С другой стороны, охрана охраной, а детишки курят как ни в чем не бывало. Ради интереса Мстислав Юрьевич заглянул под тронутый ржавчиной козырек, прикрывающий черную лестницу в подвал. Ага, вот они, родимые, атрибуты сладкой жизни! Тут тебе, пожалуйста, и банки из-под пива, и окурки, и даже разбитая бутылка.
Так что технический прогресс – дело хорошее, но он не работает, если никому ничего не надо.
На охране сидел пожилой благодушный дядька, сказавший, что из старых кадров в школе осталась только физкультурница.
Мстислав Юрьевич отправился в спортзал. На подступах к нему в коридоре все стены оказались испещрены большими фотографиями разных соревнований, причем некоторые были черно-белыми.
Он присмотрелся: на этих снимках дети выглядели неуловимо по-другому, и одеты иначе, чем теперь, так что это действительно очень давние снимки, а не работа фотошопа.
Проходя через мужскую раздевалку, он вдохнул густой запах свежего тестостерона и потных кроссовок и улыбнулся. Какие-то вещи остаются неизменными.
Мстислав Юрьевич зашел в зал во время урока. Он деликатно остановился на пороге, наблюдая, как высокая учительница с обветренным лицом и подтянутой, но мужиковатой фигурой ловко управляется с оравой галдящих детей. Она периодически дула в свисток и зычным басом то и дело выкрикивала фамилии ребят.
Какие-то два злостных нарушителя дисциплины уже ползли по периметру «гусиным шагом».
«Old school», – ухмыльнулся Мстислав Юрьевич, у которого от воспоминаний о том, сколько он сам намотал кругов в приседе на уроках физкультуры, едва не свело икры.
Поймав его взгляд, учительница крикнула: «В колонну по два становись! бегом марш!» – и подошла к непрошеному гостю.
Несмотря на свирепый вид, она живо откликнулась на просьбу вспомнить давние события. Зиганшин снял ботинки и в одних носках прошел за ней через зал в узенькую преподавательскую, убранную очень скупо, но женственно. Так же как и в коридоре, стены были плотно увешаны фотографиями, на узкой длинной полке теснилось множество кубков, но занавески на окне пестрели самыми пошлыми цветочками, а чайник, стоявший на отдельном столике, оказался прикрыт кружевной салфеточкой. Но больше всего Зиганшина удивил высокий, до потолка, стеллаж, весь заполненный книгами. Названия были вытиснены далеко не на всех корешках, но по тем, что удалось прочитать, Мстислав Юрьевич понял, что физкультурница интересуется своим предметом и имеет вкус к хорошей литературе.
Усадив его на круглую вертящуюся табуретку, физкультурница встала в дверях и пустилась в воспоминания, периодически восклицая: «Горелов, я все вижу!» или «Орешкина, немедленно слезь с каната!»
Ирина Александровна (так звали учительницу) рассказала, что пришла в школу всего за год до трагедии, поэтому всей подноготной ее участников не знает, а то, что знает, почерпнуто больше из досужих разговоров в учительской, чем из собственного опыта. Аня, да, сразу обращала на себя внимание редкой красотой, но со спортом не дружила, а в последнее время, когда травля ее развернулась в полный рост, почти перестала ходить на физкультуру.
– Почему? – удивился Зиганшин. – Какая связь?
– Прямая. В женской раздевалке можно легко стать объектом злых и жестоких шуток. Я даже не хочу рассказывать вам, как изобретательны бывают девочки на этот счет. Кроме того, в спортивной форме ясно видны все особенности фигуры, и можно их публично высмеять. Короче говоря, Аня приходила в зал, не переодеваясь, и просила меня дать ей какую-нибудь бумажную работу, чтобы не быть прогульщицей. Что ж, я шла навстречу. Несколько раз попыталась говорить с их классной руководительницей о том, что надо решать проблему, но в ответ получила только отповедь, что я, во-первых, молодой специалист, а во-вторых, курица – не птица, Болгария – не заграница, женщина – не человек, а физрук – не педагог. И я поверила, что только все испорчу, если полезу разбираться. До сих пор чувствую себя виноватой.
Свету Поливанову Ирина Александровна запомнила не только как хулиганку, но и как девочку с большим спортивным потенциалом. Для многих видов спорта время было уже безнадежно упущено, но если бы Света занялась хоть легкой атлетикой или каким-нибудь боевым искусством, могла бы добиться серьезных успехов, а главное, ее агрессия трансформировалась бы в здоровую спортивную злость. Ирина Александровна даже говорила с мамой Поливановой, но та в ответ нагрубила и запретила дочери даже приближаться к любой спортивной секции. Она очень боялась, что дочь как-нибудь покалечится, и в отместку за этот страх Света проделывала все более рискованные вещи.
Остальных фигуранток Ирина Александровна помнила в основном в виде справок об освобождении от физкультуры, добытых сомнительными путями.
– А не помните ли вы случайно такого Николая Реутова? – спросил Зиганшин, ни на что не надеясь, но был вознагражден радостной улыбкой.
– Коля? Господи, это же был звезда школы! Такой красавец, мама не горюй! Все девчонки поголовно были влюблены в него, да что там! Даже учительницы втихаря слюни пускали!
