На этот раз он дал зарок никогда не убивать вновь, кроме как защищая собственную жизнь, не поддаваться ни на какие провокации. Он остался доволен столь жестким ограничением. Никому не удавалось достичь сколько-нибудь значимых результатов в самосовершенствовании, не установив для себя высоких критериев.
Отодвинув занавеску и выйдя из ванны, он оставил таракана на белой эмали, мокрого и живого.
Прежде чем уехать из мотеля, Младший просмотрел еще четыре тысячи фамилий в телефонном справочнике, пытаясь найти Бартоломью. Прошлым днем, который он провел в номере, Младший просмотрел двенадцать тысяч фамилий. Так что всего количество просмотренных фамилий составило сорок тысяч.
Из мотеля, без багажа, но в компании книг Цезаря Зедда, Младший отправился на юг, в Сан-Франциско. Его манила бурная жизнь мегаполиса.
Годы, проведенные в сонном Спрюс-Хиллз, порадовали его романтикой, счастливой женитьбой, богатством. Но маленький городок не стимулировал развитие интеллекта. А чтобы в полной мере ощутить, что ты живешь, необходимы не только плотские утехи, не только положительный эмоциональный фон, но и активное развитие умственных способностей.
Он выбрал маршрут, ведущий через округ Марин и мост Золотые Ворота. Сан-Франциско, в котором он никогда не бывал, предстал перед ним во всей красе, раскинувшись на холмах над сверкающей бухтой.
С час он катался по городу, любуясь архитектурой, парками, крутыми улочками. Город пьянил Младшего, как доброе вино.
Вот где открывались самые радужные перспективы как для развития умственных способностей, так и для самосовершенствования. Великолепные музеи, картинные галереи, университеты, концертные залы, книжные магазины, библиотеки, обсерватория на горе Гамильтон…
Меньше года тому назад в одном из увеселительных заведений Сан-Франциско на сцену, впервые в Соединенных Штатах, вышли обнаженные по пояс танцовщицы. Теперь подобные танцы вошли в моду во многих крупных городах, которые последовали примеру Сан-Франциско, и Младшему не терпелось посмотреть на первопроходцев, сказавших новое слово в танце.
К трем часам дня он уже снял номер в одном из знаменитых отелей в Ноб-хилле. Из окна открывался потрясающий вид на бухту.
В магазине модной мужской одежды он купил костюмы, рубашки, галстуки, нижнее белье, носки и туфли взамен украденных. К шести часам пиджаки и брюки подогнали по фигуре и доставили в номер.
В семь часов он уже наслаждался коктейлем в элегантном баре отеля. Пианист в смокинге играл что-то романтическое.
Несколько красавиц, сидящих в компании других мужчин, бросали на Младшего призывные взгляды. Он привык к тому, что женщинам не терпится очутиться в его объятиях. Но в этот вечер его интересовала только одна дама – Сан-Франциско, и он хотел остаться с ней наедине.
В баре желающие могли и пообедать. Младший с удовольствием откушал телятины, запив ее каберне-совиньон.
За весь вечер настроение у него испортилось только раз, когда пианист заиграл мелодию песни «Кто-то поглядывает на меня».
Перед мысленным взором Младшего тут же возник четвертак, перекатывающийся по костяшкам пальцев, он услышал монотонный голос копа-маньяка: «Есть одна миленькая песенка Джорджа и Аиры Гершвин, которая называется „Кто-то поглядывает на меня“. Ты ее слышал, Енох? Этот кто-то для тебя – я, разумеется, не в романтическом смысле».
Младший едва не выронил вилку, узнав мелодию. Сердце учащенно забилось. Ладони покрылись холодным потом.
Время от времени кто-нибудь из сидящих за столиками подходил к пианино, чтобы бросить деньги в стоящий на нем круглый аквариум, чаевые для музыканта. Некоторые просили исполнить любимую мелодию.
Младший не обращал внимания на тех, кто подходил к пианино, хотя, конечно же, заметил бы коренастую фигуру в дешевом костюме.
Не сидел чокнутый полицейский ни за одним из столиков. Младший в этом не сомневался, потому что не раз и не два обводил взглядом зал, правда, интересовали его главным образом женщины, а не мужчины.
Но он не видел, кто сидел у него за спиной, у стойки бара. Повернулся, пригляделся.
Одна мужеподобная женщина. Несколько женоподобных мужчин. Никто фигурой не напоминал безумца-копа.
Медленные, глубокие вдохи. Медленные. Глубокие. Глоток вина.
Ванадий мертв. С размозженной подсвечником головой лежит на дне затопленной каменоломни. Ушел навсегда.
Мелодия «Кто-то поглядывает на меня» наверняка нравилась не только детективу. Любой из сидящих в зале мог попросить исполнить ее. Она даже могла входить в обычный репертуар пианиста.
Едва прозвучал последний аккорд, Младшему сразу полегчало. Сердцебиение пришло в норму. Пот на ладонях высох.
И когда он заказал крем-брюле на десерт, он уже мог подсмеиваться над собой. Неужели он рассчитывал увидеть призрак, сидящий за стойкой бара и заедающий коктейль бесплатными орешками кешью?
Глава 49
В среду, через два дня после того, как Эдом развозил с Агнес пироги, он решился заглянуть к Джейкобу.
