– Жалованье у копа невелико, – говорил Ванадий, – так что каждый четвертак на учете.
И, как по мановению волшебной палочки, четвертак появился в его правой руке, между большим и указательным пальцем.
Но, уж конечно, не тот, который детектив оставил Младшему прошлой ночью. Такого просто быть не могло.
Весь день, по причинам, которые он, скорее всего, не смог бы сформулировать, Младший носил тот четвертак в кармане больничного халата. Время от времени даже доставал и пристально разглядывал.
Вернувшись из лаборатории, он улегся в кровать, не снимая тонкого, выданного в больнице халата. Так и лежал в пижаме и халате.
Ванадий не мог знать, где находится четвертак. Даже когда поворачивал столик, не мог залезть к Младшему в карман.
То была проверка на доверчивость, и Младший не собирался доставить Ванадию удовольствие, начав рыться в карманах в поисках монеты.
– Я собираюсь подать на вас жалобу, – пообещал Младший.
– В следующий раз принесу тебе специальный бланк.
Ванадий подкинул монету в воздух и развел руки ладонями вверх, показывая, что они пусты.
Младший видел, как серебристая монета, подброшенная ногтем большого пальца детектива, взлетала вверх. А потом она пропала, словно растворилась в воздухе.
На какое-то мгновение его отвлекли руки Ванадия. Однако коп не мог ухватить монету.
Она должна была упасть на пол, зазвенеть, ударившись о плитку, подпрыгнуть. Но ничего такого Младший не услышал.
А Ванадий, быстрый, как змея, вдруг оказался у кровати, навис над Младшим.
– Наоми была на седьмой неделе беременности.
– Что?
– Это те новости, о которых я упоминал. Самый интересный нюанс вскрытия.
Младший-то думал, что новое – рапорт лаборатории об отсутствии ипекака в блевотине. А выходило, что детектив пытался захватить его врасплох.
И теперь эти серые глаза буравили Младшего, пытаясь вызнать правду.
И конечно же, детектив одарил его очередной улыбкой анаконды:
– Вы ссорились из-за ребенка, Енох? Может, она хотела его оставить, а ты – нет. Для такого парня, как ты, ребенок – помеха. Его появление заставило бы тебя изменить стиль жизнь. Взять на себя серьезную ответственность.
– Я… я не знал.
– Анализ крови покажет, твой это ребенок или нет. Тогда многое и прояснится.
– Я мог стать отцом. – В голосе Младшего слышался благоговейный восторг.
– Так я нашел мотив, Енох?
Удивленный, оскорбленный бесчувственностью копа, Младший воскликнул:
– Что еще вам от меня надо? Я потерял и мою жену, и моего ребенка. Мою жену и моего ребенка.
Слезы брызнули из глаз Младшего, соленое море горя затуманило зрение и окропило лицо.
– Убирайтесь отсюда, отвратительный, жестокий сукин сын! – Голос его дрожал и от печали, и от ярости. – Немедленно убирайтесь отсюда, убирайтесь!
Направляясь к двери, Ванадий бросил на ходу:
– Не забудь про яблочный сок. Перед судом тебе надо набраться сил.
Слезы рекой лились из глаз Младшего. Его жена и его неродившийся ребенок. Он соглашался пожертвовать своей любимой Наоми, но, возможно, нашел бы цену слишком высокой, если б знал, что заодно жертвует и своим первенцем. Он переплатил. И теперь горевал об этом.
Не прошло и минуты после ухода Ванадия, как в палату влетела медсестра, без сомнения, посланная ненавистным копом. Даже сквозь слезы Младший видел, что она не из красавиц. Личико, может, и ничего, но уж больно худая и плоская.
Из опасения, что слезы вызовут спазмы мышц нижней части живота и новый приступ кровавой рвоты, сестра принесла с собой таблетку транквилизатора. Попросила запить ее яблочным соком.
Но Младший скорее выпил бы кувшин карболки, чем прикоснулся к соку, потому что ланч принес ему детектив Ванадий. Коп-маньяк, решивший не мытьем, так катаньем посчитаться с выбранной им жертвой, мог и отравить, если б пришел к выводу, что легальным путем ничего не добьется.
По просьбе Младшего медсестра налила ему стакан воды из кувшина, стоящего на ночном столике. Ванадий к кувшину не подходил.
Какое-то время спустя транквилизатор и техника расслабления Цезаря Зедда позволили Младшему вернуть самоконтроль.
Медсестра оставалась с ним, пока слезы не высохли. Облегченно вздохнула, убедившись, что до нового приступа рвоты дело не дойдет. Пообещала принести стакан свежего яблочного сока, после того как он пожаловался, что у этого какой-то странный вкус.
Оставшись в одиночестве, успокоившись, Младший смог рассмотреть сложившуюся ситуацию, исходя из центрального постулата философии Зедда: всегда ищи светлую сторону.
Каким бы жестоким ни было поражение, каким бы сильным – нанесенный удар, во всем можно найти светлую сторону, если проявить усердие в поисках. Ключ к счастью, успеху, психическому здоровью – полностью игнорировать негативное, отрицать его власть над собой, найти причину радоваться любому изменению в жизни, включая страшнейшую из катастроф, открывать светлую сторону даже в самом черном для себя миге.
