Заметить краску румянца на смуглой коже Пола обычно удавалось с трудом, то тут его лицо цветом практически сравнялось с рыжими волосами. От смущения он даже не мог заставить себя встретиться взглядом с Целестиной.
– Я не герой, – пролепетал он. – Я вытащил вашу мать из огня в процессе спасения собственной жизни.
– Хорош процесс. – По голосу чувствовалось, что Грейс такой скромности не одобряла.
Ангел, которая во время этого разговора разбиралась с пирожным, слизнула с губ крошки и спросила Пола:
– У тебя есть щенок?
– Щенков, к сожалению, нет.
– А коза у тебя есть?
– В своем решении приехать ко мне в гости ты будешь исходить из того, есть ли у меня коза?
– Это зависит.
– От чего? – спросил Пол.
– Коза живет в доме или во дворе?
– Вообще-то, козы у меня нет.
– Хорошо. А сыр у тебя есть?
Знаком Целестина показала, что хочет поговорить с Томом наедине. И пока Ангел продолжала донимать Пола Дамаска бесконечными вопросами, отвела его к большому окну, подальше от обеденного стола.
Ночь уже накрыла город темным покрывалом, сквозь которое поблескивали миллионы огней.
Какое-то время Целестина смотрела на них, потом повернулась к Тому. Ее глаза сверкали отблеском огней мегаполиса.
– И что все это значило?
Он подумал о том, чтобы сыграть под дурачка, но знал, что она слишком умна, чтобы поверить ему.
– Ты про «Дымящееся ружье»? Послушай, я понимаю, что ты сделаешь все необходимое для безопасности Ангел, потому что ты очень ее любишь. Любовь придает тебе сил и решительности. Но вот что тебе надо знать… Ты должна беречь ее и по другой причине. Она – не такая, как все. Я не хочу объяснять, что в ней особенного или откуда мне это известно, потому что не время сейчас говорить об этом. Твой отец только что умер, Уолли в больнице, ты не пришла в себя после нападения Еноха Каина.
– Но я должна знать.
Том кивнул:
– Должна. Да. Но тебе нет необходимости узнавать об этом здесь и сейчас. Я расскажу все потом, когда ты станешь спокойнее и у тебя полностью прояснится в голове. Это слишком важный разговор. Ты пока к нему не готова.
– Уолли ее тестировал. Для своего возраста она блестяще разбирается в цветах, взаиморасположении предметов, геометрических формах. В этом она, возможно, вундеркинд.
– Да, я знаю, – кивнул Том. – Мне отлично известна острота ее зрения.
Глядя ему в глаза, Целестина тоже многое разглядела.
– И вы не такой, как все, во многих аспектах. Но, как и у Ангел, в вас есть что-то особенное, никому неведомое…
– Есть, – признал Том. – Это необычный дар. Разумеется, в нем нет ничего грандиозного. Устои мира мне не потрясти. Мои органы чувств могут воспринимать то, что недоступно обычному человеку. У Ангел, похоже, другой дар, но он связан с моим. За пятьдесят лет она – единственный встреченный мною человек, обладающий сверхъестественными способностями. Я все еще не пришел в себя от осознания того, что судьба таки свела нас. Но, пожалуйста, давай перенесем этот разговор в Брайт-Бич. Завтра вы уедете с Полом, хорошо? Я останусь, чтобы приглядеть за Уолли. Как только он сможет выдержать дорогу, сразу привезу его в Брайт-Бич. Я знаю, ты хочешь, чтобы и он услышал мой рассказ. Договорились?
Разрываясь между любопытством и эмоциональной опустошенностью, Целестина долго вглядывалась ему в глаза, прежде чем ответить: «Договорились».
Том смотрел на океан городских огней, на рифы-здания, на рыб-автомобили, снующих по темным ущельям-улицам.
– Я собираюсь рассказать вам кое-что о твоем отце. Тебя это утешит, но я попрошу больше ни о чем меня не спрашивать. Сейчас я готов сказать только то, что скажу. А все остальное мы тоже обсудим в Брайт-Бич.
Целестина промолчала.
И Том, естественно, истолковал ее молчание как согласие.
– Твой отец ушел отсюда, ушел навсегда, но он живет в других мирах. И мое утверждение основано не только на вере. Если бы Альберт Эйнштейн был жив и сейчас стоял рядом, он бы подтвердил, что это правда. Твой отец с тобой во многих местах, как и Фими. Во многих местах она не умерла при родах. В некоторых ее не насиловали, не корежили ее жизнь. Но в этих местах, ирония судьбы, иначе не скажешь, не существует Ангел… а Ангел – чудо и дар Божий. – Он перевел взгляд с ночного города на Целестину. – Поэтому, когда ты лежишь в постели, не в силах уснуть от горя, не думай о том, что потеряла отца и Фими. Думай о том, что у тебя есть в этом мире и нет в других… об Ангел. Кем бы ни был Бог, католиком, баптистом, иудеем, мусульманином или квантовой механикой, Он дает нам компенсацию за нашу боль, компенсацию, которую мы получаем прямо здесь, в этом мире, а не в параллельных или в последующем. Мы всегда получаем компенсацию за боль… если признаем ее, когда видим.
Ее глаза, черные озера, горели желанием услышать продолжение, но она уважала заключенное соглашение.