– Н-да? – Мстислав Юрьевич приподнял бровь, настолько отзыв не вязался с тем засиженным зэком, которого он знал.
– Ну да! Прямо Дискобол Мирона, косточка к косточке, мышца к мышце!
Зиганшин украдкой поморщился, вспомнив, где сейчас находится это совершенное когда-то тело.
– Учился, правда, он не очень, но был прекрасным футболистом, – говорила Ирина Александровна, – да что я вам рассказываю, лучше-то, как говорится, один раз увидеть!
Она посмотрела на часы, дунула в свисток и крикнула: «Урок окончен! Переодеваемся и идем в столовую!», и когда дети, дико топоча, умчались из зала, легко вскочила на стул и сняла с верхней полки стеллажа стопку старомодных фотоальбомов, тех, в которые снимки наклеивали на плотные картонные листы.
– Мой муж – страстный фотолюбитель, – улыбнулась Ирина Александровна, быстро листая страницы, – обожал делать репортажи с наших соревнований. Нащелкает полную пленку – и печатает целый день, так что мне в ванную не зайти. Некоторые снимки у него получились такими удачными, что он их даже в журналы посылал. Жалко, не приняли нигде, а теперь что ж… Не надо ничего знать и подбирать всякую экспозицию, ходи себе с айфоном да и щелкай все подряд. Ага, вот и Коля.
Она подала Зиганшину раскрытый альбом. Он посмотрел на красивого белобрысого парня с открытой улыбкой и смелыми глазами, и сердце заныло не от чувства вины, а от сознания бессилия перед жизнью, которая перемалывает людей. На других фотографиях с разворота были запечатлены моменты футбольного матча, а Коля был снят крупным планом, с поднятым над головой мячом, видимо, в момент радости от победы. Наверное, он забил решающий гол в тот день.
– Симпатичный мальчик, – сухо сказал Зиганшин.
– В жизни он был еще интереснее, только вот кончил не очень хорошо. Анина смерть оказалась для него слишком тяжелым ударом. Среди взрослых людей почему-то бытует мнение, что дети легче переносят беды, уж не знаю почему. Наверное, думают, если с физическими страданиями молодой человек справляется лучше старого, то и с моральными та же самая история. Но это не так. Мимоходом сделанное замечание может нанести детской психике ущерб, сравнимый с ампутацией конечности. Когда жизнь бьет нас во взрослом возрасте, мы, может быть, страдаем сильнее, но остаемся такими, как есть, а в детях ломается какой-то стержень. Так вышло с Колей.
– У него был роман с Аней?
Ирина Александровна покачала головой:
– Нет, не думаю. Он все же был для нее простоват. Спортивный примитив, как выражались в мой адрес родители мужа. Но если бы судьба позволила ему пережить опыт первой любви, пусть и неразделенной, Коля развился бы в хорошего человека. Потом его в сборную не взяли, через год отец скоропостижно умер, а мать пустилась во все тяжкие… В общем, солоно ему пришлось. Только представьте: пацан остался хуже, чем один – с пьющей матерью. Ей до сына дела нет. Когда пьяная, то пьяная, а в редкие минуты трезвости все силы тратятся на то, чтобы мужика найти. Учителям проблемы Кольки до луны. Делай что хочешь, только не мешай педагогическому процессу. Они даже двойки ему не ставят, чтобы статистику не портить, настолько мало их волнует его образование. Зато гопники ждут с распростертыми объятиями!
– А вы? – заглянул в глаза Ирине Александровне Зиганшин. – Насколько я понял, у вас с ним были доверительные отношения?
Ирина Александровна досадливо махнула рукой:
– Я как раз ушла во второй декрет. Конечно, можно было с ним видеться и пытаться ставить мозги на место, но меня тогда волновали исключительно собственные дети.
Зиганшин кивнул и спросил, помнит ли она, с кем Коля был особенно дружен. Физкультурница покачала головой, мол, не только не помнит, а и не знает. Она не была классной руководительницей у этих детей, и с Реутовым близко общалась только благодаря его спортивным достижениям.
Искать настоящую классную руководительницу, по мнению Ирины Александровны, не имело смысла. Она вышла на пенсию около десяти лет назад и уже тогда выказывала явные признаки маразма. Но самое главное – после Нового года учительница должна была перейти в гороно, а трагедия с Аней поставила крест на всех ее карьерных планах. Счастье еще, что не подвергли уголовному преследованию и не уволили с волчьим билетом.
Естественно, дама, всегда бывшая бездушной формалисткой, после того окончательно возненавидела детей.
Оставалось обратиться к документам. Ирина Александровна сказала, что классные журналы хранятся всего пять лет, потом из них создаются сводные данные об успеваемости, хранящиеся дольше, двадцать пять лет, но срок уже вышел и для них. Остается книга учета бланков и выдачи аттестатов о среднем образовании, которую школа должна хранить семьдесят пять лет.
Лавируя между стремительно несущимися куда-то детьми, Зиганшин с Ириной Александровной спустились в канцелярию. Там молодая дама с милым сдобным лицом так увлеченно вязала, что Мстиславу Юрьевичу стало жаль отрывать ее от этого заняти