Все ожидали, что мельник среагирует на известие о побеге Мертена вспышкой гнева, с ругательствами, криками и проклятиями. Ничего подобного не случилось.
Он, напротив, как сообщил Ханцо парням за обедом, принял дело не слишком всерьёз.
«Мертен тронулся», — вот и всё, что он на это сказал, а на вопрос старшего подмастерья, что теперь делать, ответил словами «Оставь — он сам придёт обратно!» И это, сообщил далее Ханцо, Мастер сказал, подмигнув так, что было хуже тысячи ругательств.
— У меня от этого так внутри похолодело, что я подумал, замёрзну тут же на месте в ледышку. Если б только всё обошлось с Мертеном!
— Да ладно! — заметил Лышко. — Кто сбегает с мельницы, должен знать, что во что ввязался! Кроме того, он уж может и потерпеть, этот Мертен — спина у него широкая!
— Ты находишь? — спросил Юро.
— Ещё бы! — сказал Лышко.
Он ударил кулаком по столу в подтверждение, тут в него плеснуло из горшка супом — плюх! — в лицо, так что он взвыл, ведь суп был густой и только с огня.
— Кто это был? — кричал Лышко, вытирая глаза и щёки. — Кто из вас?
Наверняка один из парней позаботился о Лышко на такой манер, это было ясно. Лишь Юро в своём простодушии, казалось, не подумал ни о чём плохом, ему было жаль хорошего супа.
— В следующий раз, — заметил он, — не стоит лупить по столу, Лышко — по крайней мере, не так сильно!
С Мертеном вышло так, как боялся Крабат: вечером, с наступлением темноты он был снова здесь. Молча стоял он на пороге с опущенной головой.
Мастер встретил его в присутствие подмастерьев. Он его не бранил, он над ним насмехался. Как ему небольшая прогулка? Что ж, ему не понравилось в деревнях, если так рано вернулся — или ещё что понудило его к возвращению?
— Не хочешь мне это сказать, Мертен? Я уже неделями замечаю, что ты рта не раскрываешь. Но я тебя не заставляю говорить — и мне без разницы, не убежишь ли ты снова. Пробуй спокойно! Пробуй столько, сколько хочешь! Только не нужно обманываться, Мертен. Чего никто до сих не сумел, того и ты не сумеешь.
У Мертена не дрогнула ни одна мышца в лице.
— Давай, притворяйся, — сказал Мастер. — Делай вид, будто тебе ни горячо ни холодно, что твой побег провалился! Мы все, я и вот эти одиннадцать, — он указал на парней и на Лобоша, — мы знаем лучше. Всё, проваливай!
Мертен забился на свои нары.
Парни, за исключением Лышко, чувствовали себя погано в этот вечер.
— Нам надо попытаться его отговорить бежать во второй раз, — предложил Ханцо.
— Ну так попытайся! — заметил Сташко. — Не представляю, чтоб в этом было много толка.
— Нет, — сказал Крабат. — Боюсь я, его не уговорить.
Ночью погода переменилась. Когда они утром вышли из дома, снаружи было безветренно и очень холодно. Лёд на окнах, лёд по краям жёлоба у колодца. Лужи кругом замёрзли, кротовьи холмики превратились в окаменевшие глыбы, земля была, как кость, тверда.
— Плохо для посевов, — заметил Петар. — Никакого снега — а теперь мороз: так очень много помёрзнет на полях.
Крабат был рад, когда Мертен вместе с остальными появился за завтраком и жадно накинулся на кашу — должно быть, навёрстывал за вчера. Затем они пошли работать, и никому не бросилось в глаза, что Мертен снова скрылся с мельницы, на этот раз при свете дня.
Только во время обеда, когда они пришли к столу, заметили, что он снова исчез.
Два дня и две ночи Мертен не появлялся, это было дольше, чем когда-либо удавалось любому беглецу, они надеялись, что он уже за полями, за лесами — и с концами, — тут на утро третьего дня он, пошатываясь, подошёл через луга к мельнице: синий от холода и уставший, с таким лицом, что становилось страшно.
Крабат и Сташко встретили его у двери, они повели его в комнату. Петар стащил с него один башмак, Кито — другой. Ханцо сказал Юро принести кастрюлю ледяной воды, затем сунул в неё окоченевшие ноги Мертена и начал растирать их.
— Мы должны его срочно положить в постель, — сказал он. — Надеюсь, он не отбросит коньки!
Пока парни хлопотали вокруг Мертена, дверь отворилась. Мастер вошёл в комнату, смотрел на них некоторое время. На этот раз он не растрачивался на насмешки. Он подождал, пока они поднимут Мертена, затем сказал:
— На пару слов ещё, прежде чем вы его унесёте… — и, подступив к Мертену ближе, он проговорил. — Двух раз, я думаю, будет достаточно, Мертен. Для тебя нет пути отсюда — от меня ты не убежишь!
Мертен ещё этим утром избрал третий и, как он считал, окончательный, последний путь.
Парни ничего не подозревали. Они отвели его в спальню, влили в него тёплого питья, уложили в постель и закутали в одеяло. Ханцо остался наверху и очень долго сидел на соседних нарах и присматривал за ним, до тех пор, пока не убедился, что Мертен заснул и больше в нём не нуждался; тогда он тоже спустился вниз — работать вместе с остальными на мельнице.
