Над турецким лагерем развеваются на ветру зелёные знамёна пророка. Крабат направляет своего вороного к земле, осторожно даёт ему приземлиться. Недалеко от шатра, где обитает султан, он обнаруживает нечто вроде маленькой палатки, которую охраняют что-то около двадцати до зубов вооружённых янычаров.
Ведя вороного за уздечку, он заходит внутрь — и верно, там примостился на складном стуле, подперев голову руками, известный герой войны и пожиратель турок из Дрездена. Крабат делает себя видимым, откашливается, шагает к маршалу — и пугается.
У полководца чёрная кожаная накладка на левом глазу!
— Что такое? — каркает он на Крабата по-вороньему хриплым голосом. — Ты на службе у турок? Как ты вошёл ко мне в палатку?
— Разрешите доложить, — говорит Крабат. — У меня приказ вывезти Ваше Превосходительство. Мой конь стоит наготове.
Теперь и вороной снова принимает видимый облик.
— Если Ваше Превосходительство ничего не имеет против… — роняет Крабат.
Он запрыгивает на коня и показывает маршалу, чтоб садился позади него. И они выносятся вон из палатки.
Янычары так озадачены, что пальцем не успевают пошевелить. Беспрерывно крича «Дорогу!», Крабат вместе с освобождённым маршалом устремляется по узкому проходу прочь из лагеря. При виде них нубийская гвардия султана даже роняет копья и сабли.
— Нно-о! — кричит Крабат и, — придержитесь, Ваше Превосходительство!
Никто не смеет встать у них на пути. Уже они на выходе из лагеря, уже в чистом поле. Вот Крабат поднимает вороного в воздух, и лишь теперь турки начинают палить в них из всех стволов — шумит и свистит только так.
Крабат настроен на лучшее, он не боится турецких пуль.
— Если эти парни хотят в нас попасть, они должны стрелять в нас чем-нибудь золотым, — учит он маршала. — Пули из железа и свинца не причинят нам никакого вреда — и стрелы тоже.
Выстрелы стихают, пальба прекращается. Тут оба наездника слышат шелест и гул со стороны турецкого лагеря, и звуки стремительно приближаются. Крабату нельзя оборачиваться, пока он скачет по воздуху, поэтому он просит своего спутника посмотреть назад.
Маршал сообщает о громадном чёрном орле, который их преследует.
— Он нападает с высоты, спиной к солнцу, клювом — в направлении нас!
Крабат произносит колдовское заклинание — и между орлом и ними громоздятся тяжёлые тучи, серые и густые, горы из тумана.
Орёл пробивает их.
— Вот! — каркает Маршал. — Он идёт в атаку!
Крабат давно смекнул, что это за орёл такой их преследует; его нисколько не удивляет, что тот их окликает.
— Поверните! — кричит орёл, — Или смерть вам!
Он кричит голосом, который Крабат знает. Откуда он знает его? Нет времени задумываться об этом! По его знаку поднимается буря, которая отбрасывает орла, которая должна смести его с неба как метёлку из перьев — но снова не удаётся: орёл султана не уступит любому урагану.
— Поверните! — кричит он. — Признайте поражение, пока не слишком поздно!
«Голос!» — думает Крабат. Теперь он его вспомнил: это голос Юро, голос друга, с которым они вместе работали подмастерьями на мельнице, много лет назад в Козельбрухе.
— Орёл! — докладывает маршал. — Сейчас он нас нагонит!
Внезапно Крабат вспоминает, кому принадлежит и этот голос, что каркает ему в ухо:
— Твоя пушка, мушкетёр! Почему ты просто не пристрелишь это чудовище?
— Потому что у меня нет ничего золотого, чтоб им стрелять.
Крабат рад, ведь это даже правда. Но маршал Саксонии — или кто там ещё сидит позади него — маршал отрывает золотую пуговицу от своего мундира.
— Заряди ею мушкет — и стреляй же!
Юро, орёл Юро, на расстоянии лишь нескольких взмахов крыльев от них. Крабат не думает и во сне убивать его. Он делает вид, что вставляет золотую пуговицу в ствол своего оружия — в действительности он даёт ей выскользнуть из руки.
— Стреляй же! — напирает маршал. — Стреляй же!
Не поворачивая головы, Крабат выстреливает в преследователя из мушкета, через левое плечо: холостым, как он знает, там лишь порох, в стволе нет золотой пуговицы.
Грохает выстрел — и внезапно пронзительный предсмертный крик:
— Крабат! Кра-баа-аат!
Крабат пугается, роняет мушкет, затем закрывает лицо руками и плачет.
«Крабат! — стоит у него в ушах. — Кра-баа-аат!»
Крабат со стоном вскочил. Как так получилось, что один миг — и он сидит здесь за столом, с Андрушем, и Петаром, и Мертеном, и всеми остальными? Как они вытаращились на него, бледные и испуганные — и каждый тут же опускал взгляд, когда замечал, что Крабат смотрит на него!
Мастер сидел на своём месте, будто мертвец, откинувшись назад, молча, словно прислушивался к чему-то вдалеке.
Не двигался и Юро. Он лежал, навалившись на стол, лицом вниз, с раскинутыми руками: ещё несколько мгновений назад — крылами орла, шелестящими крыльями. Рядом с Юро — опрокинутый стакан. Пятно на столе, тёмно-красное — вино или кровь?
Лобош бросился с рыданиями к Юро.
— Он мёртв, он мёртв! — кричал он. — Крабат, ты его прикончил!
Крабат почувствовал комок в горле, он рванул обеими руками рубашку.
