Официант если и удивился, то вида не подал и в точности выполнил указания клиента.
Младший приподнял рубленую котлету вилкой, убедился, что четвертака под ней нет, положил ее на половинку булочки. Сам соорудил сэндвич, добавил кетчупа и горчицы, с удовольствием откусил.
Заметив блондинку, которая поглядывала на него из соседней кабинки, улыбнулся и подмигнул ей, пусть красотой она недотягивала до его стандартов. Обстановка требовала галантности.
Должно быть, она почувствовала, что оценку он ей поставил невысокую, поняла, что очаровать его не удастся, потому отвернулась и больше в его сторону не смотрела.
Без помех съеденный чизбургер и покупка третьего Склента привели Младшего в превосходное настроение. Давно он уже так не радовался жизни. Благо что и певунью-призрака он больше не слышал после июльской арии в библиотеке.
Но через две ночи ее пение вырвало Младшего из сна, набитого червями и тараканами.
Тут он поразил себя, сев на кровати и заорав во всю глотку: «Заткнись, заткнись, заткнись!»
Но певунья, словно не слыша его, продолжала куплет за куплетом выводить «Кто-то поглядывает на меня».
Должно быть, Младший прокричал «заткнись» большее число раз, чем ему поначалу показалось, потому что соседи забарабанили в стены, чтобы он перестал нарушать ночной покой.
Ничего из того, что он узнал о сверхъестественном, ни на йоту не увеличило его веру в призраков и все с ними связанное. Он по-прежнему верил исключительно в Еноха Каина Младшего, который занимал алтарь целиком и отказывался подвинуться и уступить хоть краешек кому-либо еще.
Поглубже забравшись под одеяло, он накрылся подушкой, чтобы заглушить пение, и нараспев повторял: «Найди отца – убей сына», пока в изнеможении не заснул.
Наутро, за завтраком, он более хладнокровно взглянул на свои ночные крики и задался вопросом, а все ли у него в порядке с психическим здоровьем. Решил, что пока оснований для тревоги нет.
В ноябре и декабре Младший изучал тайные тексты о сверхъестественном, менял женщин с удивительной даже для него быстротой, нашел троих Бартоломью и вышил десять подушек.
В прочитанном не нашлось убедительных объяснений того, что произошло и происходило с ним. Никто из женщин не заполнял пустоты в его сердце, а все найденные им Бартоломью не имели никакого отношения к ребенку Серафимы Уайт. Только вышивание приносило хоть какую-то удовлетворенность, но, хотя Младший и гордился своим мастерством, он понимал, что мужчина в расцвете сил не может полностью реализовать себя исключительно в стежках.
18 декабря, когда битловская песня «Привет, прощай» круто взлетела на вершину чартов, Младший так разозлился на себя из-за неспособности найти как свою любовь, так и ребенка Серафимы, что поехал через мост Золотые Ворота в округ Марин и в городе Терра-Линда убил Бартоломью Проссера.
У Проссера, пятидесяти шести лет, вдовца, бухгалтера, была тридцатилетняя дочь Зельда, адвокат из Сан-Франциско. Младший уже побывал в Терра-Линде, навел справки и знал, что Проссер никого не усыновлял.
Из трех последних Бартоломью Младший выбрал Проссера только потому, что, сам названный Енохом, испытывал симпатию к любой девочке, которую родители обрекали на страдания, нарекая Зельдой.
Бухгалтер жил в белом доме, построенном в стиле начала XIX века, на тихой улочке, обсаженной огромными старыми елями.
В восемь вечера Младший припарковал автомобиль в двух кварталах за домом жертвы. Обратно вернулся пешком, руки в перчатках не вынимал из карманов, воротник поднял.
Густой белый туман медленно заволакивал округу, к туману примешивался запах дыма: соседи жгли дерево в открытом огне, готовя угли для барбекю, и могло показаться, что где-то горит лес.
Дыхание Младшего паром вырывалось изо рта, словно и внутри у него что-то горело. Он чувствовал, как конденсат оседает на лице, холодит кожу.
Многие дома украшали рождественские гирлянды: лампочки весело поблескивали вдоль стоек крыльца, над окнами, на карнизах. Сами дома терялись в тумане, так что Младшему казалось, что он идет по сказочной стране, увешанной китайскими фонариками.
Вечер выдался тихим, лишь где-то вдалеке гавкала собака. Этот грубый лай, столь отличный от тихого пения призрака, тем не менее будоражил его, как-то по-особенному отзывался в сердце.
Поднявшись на крыльцо дома Проссера, Младший позвонил.
Пунктуальный, каким и положено быть хорошему бухгалтеру, Бартоломью Проссер не заставил Младшего звонить дважды. На крыльце зажегся свет.
Где-то далеко, под покровом ночи и тумана, собака замолчала, ожидая развития событий.
Менее осторожный, чем типичный бухгалтер, возможно расслабившийся в канун Рождества, Проссер открыл дверь, не поинтересовавшись, кто за ней стоит.
– Это тебе за Зельду. – Младший переступил порог, выбросив вперед руку с ножом.
