– Потом папа умер. Лечение было проведено хорошо, но развилась тромбоэмболия, довольно частое осложнение.
– Соболезную. Но почему вы здесь-то оказались?
– Папина жена не разрешила мне жить у нее. Сказала, что ей с детьми и так еле-еле хватает места, а продавать квартиру ради лечения в Германии, когда точно так же можно было умереть и у нас, – это было мое решение, за которое она не отвечает.
Слава покачал головой:
– Вы простите, что спрашиваю, но раз уж мы начали об этом, разрешите мне все понять до конца. То есть папина жена – это не ваша мама?
Фрида покачала головой:
– Моя мама давно живет в Америке, с тех пор как я закончила школу. А папа женился десять лет назад, у него двое детей, и я, честно говоря, хотела жить с ними вместе. В семье чтобы…
– Вот поэтому я и не женюсь, – сказал Слава задумчиво, – люди сходятся, расходятся, а дети потом не знают, куда себя прислонить.
– Но как же? – удивилась Фрида. – А Света и Юра?
– Это племянники, – сухо ответил Слава, и Фрида поняла, что дальше лучше не выспрашивать.
Чтобы скрыть смущение, она подлила соседу еще чаю.
– Но вы же наследовали за отцом? Как могла мачеха выгнать вас, это прямо сказки братьев Гримм!
Фрида улыбнулась:
– Дело в том, что папа купил свою квартиру пять лет назад и по каким-то соображениям записал собственниками только детей и жену, так что я ничего не наследовала.
Сосед присвистнул.
– Не повезло вам. Но вы же должны были хоть прописаться к отцу? Как минимум? Вы же передали немаленькие деньги…
– Знаете, я так боялась, что отец с женой подумают, будто я им не доверяю, – улыбнулась Фрида, – я же надеялась, папа поправится, и я буду с ними жить, и мне не хотелось, чтобы у них были основания вспоминать, как я торговалась. Ну, в общем, мне казалось, очень нехорошо требовать гарантий.
– Понимаю, – сказал сосед серьезно, – и как вы выпутались?
– Сначала я растерялась, но тут, слава богу, меня выгнали из аспирантуры. Не было бы счастья, как говорится. Пришел новый завкафедрой и сразу заявил, что разгонит нашу синагогу. Начал с меня.
– Слушайте, Фрида, вы какие-то ужасы рассказываете!
– Вы мне не верите? – Фриде почти до слез стало обидно, что сосед считает ее фантазеркой.
– Что вы, конечно, верю! – Слава вдруг так странно посмотрел ей в глаза, что пришлось срочно отвернуться, – просто мне кажется, вы хороший работник и выгонять вас решительно не за что!
– Ну как не за что? По его мнению, диссертация моя – полнейший бред, и он не может рисковать своей репутацией ученого, допуская к защите подобное, простите, говно. Надо писать все заново, а за те несколько месяцев, что остались до окончания аспирантуры, я ничего не успею, так что нет смысла начинать. Можно было бы взять меня старшим лаборантом на кафедру и оформить соискательство, но, увы, ставка занята. И вообще, после аспирантуры он должен меня трудоустраивать, только если диссертация готова и сдана в ученый совет. Мою писанину он в ученый совет нести не может, так что давай, до свидания.
– Вот скотина!
– Да не говорите! Особенно обидно, что работа объективно была хорошая, даже новаторская. Это я не хвастаюсь, так оно и есть.
– Ни секунды не сомневаюсь, – вежливо заметил Слава, – а дальше что?
– Дальше покатилось, – усмехнулась Фрида.
Ей вдруг захотелось рассказать все, и о своей растерянности, и о слабости сотрудников кафедры, которые, нахваливая ее работу в частных разговорах и предрекая Фриде большое научное будущее, не стали защищать злополучную аспирантку перед новым заведующим. И о предательстве жениха тоже почему-то хотелось рассказать, как некрасиво он повел себя, узнав, что невеста осталась без приданого. Вместо того чтобы быстро слинять, он задержался, доказывая Фриде и, наверное, в большей степени себе самому, что разрывает отношения только потому, что его девушка оказалась равнодушной и эгоистичной стервой, а проза жизни тут совершенно ни при чем.
– Знаете, Слава, в школе и институте меня считали немножко пришибленной, не от мира сего…
– Неужели? – перебил сосед скорее вежливо, чем удивленно.
– Ну да, посмеивались и не брали в свою компанию, но всегда защищали. А в аспирантуре я наконец попала в команду единомышленников. Так я думала, во всяком случае. Меня любили и ценили, и я чувствовала себя будто в большой семье. Но когда понадобилась поддержка…
Она вздохнула. Кажется, сосед, несмотря на внешнюю суровость, человек доброжелательный, но все же в качестве жилетки его использовать нехорошо.
– Так часто бывает, Фрида. Все эти дружные сплоченные коллективы до первой беды. Пока ты счастлив и благополучен, ты член трудовой семьи, но случись что, тут же остаешься совсем один. Реально крепкие отношения только там, где работают четкие коррупционные схемы.
– Вы думаете? – удивилась Фрида.
