«Сейчас, дорогие телезрители, вы увидите, что все эти депутаты – уро… покалечены! – возбужденно комментировал за кадром ведущий. – У каждого из них – травмы различной степени тяжести! Вот этому, с костылями, явно накостыляли! – Ведущий посмеялся своей шутке. – А этому нанесли синдром Дауна!» – Ничего себе! – радостно произнес Николай, увидев мужчину без обеих рук: короткие рукава летней рубашки болтались, как пустые обещания. – Кто это его так отметелил? Жириновский, что ли?
«В студии мне подсказывают, – ликовал за кадром ведущий, – что вчера в Госдуме обсуждался вопрос о продаже земли депутатам… Простите, наш редактор меня поправляет: вопрос о продаже земли россиянам. Неужели он обсуждался так жарко?! Посмотрите, посмотрите! От этого депутата осталась буквально только верхняя часть туловища!»
Камера Евгения действительно наехала на коляску, в которой сидел мужчина с полегшим, как хлеба, лицом агрария.
«Наш оператор подсказывает мне, что вчера группа депутатов встречалась с Владимиром Путиным, – кричал за кадром ведущий. – Неужели, неужели разногласия правительства и Думы…»
Камера Евгения переместилась в авангард группы, и Николай увидел, что толпу возглавляет Любина коляска. Николай скатился с дивана и зачем-то подскочил к телевизору.
Лицо Любы укрупнилось, и она весело посмотрела в глаза Николаю.
– Так чего она – уже встретилась с Путиным?! – простонал Николай. Пометавшись, он схватил сотовый и упал на диван. – Так… Номер… номер…
Камера крупным планом показала увязавшегося за группой бомжа в футболке с надписью «Питсбургс пингвинс», затем опоры наружного освещения стали уменьшаться, задрожали ветки деревьев, и сюжет окончился.
«Уважаемые телезрители, если кто-то из вас узнал кого-либо из тех, кто был на экране, или был свидетелем того, что мы вам только что показали, позвоните в студию прямо сейчас! Я прошу операторов показать наш телефон!»
Николай принялся судорожно давить на кнопки мобильника.
– А вот и первый звонок! – неслось из телевизора. – Алло! Говорите, вы в эфире, представьтесь!
– Николай, – услышал Николай свой голос.
– Вы кого-то узнали?
– Да! Впереди ехала девушка, на коляске…
– Как ее зовут?
– Любовь.
– Любовь Слиска! – крикнул ведущий.
В трубке Николая зазудели короткие гудки.
«Дорогие телезрители, наш телезритель Николай узнал одного из парламентариев! Что же там произошло?! К сожалению, наше время в эфире кончается. До встречи через неделю в передаче «Вы – очевидец»!»
Через полчаса вызваниваний Николай выяснил: дом, из окна которого Евгений снял группу покалеченных депутатов, возглавляемых Любой, находится в районе метро «Петровско-Разумовская».
А еще через полчаса во двор, окруженный люмпен-пятиэтажками, въехал нахрапистый джип.
Из джипа вышел Николай, огляделся по сторонам. И с удивлением обнаружил: на скамейке под деревьями возле подъезда сидит давешний депутат. То, что это был тот самый, опознанный телезрительницей член группы «Народный депутат», подтверждала футболка с надписью «Питсбургс пингвинс».
– Здрасте, – сказал Николай.
Бомж с достоинством наклонил голову.
Николай некоторое время молча рассматривал синяк под глазом депутата.
«Чё-то не тянет на депутата, – с сомнением подумал он. – Может, из первого созыва? В свой регион возвращаться не захотел?»
– Три года в Москве бомжую, – небрежно бросил бомж, чтобы завязать разговор. – Где только ночевать не приходилось.
– Да вам вроде всем жилье крутое выделяли? – удивился Николай. – На Улофа Пальме?
– Крутое! – с обидой возмутился бомж. – Да в таких халупах свинья жить не станет! Нет, я лучше у земляков у Казанского лишний раз перекантуюсь или здесь, чем с этими психами в ночлежке, которую нам выделили.
– Ничего, если я на «ты»? – спросил Николай.
– А чего меня на «вы»? – согласился бомж. – Чего я – Путин, что ли? Я мужик простой, деревенский, из аграриев.
– Телевизор сейчас смотрел?
– Не-а. Раньше смотрел, а теперь бросил. Надоело! Каждый день одно и то же: Кремль-правительство, Кремль-правительство. А по НТВ расчлененка.
– Жаль, что не смотрел, – расстроился Николай.
– А чего показывали-то?
– Вроде кого-то из депутатов покалечили. А подробностей не сказали. То ли промеж собой они сцепились, то ли на встрече с народом по невыплате зарплат. Ладно, не видел, и черт с ним. Ты мне вот что скажи: девушка на инвалидной коляске впереди вас всех ехала, Люба ее зовут.
– Ехала, – согласился бомж.
– Где она? Откуда взялась?
– Вон с того балкона вывалилась. – Бомж задрал голову, указывая на темное окно квартиры на третьем этаже. – Да как посыпались за ней эти… О-ой!
– Депутаты в смысле?
– Да кто их знает, кто они там есть? На вид – чистые мутанты.
– Что они в этой квартире делали? – Николай с сомнением оглядел червивую пятиэтажку.
– А-а! – поднял указательный палец бомж. – Там мама Русина бордель держит.
