Зайдя внутрь и пошатавшись по торговому залу, Зиганшин решил, что директор Елена Сергеевна неплохой. Хоть супермаркет предназначался для людей небогатых, в зале не чувствовалось налета уныния и нищеты, как часто бывает в подобных магазинах. Все чистенько, бодренько и даже позитивно.
У расставлявшей товар симпатичной девушки в очень хорошенькой форменной шапочке он спросил, как найти Елену Сергеевну, и после небольшого колебания был препровожден в узкую, но светлую комнатку на втором этаже.
Брянцева оказалась типичной бизнес-бабой, с внушительными формами и незыблемой прической в стиле Маргарет Тэтчер.
Под ее взглядом Зиганшин слегка оробел и, сев на указанное место напротив Елены Сергеевны, не сразу смог подобрать слова.
– Слушаю вас! – сказала Брянцева с нажимом.
– Простите, что беспокою, – начал Мстислав Юрьевич, – речь пойдет об одном трудном для вас воспоминании… Сразу хочу предупредить: вы вправе отказаться от разговора, и если сейчас прогоните меня, это не будет иметь для вас никаких последствий. Но…
– Да переходите уже к делу!
– Аня Лисовец.
Елена Сергеевна вдруг поникла, и Зиганшину стало стыдно, что он нарушил покой этой наверняка положительной женщины.
– Извините, – тихо сказал он, – я бы не пришел, не будь в этом крайней необходимости.
Собеседница взяла со стола ручку и стала бесцельно вертеть ее в пальцах. Зиганшин невольно обратил внимание на изящную форму кистей и безупречный маникюр Елены Сергеевны.
– Прошло тридцать шесть лет, – сказала Брянцева глухо, – какая может быть необходимость вспоминать это теперь?
– Появились новые обстоятельства, которые заставили нас усомниться в результатах расследования. Скажите, вы действительно… – Зиганшин проглотил слово «убили», – сделали то, за что вас осудили?
Елена Сергеевна кивнула:
– Что толку отпираться теперь? Дуры злые были, малолетние, вот и натворили.
– Еще раз прошу прощения, но не могли бы вы вспомнить еще раз, как все было? Понимаю, что это тяжело, но может оказаться ключом к раскрытию тяжкого преступления.
Елена Сергеевна покачала головой, встала, выглянула в коридор и, плотно притворив дверь, приступила к рассказу.
Она не сообщила ничего принципиально нового. Наверное, если бы не дружба со Светой Поливановой, Лена не особенно бы переживала из-за растущей популярности Ани Лисовец. Ее молодой человек был ей верен, и любовь его выдержала испытание разлукой и судимостью невесты, а потом браком, бытом, детьми и всем остальным. Туповатый гопник Урюк оказался на удивление хорошим мужем, они с Еленой по сей день живут душа в душу.
У Светы на личном фронте складывалась совсем другая ситуация. В каждой школе есть альфа-самец, звезда раннего полового созревания, недосягаемая величина. Иногда бывает, что он обладает реальными достоинствами, а иногда – ничем, кроме яркой внешности и чего-то вроде животного магнетизма, но все девочки сходят по нему с ума.
Света была слишком независимой, чтобы безответно влюбляться, она просто решила, что раз является королевой школы, то ей нужен король, но повела себя слишком прямолинейно, и альфа-самец не ответил на ее авансы.
Сначала Света спокойно относилась к Ане, полагая, что та слишком робкая и интеллигентная, чтобы узурпировать ее власть, но вскоре до нее дошло, что если она сама и остается королевой школы, то Аня приобретает статус богини. А когда отвергнувший ее парень стал ухаживать за Аней, Света разозлилась. Терпеть такое было уже невозможно.
Аню хотели только унизить и напугать. Лена часто бывала свидетельницей драк, устраиваемых ее верным Урюком, и знала, что даже после жестоких побоищ ребята расходятся по домам целые и невредимые, максимум с разбитыми носами. Света обладала довольно хрупкой конституцией и не верила в свою физическую силу, а три девчонки, которые пошли с ними, не думали ни о чем, кроме того, как бы оказаться в ближнем кругу Поливановой. Да, они несколько раз ударили упавшую Аню ногами, но не сильно, просто, чтобы она поняла все свое ничтожество и больше никогда не высовывалась. Как бы человек ни был хорош, но если он запуган, то теряет всю свою привлекательность. Без уверенности в себе нет ни красоты, ни ума.
В общем, они оставили Аню на снегу, убежденные, что через минуту она встанет, отряхнется и пойдет домой.
– А вы не боялись, что Аня заявит на вас в милицию?
Елена Сергеевна пожала плечами:
– Вы себя помните в пятнадцать лет? Главное – самоутвердиться, а там хоть трава не расти! Кроме того, мы, естественно, сказали Ане, что если она только попробует пожаловаться, с ней разберутся серьезные люди.
Мстислав Юрьевич вздохнул. Скорее всего, Аня действительно промолчала бы, но не из страха, а чтобы не волновать родителей.
После ареста Света Поливанова показала себя настоящим лидером. Она единственная из всех не дала показаний, а когда подключился ее отец, поставила условие: или он помогает всем, или никому. В результате все пятеро получили достаточно мягкие приговоры.
