Эта молитва не была услышана.
Господи, до чего же он ненавидел сны! Почему они не хотят оставить его в покое? И голоса.
Хватит шептать ему в уши! Он хочет спать. Он просто хочет отдохнуть. Зачем они заставляют его все это делать? Руки у него пахнут... монетами. Его одежда. Кажется, и волосы тоже. Монетами. Кровью.
Ш-ш-ш... Больше никаких голосов. Только не сегодня. Никаких снов. Он так устал.
22 февраля 1999 г.
Не кто иной, как шериф Данбар, заехал за ней на следующий день после полудня, и по его лицу сразу было видно, что он доволен этим не больше, чем сама Кэсси.
– Бен застрял в суде, – объявил он вместо приветствия. – Мы договорились, что он подъедет прямо к дому Айви.
– Я понимаю.
– Если, конечно, вы готовы... «Еще немного любезности, – подумала Кэсси, – и лицо у него треснет».
– Я готова, – сказала она вслух. – Сейчас только запру дом.
Пять минут спустя они оба были уже в патрульной машине и неслись по направлению к городу. Молчание напоминало стопудовую гирю.
Хотя в разговоре с Беном она это отрицала, на самом деле Кэсси остро ощущала подозрительность и недоверие шерифа. За прошедшие годы у нее завязались хорошие отношения со многими полицейскими, но приходилось признать, что их первая реакция была точно такой же, как у шерифа Данбара, и это никак не облегчало ей жизнь.
В первые годы она чуть ли не до слез расстраивалась из-за того, что в начале каждого расследования ей неизменно доставалась роль главной подозреваемой. Трезвые, опытные, много повидавшие детективы рассматривали предоставленное ею описание преступления и положения жертвы как неопровержимое доказательство того, что она сама побывала на месте, и их нелегко было переубедить. Зачастую только железобетонное пуленепробиваемое алиби могло заставить некоторых полицейских если не доверять ей, то хотя бы не смотреть на нее как на убийцу.
Что до Мэтта Данбара, он всем своим видом давал понять, что надежного алиби на момент по крайней мере одного из убийств ему мало. Хотя, может быть, проблема заключалась не только в этом...
– Вы думаете, я втираю очки Бену и вам? Считаете меня мошенницей?
– Такая мысль приходила мне в голову, – согласился он.
– И зачем, по-вашему, мне это нужно? Он бросил на нее быстрый взгляд и цинично ухмыльнулся:
– Откуда мне знать? Может, вы жаждете славы. А может, вам просто нравится играть с людьми. Кэсси ощутила вспышку подлинного веселья.
– Позвольте мне высказать догадку. Кто-то часто водил вас по шатрам гадалок, когда вы были ребенком, верно?
– Почти угадали, но сигары я вам не предложу. Скажем так: я знал немало людей, облапошенных по-крупному самозваными экстрасенсами.
Приступ веселости сошел на нет.
– Мне очень жаль, – сказала Кэсси, – теперь я понимаю, почему вы так недоверчивы. Но я не из таких, шериф. Я не сижу в шатре или в комнате, затянутой черным бархатом, и не пялюсь в хрустальный шар. Я никому не даю советов насчет того, как улучшить свою жизнь, и не предсказываю встречу с высоким темноволосым незнакомцем. Я не подсказываю, какая лошадь придет в забеге первой, не сообщаю выигрышную последовательность карт в блэк-джеке, не вытаскиваю счастливые лотерейные билеты. И я никогда, ни разу в жизни не брала денег за использование этого моего... дара. Разве мои рекомендации не говорят сами за себя??
– Способов надувательства существует множество. А причин для надувательства еще больше.
– Вы хотите сказать, что я их всех провела? Всех этих опытных, проницательных полицейских? Вы действительно в это верите?
– Может, вы их провели, а может, вы и вправду что-то умеете, – пожал плечами Мэтт. – Но я бы сказал, что шансы тут пятьдесят на пятьдесят.
– Значит, по вашему ведомству я пока что числюсь «под подозрением»? – уточнила Кэсси.
– Безусловно.
Она понимающе кивнула.
– Некоторые люди просто не в состоянии примириться с тем, что экстрасенсорное восприятие существует, а другие начинают испытывать страх, когда понимают, что это не выдумка. – Кэсси повернула голову и задумчиво посмотрела на него. – Но многое упростилось бы для нас обоих, если бы вы хоть постарались поверить, что это не надувательство.
– И каким же образом вы собираетесь меня убедить? Расскажете мне, какого цвета трусики были на Эбби вчера вечером?
– Зеленые, – сказала Кэсси. Когда он бросил на нее свирепый и вместе с тем растерянный взгляд, она поморщилась. – Извините. Я знаю, вы это спросили просто в шутку. Но ответ был буквально написан у вас на лбу светящимися буквами, шериф. Так что, если захотите меня испытать, придумайте что-нибудь потруднее.
– Испытать? – Это мысль, задумчиво протянул он.
– А почему бы и нет? Вы будете не первым и, я полагаю, не последним. Вы можете пойти по протоптанной дорожке и потребовать от меня ответа на вопрос, на который сами заведомо ответить не можете, или проявить изобретательность и подвергнуть меня испытанию, когда я меньше всего этого ожидаю. По правде говоря, мне все равно. Просто помните, что есть вещи, которых я, безусловно, делать не умею. Я не предсказываю будущее и не передвигаю предметы усилием воли.
