– Потому что вы с детства чувствовали свою необычность, – предположила Целестина, вспомнив сказанное им в Сан-Франциско.
– Да. Но об этом позже. Только поймите, что интерес к физике не сделал из меня физика. А если бы я был им, то не смог бы объяснить вам положения квантовой механики ни за час, ни за год. Некоторые говорят, что квантовая теория такая странная, что никто не может полностью понять все ее нюансы. Некоторые доказательства, полученные в квантовых экспериментах, опровергают здравый смысл. К примеру, на субатомном уровне следствие может опережать причину. То есть событие происходит раньше появления причины, его вызывающей. Не менее странным является и другое… в эксперименте с человеческим наблюдателем субатомные частицы ведут себя иначе, чем в эксперименте без наблюдателя. По результатам можно заключить, что человеческая воля, даже выраженная подсознательно, может изменять реальность.
Он, конечно, старался все упростить, но не знал иного способа донести до них удивительный, загадочный, даже пугающий мир, открываемый квантовой механикой.
– Вот и получается, – продолжал он, – что каждая точка пространства напрямую связана с любой другой точкой, независимо от расстояния, то есть любая точка на Марсе так же близка мне, как любой из вас. Это означает, что информация… и предметы, и люди могут мгновенно перемещаться между, скажем, этим домом и Лондоном, без помощи проводов или микроволн. Более того, так же мгновенно между этим домом и далекой звездой. Мы просто не знаем, как это осуществить технически. Действительно, на глубоком структурном уровне все точки пространства – это одна и та же точка. Эта взаимосвязь такая полная, что стая птиц, взлетевших в Токио, может изменить погоду в Чикаго.
Ангел оторвалась от книжки-раскраски:
– А как насчет свиней?
– Что насчет свиней? – переспросил Том.
– Ты можешь забросить свинью, куда забрасывал четвертак?
– Я к этому еще подойду, – пообещал он.
– Bay! – воскликнула Ангел.
– Он не обещает забросить свинью, – предупредил ее Барти.
– Забросит, могу поспорить, – ответила Ангел, вновь взявшись за карандаш.
– Один из фундаментальных постулатов квантовой механики заключается в том, – продолжил Том, – что существует бесконечное число реальностей, других миров, параллельных нашему, которые мы не можем видеть. К примеру… миры, в которых, благодаря определенным решениям и действиям отдельных личностей с обеих сторон, Германия выиграла Вторую мировую войну. В других мирах северяне проиграли Гражданскую войну. Есть и миры, где между США и Советами началась атомная война.
– Миры, – вставил Джейкоб, – в которых бензовоз не останавливался на железнодорожных путях в Бейкерсфилде в шестидесятом году. Поэтому в него не врезался поезд и семнадцать человек не погибли в огне.
Слова Джейкоба поставили Тома в тупик. Получалось, что Джейкоб знал кого-то из погибших… но ни тон, ни выражение лица Джейкоба не указывали на то, что мир без катастрофы в Бейкерсфилде представлялся ему более приятным, чем тот, в котором они жили. Поэтому комментарий Джейкоба Том оставил без внимания.
– И миры такие же, как наш, только там мои родители никогда не встретились, а я, соответственно, не появился на свет. Миры, в которых в Уолли не стреляли, поскольку он так и не собрался, то ли по глупости, то ли потому, что не хватило духу, пригласить Целестину на обед в тот вечер и попросить выйти за него замуж.
К этому времени все уже хорошо знали Целестину, так что последний пример Тома вызвал добродушный смех.
– Даже в бесконечном числе миров, – запротестовал Уолли, – нет ни одного, в котором я был бы так глуп.
– А теперь я хочу добавить и человеческий фактор. Когда для каждого из нас наступает момент принятия важного решения, которое может повлиять как на его собственную судьбу, так и на судьбы других, если решение принимается не самое мудрое, в это я твердо верю, создается новый мир. Когда я принимаю аморальное или глупое решение, создается еще один мир, в котором я принимаю правильное решение, и в этом мире я на какое-то время получаю искупление грехов, получаю возможность стать лучшим Томом Ванадием, чем в тех мирах, где я делаю ошибочный выбор. Существует множество миров с несовершенными Томами Ванадиями… но где-то я прямым путем иду к благодати.
– Всякая жизнь похожа на дуб, который растет у нас во дворе, только намного больше, – подал голос Барти Лампион. – Вначале один ствол, а потом ветви, миллионы ветвей, и каждая ветвь – та же жизнь, идущая в новом направлении.
В изумлении, Том наклонился вперед, всмотрелся в слепого мальчика. По телефону Целестина упомянула лишь о том, что Барти – вундеркинд, но лишь этим Том не мог объяснить столь удачного сравнения многообразия миров с дубом.
– И возможно, – задумчиво добавила Агнес, – когда твоя жизнь заканчивается во всех ветвях, о тебе судят по форме и красоте этого дерева.
– Слишком частые неправильные решения приводят к появлению множества ветвей, – внесла свою лепту Грейс Уайт, – кривых, скрученных, уродливых.