Тут он увидел, как Юро шевельнул одной рукой — и потом другой. Медленно, казалось, жизнь возвращалась в его тело. Он оперся на руки, он поднял лицо — круглое красное пятно на лбу, на два пальца выше переносицы.
— Юро! — маленький Лобош обхватил его за плечи. — Так ты всё-таки жив, Юро — ты всё-таки жив!
— А ты что же думал? — заметил Юро. — Мы же всё это просто сыграли. Только башка у меня гудит от выстрела Крабата, в следующий раз пусть кто-то другой изображает этого Ирко, с меня достаточно, я пошёл спать.
Мукомолы рассмеялись с облегчением, а Андруш высказал то, что все они думали:
— Иди-иди спать, брат, иди-иди! Самое главное, что ты это пережил!
Крабат сидел за столом, как окаменевший. Выстрел и крик — и сразу радостная суматоха — как сочеталось одно с другим?
— Прекратить! — вмешался Мастер. — Прекратить, я этого не потерплю, сядьте на место и замолчите!
Он вскочил, он опирался одной рукой о стол, другою сжимал стакан так, будто хотел его раздавить.
— Что вы увидели, — крикнул он, — это был только кошмарный сон, от которого просыпаются — и потом его помнят… Я, однако, историю с Ирко не во сне увидел — я его застрелил! Я убил своего друга, должен был его убить — как это сделал и Крабат, как каждый из вас сделал бы на моём месте, каждый!
Он ударил кулаком по столу так, что заплясали стаканы, он схватил кувшин с вином и стал пить из него, порывисто, жадно. Затем он бросил кувшин об стену и крикнул:
— Идите теперь! Пошли вон, все вон отсюда! Я хочу быть один — один — один!
Хотел быть один и Крабат, он ускользнул с мельницы. Была безлунная, но звёздная ночь. Он шагал через мокрый луг к мельничному пруду — и когда взглянул вниз на чёрную воду, из которой ему навстречу светили звёзды, то ощутил потребность искупаться. Он сбросил одежду, скользнул в пруд и немного отплыл от берега.
Вода была холодной, от этого у него прояснилось в голове — пожалуй, это было ему нужно после всего, что произошло в этот вечер. Десятки раз он нырял и снова выныривал, затем, фыркая и стуча зубами, он развернулся обратно к берегу.
Там стоял Юро с одеялом.
— Ты простудишься, Крабат! Выходи оттуда, что это такое!
Он помог Крабату выбраться на сушу, завернул его в одеяло, хотел его вытереть.
Крабат высвободился.
— Я этого не понимаю, Юро, — сказал он. — Я этого не понимаю — как так я в тебя выстрелил.
— Ты в меня не выстрелил, Крабат — не золотой пуговицей.
— Ты понял?
— Я это предвидел, Крабат, я же тебя знаю, — Юро ткнул его в бок. — Такой предсмертный крик, наверно, ужасно звучит, но он мне ничего не стоил.
— А пятно на лбу? — спросил Крабат.
— А — это! — заметил Юро со смехом. — Не забывай, что я немного сведущ в Тайной науке — на такое дурня Юро как раз и хватает.
Колечко из волос
За лето Крабат несколько раз воспользовался своей прерогативой и уходил в воскресенье прогуляться — не столько для развлечения, сколько для того, чтоб не подать Мастеру новых поводов для подозрений. Сам он, однако, не мог отделаться от подозрения, что мельник по-прежнему готовит для него ловушку.
С тех пор, как он выстрелил в Юро, прошло три недели, в которые Мастер едва обменялся с Крабатом несколькими словами, а затем однажды вечером он сказал Крабату — и сказал мимоходом, как, бывает, говорят о несущественном:
— В следующее воскресенье ты, верно, пойдёшь в Шварцкольм — или как?
— С чего? — спросил Крабат.
— В воскресенье там ярмарка — мне так думается, что это вполне причина пойти.
— Посмотрим, — заметил Крабат. — Ты ведь знаешь, меня не тянет выходить в свет, когда никто из наших не идёт.
Вслед за тем он спросил у Юро совета, что ему делать.
— Сходить, — сказал Юро. — Иначе как?
— С этим много сложностей, — заметил Крабат.
— Ведь и на кону немало, — сказал Юро. — К тому же это была бы хорошая возможность поговорить с девушкой.
Крабат был ошеломлён.
— Ты знаешь, что она из Шварцкольма?
— С тех пор как мы сидели у пасхального костра. Было совсем несложно догадаться.
— Так она тебе знакома?
— Нет, — сказал Юро. — И знакомиться с ней я совсем не хочу. Чего я не знаю, никто не сможет из меня вытянуть.
— Но разве, — спросил Крабат, — это укроется от Мастера, если мы встретимся?
— Ты ведь знаешь, — возразил Юро, — как чертят круг, — он полез в карман, сунул Крабату деревяшку в руку. — Возьми это — и встреться со своей девушкой, поговори с ней!
В субботу Крабат рано пошёл в постель. Он хотел побыть один, он хотел в тишине ещё раз всё взвесить — следует ли ему встречаться с Певуньей. Может ли он рискнуть и уже сейчас во всё её посвятить?
Во время ночных тренировок Крабату всё чаще удавалось в последнее время противостоять приказам Юро. Иногда даже Юро выматывался первый. Хотя, замечал он, это не так уж много значило — вот уж точно нельзя Крабату впадать в ошибку и недооценивать Мастера — но если посмотреть в целом, дела у них обстояли неплохо.