Они выехали на балкон и стали сверху оглядывать фойе.
У одной из колонн стоял Николай.
– Лада, смотри, Коля! – радостно сообщила Люба. – Интересно, – нарочито ревнивым голосом протянула она, – что это Николай с этой девицей любезничает? Вот я с ним разберусь! Кто она вообще такая?
– Как – кто? Жена, Оксана Аджипова. Ты разве эту идиотку никогда не видела?
– Какая жена? – растерянно спросила Люба. – У Коли никакой жены нет.
Лада замолчала и посмотрела на Любу:
– Ты не знала?!
– Нет, – сказала Люба и сама удивилась, как спокойно об этом говорит. – Лада, может, ты что-то спутала? Он же обещал… говорил при моих родителях…
– Обещать – не значит жениться, – авторитетно бросила Лада. – Ты в самом деле думала, что Коля не женат?
– Он никогда про жену не говорил…
– Дурак он, что ли, про жену рассказывать, когда ему такая баба подвернулась: певица, Путин, Кремль.
– Лада? – тихо спросила Любовь. – Ты думаешь, Николай со мной… из-за этого? Из-за Путина?
Лада поглядела на Любино свадебное платье, смешалась и, стараясь быть убедительной, произнесла:
– Нет, конечно, не только из-за этого, Коля тебя любит… наверное… Он вроде бы собирался с женой развестись.
«Выбери в зале одного зрителя, кого-то близкого, и пой для него» – вдруг всплыли слова режиссера Пушкина Кима.
Коляска всхлипнула.
«Колясочка, не плачь, – сказала Люба. – Все в жизни не случайно. Наверное, мне нужно было встретить Колю, полюбить его, а потом узнать правду именно сейчас, перед концертом. Если бы я была ослеплена счастьем, я бы не смогла спеть свои и твои песни так, чтобы зрители пережили то, что пережила я. Наши с тобой песни – про неразделенную любовь, про несостоявшиеся встречи, про непонятые чувства, а не про довольную жизнью невесту, которая уже запасла наволочки, пододеяльники и сковородку. Режиссер велел выбрать одного зрителя и петь для него. Я буду петь для Коли!»
«Неужели наш парашют не случайно свалился именно на джип?» – шепотом спросила коляска.
«Не случайно, – сказала Люба. – Судьба дальновидно устроила мне встречу с несчастной любовью, чтобы я научилась петь сердцем, петь о том, что выстрадано и пережито мною самой, а не вычитано в книжках».
«Красиво сказала, – откликнулся стул возле стены. – Роль репетируешь? Чья пьеса? Из старой жизни, наверное? Сейчас уж так не пишут».
«Да, – ответила Люба, – из старой жизни».
Прозвенел третий звонок.
– Люба! – проорало в наушниках в Любиной голове. – Ты где?! Начинаем!!
– Сейчас мы пойдем и выступим так, что вся Россия поймет: инвалиды могут все! – скомандовала Люба.
– Молодец, Любка, – сказала Лада. – Пусть Аджипов локти кусает!
И кто Любу за язык тянул Путину обещания давать? Кивала бы молча да себе за геройский подвиг льготы выторговывала. Так ведь нет, затеяла в Кремле дискуссию о положении инвалидов, министру труда нагрубила…
Приглашение в Кремль прибыло в госпиталь в день выписки Любы.
Она, довольная и принаряженная, ездила по палате, собирая вещи.
Неожиданно дверь палаты так толкнули из коридора, что она, распахнувшись, ударила по стене. Пятясь спиной, в палату задом вступила старшая медсестра. Она с трудом обхватывала огромную, как титан в ванной Зефировых, керамическую вазу с надписью «С 70-летием!».
– Уф! – сказала медсестра, освободившись от вазы. – Еле доперла.
– А ваза зачем? – поинтересовалась Люба. – Я выписываюсь.
– Знаю. На всякий случай приготовила, вдруг гонцы эти тоже с букетом прибыли?
– Какие гонцы?
– Гонцы из Кремля к вам, Любовь Геннадьевна. Какое-то приглашение привезли. Идут, – прислушавшись, доложила медсестра.
Действительно, в палату вошли двое мужчин: один – в форме, другой – в черном костюме. Офицер фельдъегерской службы справился, действительно ли Любовь Геннадьевна Зефирова яв ляется Любовью Геннадьевной Зефировой, и, получив утвердительный кивок, вручил запечатанный конверт.
Люба поглядела конверт на просвет и оторвала сбоку узенькую полоску бумаги. В конверте оказались плотное, «слоновой бумаги», как говорил Геннадий Павлович, приглашение и более тонкий вкладыш, густо заполненный текстом.
– В.В. Путин, – читала Люба вслух, – просит Любовь Геннадьевну Зефирову… меня… пожаловать на торжественный прием по случаю награждения г-жи Зефировой… меня?.. орденом Мужества и торжественный завтрак в ее честь… в мою?! в понедельник, 24 июня, в 11 часов в Большой Кремлевский дворец. Просьба подтвердить Ваше участие по телефону 244-30-28.
Фельдъегери вежливо слушали.
– А здесь что? – Люба взяла вкладыш.
– Информация о порядке проведения приема.
– Приглашенные… это я?.. на завтрак прибывают в Большой Кремлевский дворец через главный подъезд, поднимаются по парадной лестнице и через аванзал проходят в Георгиевский зал за 15 минут до означенного времени. А пандус на парадной лестнице есть?