Крабат и Сташко уже несколько дней были заняты тем, что натачивали жернова. Четыре постава они привели в порядок, за пятым было дело сегодня. Они как раз хотели открепить деревянную раму, чтобы добраться до жерновов — тут дверь мукомольни распахнулась и внутрь влетел Лобош: с белым как снег лицом, с выпученными от страха глазами.
Он махал руками, он кричал — и, как казалось, кричал всё время одно и то же. Мукомолы смогли его понять, только когда Ханцо приостановил дробилку — тогда на мельнице стало тихо, только Лобоша теперь было слышно.
— Он повесился! — кричал он. — Мертен повесился! В овине! Идёмте быстро, идёмте быстро!
Лобош повёл их к месту, где нашёл Мертена: на балке в дальнем углу овина висел он, телячья привязь обвила его шею.
— Мы должны его срезать! — Сташко первый заметил, что Мертен ещё жив. — Мы должны его срезать!
Андруш, Ханцо, Петар и Крабат — те из парней, у кого были ножи — раскрыли их. Но никому не удавалось добраться до Мертена. Он был словно обведён проклятым кругом. В трёх шагах от него проходила грань, которой им удавалось достичь: далее они не продвигались ни на дюйм, будто прилипали подошвами, как мухи к клею.
Крабат схватил остриё ножа двумя пальцами, он прицелился, он бросил его — и попал по верёвке.
Он попал по ней, но нож бессильно упал на землю.
Тут кто-то рассмеялся.
Мастер вошёл в овин. Он посмотрел на парней так, будто они были просто сорной кучей. Нагнулся за ножом.
Разрез — и глухой удар.
Обмякший, как мешок с хламом, повешенный упал на пол. Там он и лежал, лежал у ног Мастера и хрипел.
— Халтурщик!
Мастер сказал это, полный отвращения, затем бросил нож и презрительно сплюнул в Мертена.
Они все чувствовали себя оплёванными, все — и то, что сказал Мастер, поняли они, касалось их в целом, без исключения.
— Кто умирает на мельнице, решаю я! — крикнул он. — Я один!
Затем он вышел, а позаботиться теперь о Мертене предстояло им. Ханцо стянул петлю с его шеи, Петар и Сташко отнесли его в спальню.
Крабат поднял нож Тонды с пола и, перед тем как положить его в карман, вытер рукоятку пучком соломы.
Снег на посевах
Мертен был болен и болел ещё долгое время. Вначале у него был сильный жар, его шея распухла, он мучился от удушья. В первый день он не мог съесть ни кусочка, позднее ему удавалось время от времени проглотить ложку супа.
Ханцо распределил парней так, чтоб в течение дня кто-то постоянно был рядом с Мертеном и не упускал его из виду. Какое-то время они несли при нём и ночные дежурства, потому что боялись, что в жару он может попытаться ещё раз что-то над собой сделать. По здравом размышлении, все согласились, что Мертен и сам не станет больше хвататься за верёвку или ещё как-то сводить счёты с жизнью: мельник не оставил сомнений, что этим путём не уйти из Козельбруха.
«Кто умирает на мельнице, решаю я!»
Слова Мастера глубоко врезались в память Крабату. Не они ли были ответом на те самые вопросы, которые он снова и снова задавал себе с последней новогодней ночи: кто был повинен в смерти Тонды и Михала?
Пока, если взглянуть трезво, это была не более чем первая зацепка, что у него появилась, не более — но и не менее.
В любом случае в день, когда всё прояснится, он должен будет призвать Мастера к ответу, в этом он был почти уверен. До тех пор он не имел права подавать вида. Он должен был играть безобидного, хорошего, послушного, ни о чём не подозревающего — и всё же уже обдумывать, как подготовить себя к часу расплаты, для чего он ударился в Тайную науку с удвоенным рвением.
Снега совсем не выпало за эти февральские дни, но мороз держался неослабно суровый. Мукомолам теперь снова приходилось по утрам забираться в лоток, скалывать лёд со дна. При каждой возможности они ругались на собачий холод, который вступил не в своё время, последовав за «пасхальной» погодой.
В один из следующих дней случилось вот что: около полудня трое мужчин приблизились со стороны леса к мельнице. Один из них был крепкий и высокий, человек в расцвете сил, как говорится; другие двое были старцами, белобородыми и сморщенными.
Лобош был первым, кто их заметил. Он вообще был глазастый, ничего не ускользало от него так просто. «К нам посетители! — крикнул он подмастерьям, которые как раз хотели садиться за стол.
Теперь и они увидели мужчину с двумя стариками. Они подходили дорогой из Шварцкольма, по-крестьянски одетые, закутанные в пастушьи плащи, в низко надвинутых на лоб зимних шапках.
За то время, что Крабат жил в Козельбрухе, ни один крестьянин из соседних деревень никогда не заходил сюда по ошибке. Они же, те трое, держали путь прямо на мельницу и требовали впустить их.
Ханцо открыл им дверь, парни столпились, полные любопытства, в сенях.
— Чего вы хотите?
— С мельником поговорить.
— Мельник — это я.
Незаметно для мукомолов Мастер выбрался из своей комнаты, он шагнул к мужчинам.