В данном случае светлая сторона просто ослепляла. Разом потеряв красавицу-жену и неродившегося ребенка, он приобрел сочувствие (жалость, любовь) любого состава жюри присяжных, от которого прокуратура попыталась бы добиться вынесения обвинительного вердикта.
Ранее его удивил визит Накера, Хисска и Норка. Он-то думал, что еще не скоро увидит эту братию. И не столь представительную делегацию. Разве что единственного занюханного адвокатишку, который предложил бы скромную сумму компенсации.
Теперь же он понимал, отчего их пришло так много, готовых обсудить восстановление справедливости, вознаграждение за причиненные страдания, возмещение понесенной утраты. Коронер сообщил им о беременности Наоми до того, как уведомил полицию, и они мгновенно поняли уязвимость позиции властных структур.
Медсестра вернулась со стаканом яблочного сока, холодного и сладкого.
Младший выпил его мелкими глотками. И когда стакан опустел, пришел к неизбежному выводу: Наоми скрывала от него беременность.
За шесть недель после зачатия она должна была пропустить хотя бы один менструальный период. Она не жаловалась на тошноту по утрам, хотя ее наверняка мутило. Маловероятно, чтобы она не подозревала о том, что залетела.
Он никогда не заявлял, что не хочет иметь детей. И если она не говорила ему, что она носит под сердцем их ребенка, то не из страха.
Получалось, что она не могла решить, оставлять ли ребенка или сделать незаконный аборт без ведома Младшего. Она думала о том, чтобы выскрести его ребенка из своего чрева, ничего ему не сказав.
Это надругательство над его чувствами, это безобразие, это предательство потрясли Младшего.
Конечно же, он подумал и о том, что Наоми держала свою беременность в секрете, подозревая, что отцом ребенка является не ее муж.
«Если анализ крови покажет, что отец – не я, Ванадий получит мотив убийства», – подумал Младший. Ложный мотив, поскольку он действительно не знал ни о беременности жены, ни о том, что она могла переспать с кем-то еще. Но детектив смог бы убедить прокурора, а тот – хотя бы нескольких присяжных.
«Наоми, тупоголовая, неверная сука».
Теперь он жалел о том, что даровал ей такую легкую, быструю смерть. Если бы сначала помучил, то сейчас воспоминания о ее страданиях хоть как-то утешили бы его.
Какое-то время Младший искал светлую сторону. Но она ускользала от него.
Он съел лаймовое джелло. Крекеры.
И вот тут вспомнил о четвертаке. Сунул руку в правый карман больничного халата, но монеты не нашел, хотя ей полагалось быть именно там. Ничего он не обнаружил и в левом кармане.
Глава 27
Уолтер Пангло, владелец единственного похоронного бюро Брайт-Бич, веселый, добродушный, умеющий ладить с людьми, в свободное от подготовки покойников к похоронам время обожал возиться в саду. Выращивал розы и дарил большие букеты больным, влюбленным, школьной библиотекарше в день ее рождения, продавцам, которые хорошо его обслуживали.
Жена Дороти обожала его, в значительной мере потому, что он приютил в доме ее восьмидесятилетнюю мать и относился к пожилой даме как к герцогине или святой. Он был щедр к бедным, хороня их покойников за символическую плату, но со всеми положенными почестями.
Джейкоб Исааксон, брат-близнец Эдома, не мог сказать ничего дурного о Пангло, но все равно не доверял ему. И если бы владельца похоронного бюро застукали в тот самый момент, когда он вырывал у покойника золотые зубы или вырезал сатанинские символы на ягодицах, Джейкоб сказал бы: «Этого следовало ожидать». Не удивился бы Джейкоб, узнав, что Пангло собирает в бутылки зараженную кровь умерших от болезни, с тем чтобы в один прекрасный день пробежаться по улицам и плеснуть ею в лица ничего не подозревающих горожан.
Джейкоб не доверял никому, за исключением Агнес и Эдома. Нет, еще доверял и Джо Лампиону, после того как тот выдержал многолетнюю тщательную проверку. Но теперь Джо умер, и его труп лежал в камере для бальзамирования «Похоронного бюро Пангло».
Джейкоб уже вышел из камеры для бальзамирования с твердым намерением не попадать туда вновь, во всяком случае живым. И теперь Уолтер Пангло вел его по залу, заставленному образцами гробов.
Будь его воля, он похоронил бы Джо в самом дорогом гробу. Но Джейкоб знал, что Джо, скромный и застенчивый, такого выбора не одобрил бы. Поэтому выбор его пал на красивый, но без излишеств гроб чуть выше средней цены.
Глубоко опечаленный тем, что придется хоронить такого молодого, как Джо Лампион, вызывавшего у него самые теплые чувства, Пангло, положив руку на выбранный гроб, счел необходимым выразить сожаление и скорбь:
– Невероятно, автомобильная авария, и в тот самый день, когда родился его сын. Так печально. Жалко до слез.
– Не так уж невероятно, – ответил ему Джейкоб. – Каждый год двадцать пять тысяч человек погибают в автомобилях. Автомобили – не средство передвижения. Они – машины смерти. Десятки тысяч людей получают увечья, на всю жизнь становятся инвалидами.