Хотя их квартиры располагались рядышком, над гаражом, каждая имела отдельную лестницу. И если судить по тому, как часто они бывали в гостях друг у друга, они могли бы жить в разных концах Америки.
Рядом с Агнес Эдом и Джейкоб вполне комфортно чувствовали себя в компании друг друга. Но без Агнес становились более чем чужими, потому что у чужих, в отличие от них, не было ничего общего.
Эдом постучал, Джейкоб открыл дверь.
Джейкоб подался назад, Эдом переступил порог.
Они стояли, стараясь не смотреть друг на друга. Входная дверь осталась открытой.
Эдом чувствовал себя не в своей тарелке в этом царстве чуждого ему бога. Бог, которого боялся его брат, звался человечеством, с присущими ему нетерпимостью и злобными намерениями. Эдом, со своей стороны, дрожал перед природой, которая в своем гневе в один момент могла уничтожить все вокруг, сжав Вселенную до размеров горошины.
По Эдому, из этих двух разрушительных сил человечество не являлось главенствующей. Мужчины и женщины – часть природы, а не попирающие ее высшие существа, вот и идущее от них зло – всего лишь одно из проявлений черных намерений природы. Братья перестали обсуждать сей предмет многие годы тому назад, поскольку ни один не принимал во внимание доводы другого.
Так что Эдом сразу рассказал Джейкобу о встрече с Обадьей, фокусником с переломанными пальцами рук.
– Когда мы уходили, я – следом за Агнес, Обадья задержал меня, чтобы сказать: «Я твоего секрета не выдам».
– Какого секрета? – Джейкоб хмуро смотрел на туфли Эдома.
– Я надеялся, что ты, возможно, знаешь. – Эдом изучал воротник зеленой фланелевой рубашки Джейкоба.
– Откуда мне знать?
– Я подумал, что он принял меня за тебя.
– С чего бы это? – Джейкоб хмуро смотрел на нагрудный карман рубашки Эдома.
– Внешне мы очень похожи. – Эдом перевел взгляд на левое ухо Джейкоба.
– Мы – однояйцевые близнецы, но я – это не ты.
– Это очевидно для нас, но не для других. Вероятно, это могло произойти несколько лет тому назад.
– Что могло произойти несколько лет тому назад?
– Ты мог встретиться с Обадьей.
– Он сказал, что мы с ним встречались? – Джейкоб щурился на яркий солнечный свет за спиной Эдома.
– Как я и объяснил, он, возможно, подумал, что я – это ты. – Эдом смотрел на книги, в идеальном порядке выстроившиеся на полках.
– У него съехала крыша?
– Нет, с головой у него все в порядке.
– Если у него старческий маразм, он мог принять тебя за своего брата, о котором много лет ничего не слышал.
– Нет у него старческого маразма.
– Если ты нес свою обычную чушь о землетрясениях, торнадо, извержениях вулканов, как он мог принять тебя за меня?
– Я ничего не нес. Говорила только Агнес.
Джейкоб уставился на мыски собственных туфель…
– И… что я должен сделать по этому поводу?
– Ты его знаешь? – Эдом обернулся к открытой двери, от которой отвернулся Джейкоб. – Обадью Сефарада?
– Проведя последние двадцать лет в этой квартире, не имея автомобиля, как я мог встретиться с негром-фокусником?
– Ну и ладно.
Эдом вышел из квартиры, Джейкоб последовал за ним, вознося молитву своему богу:
– Рождество тысяча девятьсот сорокового года, приют Святого Ансельмо, Сан-Франциско. Джозеф Крепп убил одиннадцать мальчиков в возрасте от шести до одиннадцати лет, убил во сне и из каждого вырезал сувенир на память, у кого глаз, у кого язык.
– Одиннадцать? – переспросил Эдом, молитва не впечатлила его.
– С тысяча шестьсот четвертого по тысяча шестьсот десятый год Элжбет Батори, сестра польского короля, с помощью своих слуг замучила и убила шестьсот девушек. Она кусала их, пила кровь, уродовала лица щипцами, прижигала интимные места и наслаждалась их криками.
Спускаясь по лестнице, Эдом ответил:
– Восемнадцатого сентября тысяча девятьсот шестого года тайфун обрушился на Гонконг. Погибло более десяти тысяч человек. Дул невероятной силы ветер, щепки, гвозди, осколки стекла вгоняло в тела со скоростью пули. Одного человека убило осколком похоронной чаши династии Хан. Осколок пробил череп и застрял в мозгу.
Ступив на землю с последней ступеньки, Эдом услышал, как наверху закрылась дверь.
Джейкоб что-то скрывал. До того как заговорить о Джозефе Креппе, он отвечал исключительно вопросом на вопрос, а такое обычно случалось, когда разговор ему определенно не нравился.
Возвращавшемуся в свою квартиру Эдому пришлось пройти под ветвями великолепного дуба, главной достопримечательности двора между домом и гаражом.
В Калифорнии виргинские дубы оставались зелеными даже зимой, правда, листва по сравнению с более теплыми временами года заметно редела. И солнечные лучи, добираясь сквозь крону до травы, создавали на ней замысловатую мозаику из света и тени, которая на этот раз вдруг тронула его душу, захватила воображение. Эдом почувствовал, что находится на грани удивительного открытия.