Дикая радость вспыхнула в нем, словно фейерверк в небе, по телу пробежала та же волна возбуждения, как и после смелых и решительных действий на пожарной вышке. К счастью, с Проссером, в отличие от любимой Наоми, Младшего ничего не связывало, так что остроту его ощущений не притупляли сожаление или сочувствие.
Все завершилось, едва начавшись. Поскольку последствия Младшего не интересовали, он, естественно, и не огорчился из-за краткости события, доставившего ему столько удовольствия. Прошлое осталось в прошлом, и, закрыв дверь и переступив через тело, Младший уже устремился мыслями в будущее.
В доме, кроме бухгалтера, никто не жил, но у него мог быть гость.
Готовый к любым неожиданностям, Младший вслушивался в домашние шорохи, пока окончательно не убедился, что воспользоваться ножом второй раз не придется.
Он прошел на кухню, налил воды из-под крана. Проглотил две таблетки противорвотного, которые принес с собой. Не хватало еще, чтобы его вывернуло наизнанку.
Раньше, до отъезда из дома, он принял закрепляющее. И пока кишечник не давал повода для беспокойства.
Его по-прежнему интересовало, как живут другие люди, в данном случае – жили, поэтому Младший обследовал дом, заглядывая в ящики и стенные шкафы. Для вдовца Бартоломью Проссер поддерживал идеальные чистоту и порядок.
Впрочем, эта экскурсия оказалась куда менее интересной, чем большинство других. Похоже, бухгалтер не таил никаких секретов, от мира скрывать ему было нечего.
Из постыдного Младший нашел разве что произведения «искусства» на стенах. Безвкусный, сентиментальный реализм. Яркие пейзажи. Застывшие фрукты и цветы. Даже лубочный групповой портрет: Проссер, его ранее умершая жена и Зельда. Ни одно полотно не говорило о незащищенности и ужасе человеческого бытия: картинки – не искусство.
В гостиной стояла наряженная елка, под ней лежали завернутые в блестящую бумагу подарки. Младший с удовольствием развернул их все, но не нашел ничего такого, что хотелось бы взять с собой.
Ушел он через черный ход, чтобы не видеть бухгалтера, растянувшегося на полу прихожей. Туман принял его в свои объятия, прохладные и освежающие.
По дороге домой Младший бросил нож в ливневый сток в Ларкспуре. Перчатки отправились в контейнер для мусора в Корте-Мадере.
Въехав в город, он остановился на минуту, чтобы подарить плащ бездомному, который, конечно же, не заметил нескольких странных пятен. Этот негодяй с радостью взял плащ, надел его, а потом начал крыть своего благодетеля последними словами, плюнул в него, замахнулся гвоздодером.
Но Младший, будучи реалистом, и не ожидал благодарности.
Уже в квартире, наслаждаясь коньяком и фисташками, на грани понедельника и вторника, он решил, что должен подготовиться на тот случай, если, несмотря на принимаемые меры предосторожности, оставит какие-нибудь компрометирующие его улики. Решил, что должен обратить часть принадлежащих ему средств в ликвидные активы, вроде золотых монет и бриллиантов. Пришел к выводу, что не помешает и комплект фальшивых документов, а еще лучше два или три.
За последние несколько часов он вновь изменил свою жизнь так же круто, как и три года тому назад, на пожарной вышке.
Когда он столкнул с вышки Наоми, мотивом служила грядущая выгода. Викторию и Ванадия убил при самозащите. Без этих смертей обойтись не мог.
А вот Проссера зарезал, чтобы снять раздражение и оживить скучную рутину жизни. Безрезультатные поиски Бартоломью и секс без любви вгоняли его в тоску. Жизнь он, конечно, оживил, но при этом возрос и риск. А потому следовало подстраховаться.
В постели, потушив свет, Младший восхищался собственной смелостью. Он вновь и вновь удивлял самого себя.
Ни чувства вины, ни угрызений совести он не испытывал. Такие понятия, как хорошо и плохо, правильно и неправильно, ничего для него не значили. Действия могли быть эффективными или неэффективными, мудрыми или глупыми, и мораль в этом не играла никакой роли.
Не задавался он вопросом и о своей психике, который мог бы возникнуть у человека, не продвинувшегося так далеко по пути самосовершенствования. Ни у одного сумасшедшего не могло возникнуть мысли о том, чтобы расширить свой словарный запас или углубить свои познания в искусствоведении.
Гадал Младший о другом: почему, чтобы стать еще более бесстрашным искателем приключений, он выбрал именно эту ночь из всех ночей, почему не сделал того же месяцем раньше или месяцем позже? Инстинкт подсказал, что у него возникла потребность проверить себя, что кризис приближался и, чтобы встретить его во всеоружии, он должен был убедиться в том, что в решающий момент сделает все как надо. Заснул Младший с мыслью о том, что Проссера он убил, конечно же, не от скуки. Просто начался переход к новому этапу его жизни.
Но последующие шаги, покупку золотых монет и бриллиантов, заказ фальшивых документов, пришлось отложить из-за крапивницы. За час до рассвета Младший проснулся от жуткого зуда, который не ограничивался отстреленным пальцем. На этот раз зудело все тело, мало того – горело огнем.