– Пандус? – переспросил фельдъегерь и посмотрел на сотрудника в гражданском, как бы возлагая на него всю ответственность за наличие или отсутствие пандусов в Большом Кремлевском дворце.
Тот поиграл мышцами лица и достал телефон.
– По поводу приема Любови Геннадьевны Зефировой. Она на инвалидной коляске. Вот тебе и «как?». А кто должен был об этом докладывать? У вас там своего народу полна жопа огурцов! Извините, Любовь Геннадьевна.
Гость убрал телефон и вновь встал перед Любой.
– Читайте, пожалуйста, Любовь Геннадьевна, может, что-то будет непонятно, я разъясню.
– …им раздаются карточки рассадки за столом. Около 11 часов приглашенные проходят в Представительский кабинет. Число участников беседы в Представительском кабинете ограничивается восьмью человеками с каждой стороны. Я, значит, восемь человек могу пригласить?
– К сожалению, нет. По протоколу данной встречи, с каждой стороны предусмотрено по три человека. Так что вы назовите еще двоих, кому мы также доставим приглашения.
– Я прямо сейчас могу сказать: Вася и Николай Аджипов.
– Как фамилия Василия?
– Не знаю, – растерянно сказала Люба.
– Кто он?
– Ну… можно сказать, мой сын.
– Сколько лет вашему сыну? Паспорт у него есть?
– Сколько лет, точно не знаю.
Фельдъегери переглянулись.
– Шесть или семь, наверное.
Офицеры корректно молчали.
– Я после ранения, кажется, память немного потеряла, – солгала Люба, боясь, что Васютку не пропустят в Кремль.
– Свидетельство о рождении?
– Нету… Ой, у него регистрация есть, возле метро «Петровско-Разумовская».
– Вопрос сложный, но, учитывая отношение к вам Владимира Владимировича, скорее всего, будет решен положительно.
Неожиданно сотрудник в черном костюме оставил строгий тон и доверительно сказал:
– ВВП весь протокол к черту послал, велел все, что только можно, для вас организовать: и встречу, и «бокал шампанского», и экскурсию, и беседу, и завтрак. В управлении сейчас дым стоит коромыслом. Работы выше крыши.
– Зачем? – смутилась Люба. – Как неудобно… Людям столько хлопот.
– Заслужили, Любовь Геннадьевна.
– Форма одежды, – уточнил тот же сотрудник. – Мужчины – темный костюм. Женщины – строгое платье или костюм обычной длины, за исключением брючного костюма. Военнослужащие – парадная форма с орденскими колодками. Еще сообщите, пожалуйста, куда подать машину, которая отвезет вас в Кремль?
– Это в центре, рядом с метро, – принялась рассказывать Люба.
Когда фельдъегери покинули палату, а медсестра унесла прочь вазу «С 70-летием!», явился еще один гость, Каллипигов.
– Здравствуй, землячка дорогая! Фельдъегеря не от тебя отъехали? Приглашение привезли? Поздравляю!
– Ой, там столько всего. «Бокал шампанского» – это что?
– Сейчас обо всем расскажу, – заверил Каллипигов. – «Бокал шампанского» начинается в 12 часов дня и продолжается час-полтора. Во время него гостям кроме шампанского подаются вино, соки, минеральная вода, официанты закуски разнесут.
– Еще закуски? А в программе сказано, что завтрак будет.
– Завтрак – это между двенадцатью тридцатью и пятнадцатью часами, тоже полтора часа длится. Небось в Малом банкетном зале будет?
– Не знаю.
– Сколько человек с каждой стороны?
– Вроде по три.
– Значит, точно в Малом банкетном. Не тушуйся, Любовь, ничего такого особенного нет: пара холодных закусок будет, рыба или мясо на горячее, десерт. Перед завтраком подадут соки, за столом – сухое вино, в конце – шампанское, кофе, чай.
– Опять шампанское? Да я там сопьюсь!
– А ты думала, легко в Кремле службу нести? Бывало, так на этих фуршетах по долгу службы нажрешься… Водка поперек горла, а – надо! Работа! Зинаида Петровна, правда, все никак этого не понимает. Я ей втолковываю: как я могу не пить, когда тост за величие России произносят? Сволочь какая-нибудь сразу углядит и донесет, что Каллипигов за будущее России пепси-колу дул? И прощайся с государственной службой! Но Зинаиде Петровне хоть кол на голове теши по этому вопросу.
– А на фуршете как себя вести? – перебила Люба.
– На фуршете полагается есть стоя. У тебя, положим, всего две руки, а ты изволь в них держать тарелку, вилку, фужер, бокал да еще вести государственную беседу. Но я тебе по-родственному подскажу: тарелки можно ставить на рояль. Гости обычно как рояль увидят, так всем гамузом к нему и кидаются. Но рояля, насколько я помню, там нет.
– Что же делать? – расстроилась Люба.
– Камин ищи! На камин тоже можно тарелки пристраивать.
– Хорошо, – обрадовалась Люба. – А вообще-то обидно! Опять все не для инвалидов. Стоя есть. Как я могу стоя есть? Или в руках тарелки держать. Как безрукий Паша это сможет делать?
– Чего ты, Любовь, хочешь? Служба государственная такая. Там и здоровые-то не все выдерживают, падают после этих фуршетов без задних ног. А ты хочешь, чтоб инвалиды эдакое напряжение выдержали? Что тебе еще рассказать?
Люба пожала плечами.
– Ты на выписку сейчас? – спросил Каллипигов.