у грузовой поезд.
«С твоими зубами это можно», – подумал Младший, но не стал озвучивать свою мысль.
– Неужели это тупик?
– Да. – Из ящика стола Нолли достал конверт, положил на пачку сотенных. – Я возвращаю пятьсот долларов из полученной от вас тысячи. – И подтолкнул конверт и пачку к Младшему.
– А почему вы сразу не сказали, что я прошу невозможного?
Детектив пожал плечами:
– Девушка могла родить в третьеразрядной больнице, где нет жесткого контроля за медицинскими картами пациентов и сотрудникам недостает профессионализма. Или усыновлением младенца могло заниматься какое-то агентство, зарабатывающее на этом деньги. Но, выяснив, что она рожала в больнице Святой Марии, я понял, что дело швах.
– Если документы существуют, до них можно добраться.
– Я не взломщик, мистер Каин. Сколько бы мне ни предлагали денег, я не сделаю ничего такого, за что можно получить срок. А кроме того, если вы и доберетесь до документов, наверняка выяснится, что все сведения о детях, предназначенных для усыновления, зашифрованы, а следовательно, без знания шифра бесполезны.
– Уму непостижимо, – пробормотал Младший.
– Что-что?
– Такого я и представить себе не мог.
– Я вас понимаю. Мистер Каин, поверьте мне, я никогда не отказываюсь от таких денег, если есть хоть малейший шанс их заработать.
Улыбка детектива ничуть не померкла, но Младший уловил в ней ту самую меланхолию, которая подсказала ему, что детектив не кривил душой, говоря о невозможности найти ребенка Серафимы через больницу или «Католическую семейную службу».
Миновав устланный рваным линолеумом коридор и спустившись на шесть пролетов, Младший обнаружил, что зарядил дождь. Начали сгущаться сумерки, холодный мокрый город, в каменных складках которого затаился ненавистный Бартоломью, уже казался не светочем культуры, а полными опасности джунглями.
По сравнению с ним стриптиз-клуб – яркая неоновая вывеска, поблескивающие фонарики – выглядел теплым и уютным. Приглашающим.
Рекламный щит обещал выступление обнаженных по пояс танцовщиц. Младший жил в Сан-Франциско уже неделю, но так и не успел ознакомиться с этой авангардной формой искусства.
Его так и тянуло переступить порог.
Останавливало одно: Квазимодо без горба, возможно, заглядывал в этот клуб после работы, чтобы пропустить парочку кружек пива. Да и где еще он мог полюбоваться миловидными женщинами. Детектив мог подумать, что он и Младший пришли туда по одной причине: наглазеться на голые груди, чтобы было что представить себе в одинокой постели. Ему бы и в голову не пришло, что Младшего привлекал исключительно танец, новый культурный феномен, родившийся именно в Сан-Франциско.
Раздраженный, Младший поспешил на автостоянку, расположенную в квартале от здания, в котором обосновался детектив, где он оставил новенькую «Шевроле-Импалу». Мокрый от дождя, красный автомобиль выглядел даже лучше, чем в салоне.
Но ни элегантность «импалы», ни мягкость сиденья, ни мощь мотора не смогли поднять настроение Младшего, пока он кружил по холмам города. Где-то здесь, в одном из мрачных домов, выстроившихся вдоль мокрых улиц, прятался мальчишка. Наполовину негр, наполовину белый, носитель возмездия, Немезида Каина Младшего.
Глава 53
Нолли чувствовал себя глупо, вышагивая по мокрым улицам Норт-Бич под белым в красный горошек зонтиком. Зонтик, однако, уберегал его от дождя, а практические соображения Нолли всегда ставил выше имиджа и стиля.
Забывчивый клиент оставил зонтик в его кабинете шесть месяцев тому назад. В противном случае Нолли пришлось бы идти без зонтика.
Детективом он был очень даже хорошим, но вот в повседневной жизни ему определенно не хватало организованности. Он забывал откладывать для штопки заношенные до дыр носки и с год носил шляпу, пробитую пулей, прежде чем удосужился купить новую.
Не так уж много мужчин носили в те дни шляпы. Нолли с юношеских лет отдавал предпочтение кепочке-«пирожку». В Сан-Франциско частенько бывало холодно, а у него довольно-таки рано начали вылезать волосы.
Стрелял в него коп, уличенный в связях с преступниками. Стрелком он оказался никудышным, потому что целил в низ живота Нолли.
Произошло это десять лет тому назад, ни до, ни после в Нолли больше никто не стрелял. Настоящая работа частного детектива не имела ничего общего с тем, что показывают по телевидению и о чем пишут в книгах. В работе этой маловато риска, зато полным-полно рутины, если, конечно, с умом выбирать дела, за которые берешься, то есть держаться подальше от таких клиентов, как Енох Каин.
Нолли направлялся в расположенный в четырех кварталах от его офиса Толлман-билдинг. Здание построили в тридцатых годах в стиле ар-деко.[44] Полы в холлах и коридорах из белого туфа, в вестибюле фрески, прославляющие век машин, выполненные по заказу УОР.[45]
На четвертом этаже он увидел, что дверь в приемную доктора Клеркле приоткрыта. Поскольку рабочий день закончился, приемная пустовала.