– Ясно. – Николай ухмыльнулся. Все встало на свои места. – Девочки?
– И девочки, и мальчики, и кто хошь глухонемой на любой извращенный вкус.
– А почему Люба там оказалась? – недоуменно спросил Николай.
– Видно, с депутатом каким зашла.
– Похоже на то. Она у нас за правду борец, небось с проверкой депутатов сюда поволокла? И куда, куда вы вчера ночью шли? Где Люба?
– Пошли – тудысь. А куды дошли – не знаю. Я на Дмитровке назад повернул. Травма заныла. – Бомж осторожно потрогал лицо. – Нет, думаю, далеко мне не дойти. Вернусь к землякам, отлежусь маленько.
Николай поднялся на третий этаж и толкнул дверь. Затем приложил, примеряясь, подошву ботинка к замочной скважине и через мгновение с удовольствием вышиб челюсть замка из косяка. Косяк натужно выматерился и замолк. Николай вошел в прихожую, разглядел выключатель и включил прогорклый свет, дававший больше тени, чем яркости. В стене, в том месте, где полагалось быть стенному шкафу-кладовке, зиял пролом в соседнюю, такую же пустую квартиру.
Картина была ясна. Люба встретилась с Путиным. После чего на общественных началах была включена в комиссию по нравственности. И пришла с депутатами по жалобе соседей, недовольных притоном в жилом доме. Часть депутатов тут же, забыв о регламенте, стала лично обследовать девочек на предмет нравственности. Другая, меньшая группа, под руководством Любы, этому воспротивилась. Завязалась драка. Под натиском вызванной Русиной охраны из числа патрульно-постовой службы милиции произошла стычка между исполнительной и законодательной ветвями власти, после чего депутаты отступили с травмами различной степени тяжести. Да, все именно так и было. Николай еще раз заглянул в пролом шкафа и покинул помещение.
Если бы камера очевидца оказалась в руках обитателей притона, зрители увидели бы, как после ухода мамы Русины Люба крикнула из прихожей:
– Девчонки, вы что, так и будете жить в этой мерзости и на Русину пахать до самой смерти?!
– Что? – хором зашумели женщины. – Да какая разница, на кого пахать? Иди ты! Русина хоть пожрать дает, а здесь поблизости – Русина сама видела – других инвалидов до смерти голодом заморили. Так что не надо нам сказки рассказывать!
Не отставала и глухонемая девушка, Анжела. Несколькими жестами и выразительным мычанием она в два счета разъяснила Любе: Русина какие-никакие деньги отдает, а в интернате бесплатно заставляли мужиков обслуживать!
«Не хотят – и не надо! – заскрипела коляска. – Что ты переживаешь за всех и за каждого, Любушка? Неисправимые это инвалиды!»
– Катюша! – Люба подъехала к самой юной девочке. – Поехали со мной! Посмотри, какая ты умная, какая хорошенькая! Ножки крепкие, сами ходят! А личико – красавица! Мама тебя ищет!
– Я так и думала, что мама меня ищет! – вскрикнула Катя. – Я поеду домой.
Женщины примолкли и с надеждой придвинулись поближе к Любе. Теперь они надумали покинуть притон Русины, но одновременно подспудно хотели возложить на Любу ответственность за неразделенную, мучительную, болезненную – какая там еще бывает? – любовь, которая ждала их за порогом, на воле.
– Анжела, тебе всего двадцать пять лет. – Люба подъехала к глухонемой девушке. – Самый подходящий возраст, чтобы стать актрисой. Будем выступать вместе!
Анжела согласно замычала.
– Кристина. – Люба повернулась к робкой и тихой девушке-дауну. – А знаешь, что ты – необыкновенный человек?
Коляска хваталась за голову.
Даун Кристина слушала открыв рот.
– И твое счастье не менее ценно, чем чье-либо еще!
Как это обычно бывает в толпе, женщины так же яро и дружно собрались уходить из ненавистной им квартиры, как еще несколько минут назад твердо отказывались ее покинуть.
– Воля, девчонки!! – закричали женщины.
И все разом засмеялись, возбужденно зашумели. Кристина заколотила кулаком в переборку кладовки.
– Эй! – зашумели оттуда мужские голоса. – Чего у вас там?
– Мы – к вам! – закричала Люба и очертя голову въехала в стену.
Хлипкая переборка проломилась с податливым стоном.
– Ура! – закричала Люба.
«О-ой! – запричитала коляска. – Колесо зашибла!»
– Ребята, мы уходим! Пошли с нами!
– Уходим! – низким эхом пронеслось по мужской квартире.
– Собираем вещи, – кричала Люба. – Паспорта не забываем!
Все замерли. Повисла тишина.
– Что? – завертела головой Люба. – Что случилось?
Глухонемая Анжела страстным мычанием пояснила Любе: паспортов у инвалидов нет. Как нет регистрации, а следовательно, и никаких прав. В Москве лучше не иметь обеих ног, чем регистрации! Насиловать будут, так паспорт береги и ни о чем другом не думай! Потому что без паспорта со штампом тебя еще и в обезьяннике уделают два раза. (Все-таки Анжела действительно талантливая актриса: так подробно все рассказать без единого слова!)
– В Москве безопаснее ночью без трусов ходить, чем днем без регистрации, – красноречиво показала Анжела напоследок.
– Зарегистрируемся, – пожала плечами Люба, – в чем проблема?