– Я поняла вас только наполовину и даже не знаю, меньшая она или большая, но у меня такое ощущение, что вашими устами глаголет истина. Спасибо вам. Я подумаю об этом ночью, если не смогу уснуть. – Она придвинулась к нему, поцеловала в щеку. – Кто вы, Том Ванадий?
Он улыбнулся, пожал плечами:
– Раньше я спасал людей. Теперь охочусь на них. Во всяком случае, на одного.
Глава 78
Они прибыли в Брайт-Бич во вторник, когда голубизна неба уже потемнела, а морские чайки разлетелись по тихим бухтам, готовясь к ночи. Из Сан-Франциско на самолете местной авиалинии долетели до аэропорта округа Орандж, взяли напрокат автомобиль и покатили на юг.
Первым делом Пол Дамаск привез Грейс, Целестину и Ангел в дом Агнес Лампион.
– Прежде чем мы поедем ко мне, я хочу познакомить вас с одним человеком. Я знаю, она нас не ждет, но уверен, что дверь перед нами не захлопнется.
С мучной отметиной на щеке, вытирая руки посудным полотенцем в красно-белую клетку, Агнес открыла дверь, увидела автомобиль на подъездной дорожке.
– Пол! – воскликнула она. – Ты не пришел, а приехал?
– Не мог донести трех дам, – ответил он. – Они, конечно, миниатюрные, но все-таки весят больше рюкзака.
Они перезнакомились по пути с крыльца до прихожей.
– Пойдемте на кухню, – предложила Агнес. – Я пеку пироги.
Ароматы, наполнявшие воздух, отбили бы охоту поститься у самого стойкого монаха.
– Чем это так вкусно пахнет? – спросила Грейс.
– Пирогами с грушей, изюмом и грецкими орехами, – ответила Грейс. – С шоколадной глазурью.
– Да тут прямо-таки кондитерский цех! – воскликнула Целестина.
На кухне Барти сидел за столом, и у Пола защемило сердце, когда он увидел белые повязки, закрывавшие глаза мальчика.
– Ты, должно быть, Барти, – сказала Грейс. – Я все о тебе знаю.
– Садитесь, садитесь. – Агнес указала на стулья вокруг стола. – Кофе я могу предложить прямо сейчас, а пироги чуть позже.
Целестина не сразу отреагировала на имя. Но потом до нее дошло.
– Барти? Уменьшительное от… Бартоломью?
– Так точно, – кивнул Барти.
Целестина повернулась к матери:
– Что значит – ты все о нем знаешь?
– Пол рассказал в тот вечер, когда пришел к нам. Об Агнес… и о том, что случилось с Барти. И о своей ушедшей жене, Перри. У меня такое ощущение, что я давно уже живу в Брайт-Бич.
– Тогда у вас перед нами большая фора, и вы должны рассказать нам о себе, – улыбнулась Агнес. – Я поставлю кофе… если только вы не хотите мне помочь.
Грейс и Целестина тут же включились в работу, помогая Агнес не только с кофе, но и с пирогами.
Вокруг стола стояли шесть стульев с высокими спинками, по одному на каждого, но на своих остались только Барти и Пол.
Ангел, знакомясь с необычной обстановкой, периодически возвращалась к стулу, чтобы глотнуть яблочного сока и сообщить о своих открытиях:
– У них на полках желтая бумага. Они хранят картошку в кладовке. В холодильнике у них четыре сорта соленых огурцов. У них тостер в носке с вышитыми на нем птичками.
– Это не носок, – объяснил Барти. – Стеганый чехол.
– Что? – переспросила Ангел.
– Чехол для тостера.
– А почему на нем птички? Птички любят тосты?
– Конечно любят, – ответил Барти. – Но я думаю, Мария вышила птичек для красоты.
– У вас есть коза?
– Я надеюсь, что нет.
– И я тоже. – С тем Ангел и отправилась навстречу новым открытиям.
Очень скоро Агнес, Целестина и Грейс работали как одна команда. Пол не раз замечал, что большинство женщин буквально с первого момента составляют впечатление о себе подобных и, если отрицательных эмоций не возникает, удивительно быстро находят общий язык. То же случилось и с Агнес, Целестиной и Грейс. Не прошло и получаса, как женщины вели себя так, словно были одного возраста и не разлучались с самого детства. Наверное, впервые после убийства преподобного Грейс и Целестина хоть немного отвлеклись от своего горя, с головой уйдя в готовку.
– Здорово. – Барти, похоже, прочитал мысли Пола.
– Да, – согласился тот. – Здорово.
Закрыл глаза, чтобы представить себе, как воспринимает кухню Барти. Запахи, мелодичное позвякиванье ложек, стук сковородок, звуки льющейся воды, жар от духовок, женские голоса. Отметил, что при закрытых глазах обостряются другие чувства.
– Очень здорово, – повторил Пол, но глаза открыл.
Ангел вернулась к столу, чтобы выпить сока и сообщить:
– У них форма для пирожных в виде распятия.
– Мария привезла ее из Мексики, – пояснил Барти. – Она подумала, что это забавно. Я с ней согласен. Это милая шутка. Мама говорит, что это не богохульство. Во-первых, те, кто делал эти формы, не стремились оскорбить Господа, а во-вторых, Христос хочет, чтобы люди ели пирожные. И потом, эта форма напоминает нам, кого мы должны благодарить за все хорошее, что у нас есть.
– У тебя мудрая мама, – кивнул Пол.
– Мудрее всех сов этого мира, – согласился мальчик.
– Почему ты носишь чехлы на глазах? – спросила Ангел.