– Да что тут думать? Все же на работу люди ходят зарабатывать, а не дружить, а всякая там теплая атмосфера – это обман, иллюзия, которую коллеги создают для психологического комфорта. Особенно от этого страдают одинокие люди, которые действительно видят в коллективе некий суррогат семьи, но в итоге им приходится признать свою ошибку. Впрочем, не слушайте, – усмехнулся Слава, – вы же поступили на новое место, и вдруг там как раз настоящая сплоченная команда, а я вас расхолаживаю. Если на моем жизненном пути преобладали разочарования, это еще не значит, что так же должно быть у вас. Лучше расскажите, что было дальше.
– В общем, дедушка сказал мне: «Фрида, глупо биться в запертую дверь, особенно когда твой дом горит! Прыгаем в окно!» Нашли для меня работу по газетному объявлению, сложили его накопления и то, что у меня осталось от продажи квартиры, как раз хватило, чтобы купить этот дом. Дедушка сказал, что приключения нам не помешают.
– Как в воду глядел, – задумчиво протянул Слава.
Фрида удивилась:
– Что вы имеете в виду?
– Ничего, так. Получается, вам есть где жить в городе?
– И да и нет. Лев Абрамович сдал свою квартиру. Она маленькая, однокомнатная, нам было бы тяжело там разойтись. Я-то ладно, а дедушка привык жить один, и, боюсь, я быстро стала бы его раздражать.
– Ну, если бы вы каждый день ему готовили такое, то не стали бы. Но вообще вы с ним молодцы! Умеете держать удар, – сосед поднялся, – что ж, спасибо за чай. Поеду в школу за нашими домочадцами.
В сенях Фрида все же решилась и спросила про страшную находку на участке Реутова. Слава поморщился, и вдруг показалось, что ему неприятен ее праздный интерес.
– Мне своей службы хватает, чтобы я еще свой нос в чужую совал, – сказал он строго, и Фриде сразу стало стыдно.
– Я просто хотела узнать, вернется ли Николай?
Сосед нахмурился:
– Думаю, Фрида, он больше не побеспокоит вас. Но вы проявляйте разумную осторожность.
Отправив детей в школу, Зиганшин освободил небольшой кусочек свободного места на столе в гостиной, который Света с Юрой плотно завалили своими учебниками и разными тетрадками. «Вот потом из таких детей и вырастают бюрократы, – со вздохом подумал Мстислав Юрьевич, выливая разноцветную воду из стакана для кисточек. Юра вечером рисовал и не убрал краски, – не потому, что для дела надо, а просто они себя уютно чувствуют только в горе бумаг».
Он хотел закрыть краски, но вместо этого взял еще влажную кисточку, поводил ею по ванночке черной краски и прочертил тонкую линию на листе плотной шершавой бумаги.
«А ну-ка!» – налив в стакан свежей воды, Зиганшин, высунув кончик языка, смешал алую краску с охрой, добавил желтого, потом коричневого и не успокоился, пока не получился оттенок точь-в-точь как Фридины волосы.
Трезво оценивая свои художественные способности, Мстислав Юрьевич схематично нарисовал лицо, не озадачиваясь портретным сходством, и принялся изображать прическу, думая, как трудно передать это волшебное сочетание густоты и легкости.
«До Тициана мне, конечно, далеко, но все же… Интересно, у Абрамыча есть портреты внучки?»
Вспомнив деда, Зиганшин поскучнел. Он был прав, что уговорил старика скрыть преступление, но все же топить Реутова в пруду – нехороший поступок.
Совесть еще долго его не отпустит, и неподатливая тяжесть трупа будет вспоминаться в самый неподходящий момент.
«Странно, – подумал Мстислав Юрьевич, – я человек-то говенный, и есть много дел, за которые мне должно быть реально стыдно, а мне по фигу! А тут поработал ради хороших людей, но сижу и мучаюсь. Слушай, совесть, а как по-другому? Передачи таскать Абрамычу в тюрягу, а малахольную Фриду взять к себе в дом? Не вариант ни разу. Или надо было на себя свалить? Ага, а о Свете с Юрой кто бы заботился, пока бы я сидел? Мама? Смешно… Прости, Николай, что лишили тебя достойного погребения, но иначе никак».
Зиганшин вздохнул. Договариваться с совестью – бесполезное занятие, единственное, что помогает, – это работа. Надо вычислить этого чертова Человека дождя. Может быть, если получится оправдать Михайловского, на душе станет легче, в конце концов, именно их с Львом Абрамовичем преступная деятельность помогла вырвать у земли надежно спрятанную тайну.
…Утопив тело Реутова, они поехали к Зиганшину отмываться и отстирываться. Слава богу, Мстислав Юрьевич в свое время не пожалел денег на сушилку, и Лев Абрамович смог вернуться домой в своей одежде, не возбуждая у внучки лишних подозрений.
Расходясь, они обещали друг другу лечь и выспаться, но, естественно, не сомкнули глаз и с трудом дождались полудня, срока, который наметили себе, чтобы пойти к Реутову и удивиться открывшейся в сарае картине.
К удивлению Зиганшина, Лев Абрамович, прежде чем идти, придумал легенду, что они хотели договориться о мелких работах в огороде, и так тщательно гонял подельника, будто их собирались забросить во вражеский тыл.
Впрочем, у правоохранительных органов не возникло к ним вопросов.
Мстислав Юрьевич позвонил Леше Кнышу, чтобы тот подъехал и сразу взял дело себе, поскольку найденная новогодняя гирлянда указывает на связь останков с Человеком дождя.