Из приемной двери вели в три комнаты, два зубоврачебных кабинета и маленький офис, в котором хранилась документация.
Будь Кэтлин Клеркле мужчиной, она занимала бы куда более просторные апартаменты в здании поновее в престижном районе Сан-Франциско. Нежностью рук и заботой о пациенте Кэтлин превосходила любого мужчину-дантиста, с которым приходилось иметь дело Нолли, но пациенты в большинстве своем относились с недоверием к женщинам.
Едва Нолли повесил плащ и «пирожок» на вешалку, на пороге одного из зубоврачебных кабинетов появилась Кэтлин.
– Готов страдать?
– Я же рожден человеком.
– Я смогу обойтись минимумом новокаина. Так что к обеду заморозка отойдет, и ты сможешь насладиться вкусом пищи.
– И что ты ощущаешь, являясь участником этого исторического события?
– Ощущения у меня куда более сильные, чем у Линдберга,[46] когда тот приземлялся во Франции.
Она сняла временную коронку со второго левого нижнего малого коренного зуба и заменила фарфоровой, которую этим утром получила из лаборатории.
Пока она работала, Нолли наблюдал за ее руками. Тонкими, изящными, словно у молоденькой девушки.
Нравилось ему и ее лицо. Косметикой она не пользовалась, каштановые волосы завязывала узлом на затылке. Кто-то мог бы сказать, что она похожа на мышку, но, по разумению Нолли, от мышки у нее были разве что чуть вздернутый носик да миниатюрность.
Закончив, она дала ему зеркало, чтобы он мог полюбоваться своей новой коронкой. За каких-то пять лет, без излишней спешки, Кэтлин исправила ошибки, допущенные природой. Нолли получил идеальный прикус и фантастическую улыбку. Установка этой коронки завершила процесс.
Кэтлин распустила волосы, и Нолли повел ее обедать в их любимый ресторан, обстановкой напоминающий классический салун и с божественным видом из окон. Захаживали они туда часто, так что и метрдотель, и официант встречали их как добрых знакомых.
Нолли, естественно, все звали «Нолли», а вот к Кэтлин обращались не иначе как «миссис Вульфстэн».
Они заказали мартини, а когда Кэтлин, проглядев меню, спросила мужа, чему бы он отдал предпочтение, он предложил:
– Устрицы?
– Да, то самое, что тебе нужно. – В ее улыбке не было ничего мышиного.
За ледяным мартини она спросила о клиенте, и Нолли ответил:
– Он купился. Больше я его не увижу.
Закон не требовал грифа секретности для документов об усыновлении ребенка Серафимы Уайт, потому что заботу о нем взяла на себя семья матери.
– А если он выяснит, что к чему? – обеспокоилась Кэтлин.
– Подумает, что я – никудышный детектив. Если придет за своими пятью сотнями баксов, я их ему верну.
На столе, в стакане цвета янтаря горела свечка. Нолли полагал, что в этом мерцающем свете лицо Кэтлин сияет куда ярче, чем язычок пламени.
Причиной их взаимного интереса стало увлечение бальными танцами. Познакомились они, когда перед очередным турниром каждому потребовался новый партнер для фокстрота и свинга. Заниматься танцами Нолли начал за пять лет до встречи с Кэтлин.
– Этот подонок хоть сказал, почему он хочет найти ребенка? – спросила она.
– Нет. Но я уверен, что ребенку будет гораздо лучше, если его местопребывание останется в тайне.
– Почему он так уверен, что ребенок – мальчик?
– Понятия не имею. Но я не стал разубеждать его. Чем меньше он знает, тем лучше. Я не понимаю, какой у него мотив, но, если уж разыскивать этого типа по его следам, искать нужно отпечатки копыт.
– Будь осторожен, Шерлок.
– Он меня не пугает.
– Тебя никто не пугает. Но хороший пирожок стоит дорого.
– Он предложил мне десять тысяч баксов, чтобы я заглянул в документацию «Католической семейной службы».
– И ты сказал ему, что по нынешним расценкам такая работа стоит двадцать?
Позже, дома в постели, после того Нолли доказал, что не зря ел устрицы, они лежали держась за руки.
– Это загадка, – нарушил тишину Нолли.
– Где?
– Почему ты со мной?
– Доброта, нежность, человечность, сила.
– Этого достаточно?
– Глупыш.
– Каин выглядит словно кинозвезда.
– У него хорошие зубы?
– Хорошие. Но не идеальные.
– Так поцелуй меня, мистер Идеал.
Глава 54
Каждая мать верит, что ее ребенок ослепительно красив. И будет утверждать то же самое, дожив до ста лет, когда этот самый ребенок превратится в восьмидесятилетнего старика.
Каждая мать уверена, что ее ребенок умнее других детей. К сожалению, время и жизненный выбор ребенка обычно заставляют ее пересмотреть свои взгляды, тогда как в вопросе красоты первоначальным мнением она никогда не поступится.
На первом году жизни Барти вера Агнес в удивительные способности ее сына с каждым месяцем лишь укреплялась. Большинство младенцев к концу второго месяца жизни могут улыбнуться в ответ на улыбку, но осмысленно улыбаются лишь на четвертом месяце. Барти часто улыбался уже на второй неделе. Многие дети громко смеются на третьем месяце, но Барти впервые рассмеялся на шестой неделе.