– А слишком мало ветвей, – не удержалась и Мария, – указывает на то, что человек делал минимум моральных ошибок, но при этом отказывался идти на разумный риск и не смог полностью воспользоваться даром жизни.
– Ой! – воскликнул Эдом, за что его вознаградили любящими улыбками Мария, Агнес и Барти.
Том не понял ни подтекста восклицания Эдома, ни улыбок, которые оно вызвало, но, с другой стороны, на него произвела впечатление легкость, с какой эти люди восприняли сказанное им. По всему выходило, что, в принципе, он не сообщил им ничего нового, разве лишь некоторые несущественные подробности.
– Том, – обратилась к нему Агнес, – несколько минут назад Целестина упомянула о вашей… «необычности». В чем она заключается?
– С самого детства я знал, что мир – бесконечно более сложная реальность, чем та, которая воспринимается пятью основными органами чувств. Мистики утверждают, что могут предсказывать будущее. Я не мистик. Кем бы я ни был… я могу чувствовать, что любая ситуация разрешается самыми разными путями, знать, что одновременно с моей реальностью существует множество других, которые так же реальны, как моя. В костях, в крови…
– Вы чувствуете, как все устроено, – закончил за него Барти.
Том посмотрел на Целестину:
– Вундеркинд, да?
Она улыбнулась:
– Похоже, нас ждет еще один знаменательный день.
– Да, Барти, – подтвердил Том. – Я чувствую глубину жизни, ее многослойность. Иногда меня это… пугает. Но по большей части вдохновляет. Я не вижу других миров, не могу перемещаться между ними. Но этот четвертак доказывает, что миры эти – не плод моего воображения. – Он достал монетку из кармана пиджака, зажал ее между ногтем большого и указательным пальцем, где ее видели все, кроме Барти. – Ангел?
Девочка оторвалась от книжки-раскраски.
– Ты любишь сыр?
– Рыба полезна для мозга, но сыр вкуснее.
– Ты когда-нибудь ела швейцарский сыр?
– «Велвита» – самый лучший.
– Что тебе прежде всего приходит в голову, когда ты думаешь о швейцарском сыре?
– Часы-кукушка.
– Что еще?
– Наручные часы.
– Что еще?
– «Велвита».
– Барти, помоги мне.
– Дырки, – ответил Барти.
– Да, дырки, – согласилась Ангел.
– Забудьте сейчас о дереве Барти и представьте себе все эти миры в виде сложенных ломтиков швейцарского сыра. Через некоторые дырки вы можете видеть только следующий ломтик. Через другие – два, три, четыре ломтика, пока не упретесь в стенку очередного. Между мирами тоже есть дырки, но они постоянно перемещаются, изменяются по форме, находятся в непрерывном движении. Я их не вижу, но каким-то шестым чувством могу находить. Смотрите внимательно.
На этот раз он бросил монету не вверх, а в направлении Агнес.
И над серединой стола, прямо под люстрой, блестящий четвертак сверкнул в последний раз и вылетел из этого мира в другой.
Кто-то ахнул, кто-то вскрикнул. Ангел засмеялась и захлопала в ладошки. Том, надо признать, ожидал более бурной реакции.
– Обычно я стараюсь отвлечь внимание людей, размахиваю руками, сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы зрители не поняли, что их никто не обманывает и они видят именно то, что и происходит на самом деле. Они думают, что исчезновение монеты – ловкий фокус.
Все взирали на него, словно ожидая продолжения, чего-то более оригинального, с таким видом, будто для них его умение закинуть монету в другую реальность – обычная развлекалочка, из тех, что они каждую неделю или две видят в «Шоу Эда Салливана», между акробатами и жонглером, который одновременно вращает десять тарелок на десяти шестах.
– Н-да, – покачал головой Том, – люди, которые думают, что это фокус, реагируют более бурно, чем вы, а вы знаете, что четвертак действительно отправился в другой мир.
– А что еще вы умеете? – спросила Мария, донельзя удивив Тома.
И в этот самый момент, не возвестив о своем приходе громами и молниями, хлынул ливень. Мириады капель забарабанили по крыше.
Все как один подняли головы и заулыбались В том числе и Барти, обративший к потолку пустые, прикрытые повязками глазницы.
Не понимая, почему сидящие за столом столь странно отреагировали на дождь, даже занервничав, Том ответил на вопрос Марии:
– Боюсь, больше я ничего не могу… ничего сверхъестественного.
– Вы молодец, Том, просто молодец, – проговорила Агнес тем тоном, которым обращаются к мальчику, который только что отыграл этюд на рояле с большим желанием, но невыразительно. – Все было очень интересно.
Она отодвинула стул и поднялась, остальные последовали ее примеру.
– В прошлый вторник нам пришлось включать разбрызгиватели на лужайке, – сказала Целестина, повернувшись к Тому. – На этот раз дождь пришелся очень кстати.
Том взглянул на окно, стекло которого целовала влажная ночь.
– Разбрызгиватели? – повторил он.
Ожидание, с которым встретили Тома, напоминало разреженный воздух гималайских высот, в сравнении с той атмосферой предчувствия чуда, что сгустилась в доме.