Зиганшин был такой голодный, что съел штук пять рулетиков, прежде чем понял, насколько они вкусные.
– Боже, – только и смог сказать он, закатив глаза в неописуемом блаженстве.
– Ну а то, – фыркнула Галина Ивановна, – я настолько крутой повар, что у меня даже свой кулинарный блог есть, и довольно популярный. Хочешь, тоже подпишись.
– Обязательно, – кивнул Мстислав Юрьевич и подумал, что надо обязательно познакомить Фриду с мамой Галей. Они, обе страстные кулинарки, быстро найдут общий язык.
– Нет, ну не укладывается у меня в голове, – Галина Ивановна резко поднялась с табуретки, – конечно, все как бы одно к одному сходится, но, ей-богу, не понимаю, как ты, солдат, мог поверить, что я безумная маньячка?
– Простите…
– Ты ешь, ешь, не отвлекайся. Знаешь, такое чувство неприятное, вроде будто я в чем-то реально виновата, недостаточно хороша, что ли, что обо мне можно такое подумать…
Зиганшин сказал, что по-настоящему не верил в виновность Галины Ивановны, но решил, что правильнее будет с ней открыто объясниться, чем вынюхивать стороной.
– Ну так бы и спросил! А то с порога начал: пойму! не осуждаю!
Она налила ему супу такого приятного оранжевого цвета, что Зиганшин невольно улыбнулся.
– Знаете, что еще меня смущало? Вы не старались дружить со мной, чтобы следить за ходом расследования. Настоящий серийный убийца вряд ли пренебрег бы такой возможностью, эта публика любит держать руку на пульсе.
– Бывает, – вздохнула мама Галя, – иногда какая-нибудь мелочь ломает всю стройную концепцию. Другой раз смотришь больного, и по всему выходит, что у него аппендицит. И локализация болей, и Щеткин, и лейкоцитоз, и вся классика жанра. Но аппетит сохранен. Казалось бы, несущественный момент, куда ему конкурировать с симптомами раздражения брюшины, и ты, конечно, берешь пациента в операционную, потому что иначе тебя просто не поймут, но аппендицита там, как правило, не оказывается. Надо искать что-то другое.
– Да, надо искать, – сказал Зиганшин, увлеченно работая ложкой, – не просто же так вокруг вас все завернулось.
Мама Галя рассказала, что в школе у нее с первого класса была и до сих пор остается лучшая подруга, приревновавшая Галю, когда та хотела принять новенькую Аню Лисовец в их компанию. Тамара, так звали подружку, считала, что дружбы втроем не бывает, и Галя сблизится с Аней, а ее забросит.
– Так что хоть Аня мне нравилась, но я решила не предавать Томку, – вздохнула Галина Ивановна, – знать бы заранее, чем это потом обернется…
– Слушайте, вы такой верный человек, – не выдержал Зиганшин, – как же получилось, что вы остались одиноки?
Галина Ивановна улыбнулась:
– Верные и преданные чаще всего остаются одни, тебе ли не знать?
– Ну я вообще-то надеюсь, что сегодня вечером буду уже не один.
– Дай бог, желаю тебе счастья. Чувствую, солдатик, тебе если не сказать правды, ты нафантазируешь удивительных вещей, поэтому признаюсь: у меня был любимый человек.
Галина Ивановна вдруг совсем материнским жестом взъерошила ему волосы и продолжала:
– Говорят, что сестры любви – это вера и надежда. А я думаю не так. Смерть и свобода – вот настоящие сестры любви. Мы с моим возлюбленным вместе были в командировке, и он оттуда не вернулся, но того, что произошло между нами, мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Ты думал, наверное, вот женщина с неустроенной судьбой, куда как подходящая кандидатура на роль ужасной маньячки. Так ты меня извини, конечно, что не оправдала твоих надежд, но я ни одного дня в своей жизни не была несчастна. Да, горя было немало, но я справлялась с ним. Колдунов периодически сокрушается, как ужасно, что я не сделала карьеры и всего лишь рядовой врач, но я таки тебе скажу, что ответственный дежурный хирург – это не рядовой врач. Это самый главный начальник, потому что ночью все начальство, которое главнее, мирно спит. Я довольна своей работой и счастлива, что помогаю людям и приношу пользу своей стране. Родители меня учили спрашивать только с себя, поэтому что правительство не повышает медикам зарплату, или больные там скоты неблагодарные – это их личное дело, а я выполняю свой долг. И счастлива этим. Многие думают, что это ущербная логика, а на самом деле надо ныть и жаловаться и работать настолько плохо, насколько возможно, а самое лучшее без конца ругать и протестовать, а я считаю, делай что должен – и будь что будет. Зато я никогда не впадала в уныние и ощущаю себя свободным человеком, что еще нужно для счастья? Нет, конечно, если бы мне посчастливилось в любви, и родились бы дети, мои взгляды кардинально изменились бы. Или дети выросли глубоко несчастными людьми, потому что пафосные лозунги вряд ли скрасили бы им нищее детство.
Галина Ивановна рассмеялась и ловким движением заменила Зиганшину пустую тарелку из-под супа на небольшое блюдо. Рыба идеальной кубической формы полита прозрачным янтарным соусом, а горстка картофельного пюре украшена узором в виде волн и увенчана маленьким помидорчиком и веточкой укропа. Как она успела навести красоту, Зиганшин не заметил и не стал об этом думать, а только с наслаждением потянул носом ароматный парок.