– Зато вы умеете просто забираться в чужие головы.
– В некоторые головы. Не во все. – Она помедлила, но потом все-таки призналась: – Я не умею читать мысли Бена.
– Даже когда прикасаетесь к нему?
– Даже в этом случае.
С минуту шериф молчал, затем пробормотал:
– Вот это больше похоже на правду, чем все, что я от вас слышал до сих пор.
Кэсси взглянула на него с любопытством.
– Правда? А почему?
Настал черед шерифа задуматься. В конце концов он так и не ответил, только пожал плечами.
Кэсси не стала его расспрашивать, потому что его мысли прочитывались так легко, словно он размышлял вслух. Он думал о том, что Бен никогда и никого не удостаивал своим полным доверием, с самого детства. О том, что его старик был одним из тех домашних деспотов, о которых так часто приходится читать в книжках, особенно если действие происходит на Юге. Старый Райан сам был уважаемым в округе судьей, он обладал железной волей и был абсолютно убежден, что его слово – закон. Мэтт думал, что одна из причин, побудивших Бена так рано оставить судейскую скамью, заключалась в том, что его отец умер и больше не мог влиять на решения своего единственного сына.
Кэсси потерла лоб ладонью и попыталась прервать слишком простую и легкую связь с мыслями шерифа, но прежде, чем это ей удалось, он одарил ее еще одним откровением. Оказалось, что Бен был поздним ребенком, родившимся от второго брака судьи Райана с некой Мэри, которая была моложе его на много лет. Мэтт считал Мэри одной из тех очаровательных и ребячливых пустышек, которые либо пленяют мужчин, либо бесят их до чертиков.
– Голова болит? – спросил шериф.
– Что-то вроде этого, – пробормотала в ответ Кэсси.
Ее одолевало искушение попросить его не думать так громко, но она, конечно, удержалась. Интересно, знает ли Бен, что по крайней мере один из его друзей, причем отнюдь не самый глупый, безуспешно пытается разгадать его суть и понятия не имеет, чего именно Бен Райан добивается от жизни?
Вот уж действительно закрытая книга.
Несколько минут шериф хранил молчание, потом проворчал себе под нос:
– Это же надо... Зеленые трусики.
– Но они и вправду были зеленые, разве нет? И лифчик им под пару, – мстительно добавила Кэсси.
– Да. Черт бы вас побрал.
Глава 7
Кровь в кухне Айви запеклась, воздух был тяжелым и затхлым. Кэсси мучительно и остро ощутила присутствие насильственной смерти, как только переступила через порог.
– У нас имеется орудие убийства, – официальным голосом объявил шериф Данбар, занявший позицию у самой стены справа от двери. – Вам будет легче установить контакт, если вы до него дотронетесь?
– Нет, – пристально оглядываясь, ответила Кэсси. – Особенно если на нем сохранилась ее кровь.
На первых порах она ничего необычного не заметила. Однако постепенно у нее возникло ощущение небольшого, но постоянно растущего давления в груди (не разобрать, снаружи или изнутри), и ей стало труднее дышать, чем несколько минут назад.
– Кэсси? – с тревогой спросил Бен, стоявший позади нее на пороге. – Вам нехорошо?
– Я не знаю. Нет, со мной все в порядке.
Она продолжала медленно оглядываться; ей не хотелось признаваться ему, что дышать становится все труднее и труднее. Ее взгляд сосредоточился на темной, скользкой на вид луже засохшей крови возле рабочего стола. Когда Кэсси моргнула, эта лужа вдруг сделалась ярко-алой.
Это было смутное видение, цветовая вспышка, растаявшая в один момент: она даже не успела осознать, что произошло. Но когда она посмотрела на засохшие коричневатые брызги на белом холодильнике, они тоже на мгновение вспыхнули алым. А потом ее глаз уловил какое-то движение: повернувшись, она увидела капли алой крови, стекающие с края рабочего стола на выложенный плиткой пол.
– Боже, – прошептала Кэсси.
– В чем дело, Кэсси? Что там?
– Ш-ш-ш... Не спрашивайте ни о чем. Это... такого со мной еще никогда не было. Когда я туда смотрю, я вижу, как кровь капает, словно она еще свежая. Пятна и мазки по всей комнате...
Кэсси закрыла и вновь открыла глаза, но кровь оставалась по-прежнему красной, до того красной, что больно было глядеть, а когда она попыталась отвернуться, то вновь уловила краем глаза какое-то движение.
Всякий раз, как Кэсси поворачивала голову в ту или в другую сторону, это неуловимое движение ускользало от нее, поддразнивало своей зыбкостью, манило и исчезало, как только она пыталась на нем сосредоточиться.
А потом у нее в голове раздался вопль – до того пронзительный, что в ушах зазвенело, словно от удара, и на один бесконечный миг она увидела Айви Джеймсон, сидящую в луже крови на полу своей кухни, привалившись спиной к ножке стола. Ее некогда белое платье насквозь пропиталось кровью, ее открытые глаза глядели через всю кухню прямо на Кэсси – все понимающие и полные горького упрека.