегал с мельницы, никем не виденный, никем не замеченный. Он направлялся в Шварцкольм не обычным путём: он выбирал тропу через болота, по которой однажды его вёл Тонда, когда они шли с торфяника домой. Досюда всё было ясно, а дальше он уже ничего не помнил. Это мучило его.
Однажды ночью он лежал на нарах, всё никак не засыпая от воя ветра, и снова ломал над этим голову . Упрямо он прокручивал в мыслях начало сна в третий, четвёртый, шестой раз, пока от этого не заснул - и на сей раз ему всё-таки удалось досмотреть сон до конца.
Крабат сбежал с мельницы. В один благоприятный момент он ускользнул из дома, никем не виденный, никем не замеченный. Он хочет в Шварцкольм, к Запевщице, но он направился не обычным путём: он выбрал ту тропу через болото, которой однажды его вёл Тонда, когда они шли с торфяника домой.
Там, на болоте он внезапно теряет уверенность. Сгущается туман, закрывает ему обзор. Крабат нерешительно пробирается ощупью дальше, по зыбкой почве.
Он потерял тропу?
Он замечает, как болото присасывается к его подошвам, как он с каждым шагом погружается в него: ступнями... потом по щиколотку... скоро уже до середины икры. Он, должно быть, попал в трясину. Чем больше он силится снова выбраться на твёрдую землю, тем стремительнее он тонет.
Болото холодно как смерть, цепкая, клейкая чёрная масса. Он чувствует, как оно охватывает его колени, затем бёдра, бока, - скоро с ним будет кончено.
Тут он начинает, пока грудь ещё свободна, звать на помощь. Он знает, что в этом мало смысла. Кто бы его здесь услышал? Однако он кричит и кричит, сколько хватает воздуха.
- Помогите! - кричит он. - Спасите меня, я тону, спасите меня!
Туман становится плотнее. Так получается, что Крабат видит обе фигуры, лишь когда они уже в нескольких шагах. Он уверен, что разглядел, как Тонда и Михал подходят к нему.
- Стойте! - кричит он. - Остановитесь - здесь трясина!
Обе фигуры в тумане сливаются в одну единственную, это странно. Вот эта одна фигура, в которую объединились те две, бросает ему верёвку, на конце которой прикреплена деревянная перекладина. Крабат хватается за неё, крепко вцепляется в деревянную перекладину - затем чувствует, как фигура вытаскивает его на верёвке из болота на твёрдую почву.
Это происходит быстрее, чем Крабат успевает подумать. Теперь он стоит перед своим спасителем и хочет его поблагодарить.
- Да ничего, - говорит Юро - и только теперь Крабат замечает, что это он помог ему выбраться. - Если ты ещё раз захочешь в Шварцкольм, тебе бы лучше лететь.
- Лететь? - спрашивает Крабат. - О чём это ты?
- Ну - как обычно летают на крыльях.
Это всё, что Юро отвечает, потом его проглатывает туман.
"Лететь... - думает Крабат. - Лететь на крыльях..." Он удивлён, что сам не дошёл до такой мысли.
Он мгновенно превращается в ворона, как делает это каждую пятницу, расправляет крылья и поднимается с земли. С несколькими ударами крыльев он воспаряет над туманом и держит путь на Шварцкольм.
В деревне сияет солнце. У себя под лапами он видит Запевщицу - как она стоит у ближнего колодца, с соломенной корзинкой в руках, и кормит кур - тут по нему скользит тень, крик ястреба-тетеревятника режет ухо. Затем он слышит шум ветра, свист, в последний миг он круто поворачивает вправо.
Самую малость упустил его ястреб, закогтил пустоту.
Крабат знает, что речь идёт о его жизни. Стремглав, сложив крылья, он бросается вниз, в пропасть. Он приземляется рядом с Запевщицей, среди разбежавшейся куриной стайки. На земле он принимает человеческий облик, теперь он в безопасности.
Щурясь, он вглядывается вверх, в небо. Ястреб пропал, исчез, возможно, он повернул в сторону.
Тут неожиданно у колодца встаёт Мастер, гневно протягивает левую руку к Крабату.
- Пошли! - прикрикивает он на него.
- Почему? - спрашивает Запевщица.
- Потому что он принадлежит мне.
- Нет, - говорит она, только одно это слово - и его она говорит так, что не остаётся никаких "если" и "но".
Она кладёт Крабату руку на плечо, затем укутывает она его своей шерстяной шалью. Мягкая и тёплая эта шаль, как защищающий покров.
- Пойдём, - говорит она. - Пойдём же.
И не оглядываясь, они вместе уходят.
Попытка бегства
На другое утро оказалось, что Мертен исчез. Его спальное место было прибрано, одеяло лежало аккуратно сложенным в ногах нар, рабочая куртка и фартук висели в шкафчике, под табуретом стояли деревянные башмаки. Никто не видел, как Мертен уходил. Его отсутствие заметили, только когда он не пришёл к столу. Тогда они насторожились и стали искать его по всей мельнице, но нигде не могли его найти.
- Он улизнул, - сказал Лышко, - мы должны доложить Мастеру.
Ханцо преградил ему путь.
- Это дело старшего подмастерья - в случае если для тебя это в новинку.
Все ожидали, что мельник среагирует на известие о побеге Мертена вспышкой гнева, с ругательствами, криками и проклятиями. Ничего подобного не случилось.
Он, напротив, как сообщил Ханцо парням за обедом, принял дело не слишком всерьёз.
"Мертен тронулся", - вот и всё, что он на это сказал, а на вопрос старшего подмастерья, что теперь делать, ответил словами "Оставь - он сам придёт обратно!" И это, сообщил далее Ханцо, Мастер сказал, подмигнув так, что было хуже тысячи ругательств.
- У меня от этого так внутри похолодело, что я подумал, замёрзну тут же на месте в ледышку. Если б только всё обошлось с Мертеном!
- Да ладно! - заметил Лышко. - Кто сбегает с мельницы, должен знать, что во что ввязался! Кроме того, он уж может и потерпеть, этот Мертен - спина у него широкая!
- Ты находишь? - спросил Юро.
- Ещё бы! - сказал Лышко.
Он ударил кулаком по столу в подтверждение, тут в него плеснуло из горшка супом - плюх! - в лицо, так что он взвыл, ведь суп был густой и только с огня
- Кто это был? - кричал Лышко, вытирая глаза и щёки. - Кто из вас?
Наверняка один из парней позаботился о Лышко на такой манер, это было ясно. Лишь Юро в своём простодушии, казалось, не подумал ни о чём плохом, ему было жаль хорошего супа.
- В следующий раз, - заметил он, - не стоит лупить по столу, Лышко - по крайней мере, не так сильно!
С Мертеном вышло так, как боялся Крабат: вечером, с наступлением темноты он был снова здесь. Молча стоял он на пороге с опущенной головой.