– Благодаря сменной работе у меня много свободного времени, – пояснила доктор. – Я смотрю сериалы, читаю, готовлю всякие изысканные блюда, придумываю рецепты и публикую их в своем блоге. Раньше помогала Томке с детьми, а теперь с внуками. Когда мне маньячить-то?
– Да понял я уже, – буркнул Зиганшин, – вы меня простите, Галина Ивановна.
Он доел божественно вкусную рыбу, а шоколадный торт ему упаковали для племянников в специальную коробочку.
Мстислав Юрьевич понимал, что его присутствие вряд ли приятно Галине Ивановне после того, в чем он ее обвинил, и дальнейшие расспросы могут только сильнее ее оскорбить, поэтому лучше от них пока воздержаться. Ему бы очень не хотелось, чтобы мама Галя подумала, будто он ей не верит и пытается подловить на каких-нибудь несообразностях. Ничего, зато теперь у него развязаны руки, и можно спрашивать всех обо всем.
Выйдя от Галины Ивановны, Зиганшин посмотрел на часы. Время еще рабочее, есть шанс застать товарища Зырянова на службе и побеседовать с ним по душам. Без сладкого надзора Машеньки он, может быть, расскажет что-нибудь интересное.
Для гарантии откровенности Геннадия Анатольевича Зиганшин решил больше не притворяться журналистом. Он показал удостоверение вахтерше на входе в клинику и поднялся к Зырянову, который, по счастью, оказался свободен и мирно пил чай с домашними пирожками.
Решив, что вежливость и деликатность он уже демонстрировал, и без особого эффекта, значит, пришло время суровости, Зиганшин резко толкнул удостоверение Геннадию Анатольевчу прямо в глаза и без приглашения сел напротив.
– Я вел оперативную разработку, – сказал он туманно, – но теперь, к счастью, могу говорить с вами открыто. И подобной же открытости ожидаю от вас.
Зырянов пытался возмутиться, что нельзя, пользуясь гостеприимством честных граждан, проникать к ним в дом под безобидной личиной журналиста и все вынюхивать, но Мстислав Юрьевич поднаторел в демагогии такого рода и коротко парировал, что делал это не для собственного удовольствия, а в интересах службы, цель которой, между прочим, заключается в охране и защите честных граждан. После этой отповеди Геннадий Анатольевич положил наконец свой пирожок и начал отвечать на вопросы.
Он познакомился с Галей в Карабахе. Симпатичная молодая докторица чрезвычайно понравилась ему, он попытался ухаживать, но у нее уже вовсю развивался роман с начальником отряда, и Геннадий Анатольевич быстро переквалифицировал свою влюбленность в хорошие рабочие отношения.
Он считал Галю товарищем по оружию, поэтому, когда ее жених погиб, Геннадий счел своим долгом поддерживать девушку не только на театре военных действий, но и в мирной жизни. Он периодически приглашал ее в театр или в кафе, помогал, если требовалась какая-то мужская работа по дому, и усердно знакомил Галю со своими неженатыми приятелями, хотя у девушки и так не было недостатка в поклонниках. Наконец она призналась, что хочет сохранить верность покойному жениху, и попросила Гену больше не хлопотать об устройстве ее личной жизни.
После его женитьбы на Полине встречи с Галей стали реже, пока не прекратились совсем, хотя он познакомил молодую жену с боевой подругой, и женщины быстро нашли общий язык. Но то ли Галя не захотела быть «другом дома», то ли просто была мудрым человеком и понимала, что мало какой женщине приятно напоминание о неизвестном ей прошлом мужа, то ли решила, что с ней поддерживают отношения из милости, но она очень деликатно самоустранилась, и от прежнего тесного общения остались только поздравления с праздниками.
Когда Полина пропала, Галя пришла на помощь, обзвонила всех, кого могла, чтобы поискам Зыряновой уделили самое пристальное внимание, поддерживала Геннадия в самый острый период, а потом снова как-то незаметно исчезла.
– Знаете, – задумчиво сказал Геннадий Анатольевич, – Галя человек действия. Она не умеет сидеть и пережевывать с тобой тысячу раз одно и то же. Придет, оценит обстановку, сделает все, что от нее зависит, и исчезнет, поэтому даже среди собственных родственников она считается суховатым и холодным человеком. Зато какая-нибудь раскисшая баба, пальцем не шевельнувшая реально, зато смакующая твои невзгоды, почему-то воспринимается как невероятная добрячка.
Зиганшин спросил про Черных и услышал, что именно ей принадлежит почетный титул «друга дома», от которого отказалась Галина Ивановна.
Геннадий Анатольевич познакомился с ней очень давно, когда Ксана была еще студенткой последнего курса, а он – бравым клиническим ординатором, много лет они поддерживали ни к чему не обязывающие приятельские отношения, и только когда Полина пропала, ситуация изменилась.
Черных живо откликнулась на его беду и обещала помогать, поскольку отец у нее был какая-то важная шишка в прокуратуре и имел административный ресурс надавить на ментов, чтобы хоть как-то шевелились, потому что в начале девяностых у них были совсем другие заботы и хлопоты, чем поиск пропавших жен.