Три подружки не выдержали удара, быстро скатились в криминальную среду и, скорее всего, погибли от наркотиков, а Лене со Светой удалось выстоять.
Лена примерно вела себя в колонии, окончила школу с неплохими оценками и мечтала только об условно-досрочном освобождении. Не то со Светой. Какой-то бес все время толкал ее под руку, она, несмотря на хрупкое сложение, ввязывалась в драки, потеряла селезенку и несколько зубов, но в итоге заняла в колонии то же положение, что и в школе.
Она отсидела срок от звонка до звонка, обросла связями и, выйдя на волю, занялась каким-то крайне сомнительным бизнесом. Кажется, валютой, во всяком случае, таким опасным делом, что нельзя было рассказать о нем лучшей подруге. Но тут началась перестройка, законы изменились, и Света развернулась по-настоящему. Если Лене было важнее всего «простое женское счастье» и «дом – полная чаша», то Свету будоражил сам процесс, риск и хитроумие комбинации, а на баснословные доходы она смотрела спокойно. Могла за три дня заработать столько, сколько Лена за три года, и тут же пожертвовать все деньги на благотворительность. Похоже, азарт в бизнесе заменял ей и любовные переживания, потому что она не заводила ни с кем романов, хотя пользовалась большим успехом у мужчин.
Зиганшин хотел спросить, не стала ли Поливанова после колонии приверженкой однополой любви, но постеснялся.
– А как бы мне найти Светлану?
До этого момента Елена Сергеевна разговаривала с ним, может быть, не слишком охотно, но спокойно, а сейчас вдруг сардонически рассмеялась:
– Я сама хотела бы знать, как бы ее найти!
– То есть?
– Света исчезла почти двадцать пять лет назад, – вздохнула Брянцева, – и с тех про я ничего о ней не знаю. Наверное, ее давно нет в живых, сами знаете, какое тогда было время. Братки вывезли в лес – и пишите письма.
– Ну да, – сказал Зиганшин кисло, – тем более если она занималась криминальным бизнесом.
Возможно, он сейчас идентифицировал третью жертву, а может быть, и нет. Таких совпадений не бывает. Не должно быть.
Ну а если и да, это только хуже все запутывает. Эх, как жаль, что нельзя поделиться с Лизой! У Мстислава Юрьевича буквально язык чесался все ей рассказать, и он уже придумал, как вывести Руслана за скобки всей этой истории, но вчера Волчеткин позвонил и под большим секретом сказал, что Лиза ждет ребенка, и попросил последить, чтобы жену не обижали и не давали ей сложных и опасных дел.
Теперь к Лизиной светлой голове путь заказан: беременным женщинам не годится смаковать всякие ужасы, а главное – у них катастрофически падает интеллект, и все, что не касается будущего ребенка, становится совершенно безразлично.
Придется думать в одиночестве. По-хорошему, надо проговорить все варианты с адвокатом, но Зиганшина грызло не то чтобы честолюбие, а совершенно детский азарт непременно решить задачку самому, не заглядывая в ответ.
– Простите, – сказал он осторожно, – я хотел бы задать вам еще один вопрос. Он бестактный, праздный и, наверное, даже хамский, так что вы смело можете ничего не говорить…
– Да задавайте, что уж теперь… Не пойму, к чему вам все это надо, но спрашивайте.
– Вы прошли суд и отбыли наказание. Скажите, вы считаете, что искупили этим свою вину? Нет-нет, боже упаси, – воскликнул он, увидев, как исказилось лицо Елены Брянцевой, – я это не к тому, что вам мало дали, или еще что… Наоборот, вы были слишком молоды и не отдавали себе полного отчета… В общем, я неправильно выразился, простите. Я хотел спросить, стало ли вам легче на душе?
Елена Сергеевна энергично потерла лоб ладонью.
– Стало, – тихо сказала она, – я действительно думала, что искупила свою вину. Но ровно до той минуты, как родилась моя старшая дочь. Как только я взяла ее на руки, уже никакого значения не имело, отсидела я или нет. Только став матерью, я осознала, что сделала, и больше не знаю покоя. Всякий раз, как дочери не отвечают на звонок или задерживаются больше чем на десять минут, у меня останавливается сердце.
– Извините, – пробормотал Зиганшин, поднимаясь, – я злоупотребил вашим временем и терпением.
– И все без толку, – усмехнулась Брянцева, – никакой сенсации я вам не сообщила.
Мстислав Юрьевич дал ей свою визитную карточку на всякий случай, вдруг вспомнится что-то важное или понадобится помощь полиции. Он уже вышел за дверь, как сообразил, что забыл уточнить один момент. Постоял секунду, колеблясь, но все-таки вернулся.
– Скажите, а зачем вы положили на Аню новогоднюю гирлянду? Чья это была идея?
Елена Сергеевна усмехнулась:
– Да, помню, следовательница нас тоже пытала этой гирляндой. И дядька какой-то усатый все хлопотал насчет нее. Но когда мы уходили, никакой гирлянды не было.
– Как так?
– Вот так. Не было, могу поклясться чем хотите. Если бы мы хотели поглумиться, так что-нибудь другое положили бы, уж не гирлянду явно.
– Откуда ж она тогда взялась?
– Думаю, как-нибудь выпала у Ани из пакета. Да какая разница теперь?