Пятясь, стараясь поскорее добраться до прихожей и входной двери, боясь, что она, как коршун на мышь, набросится на него, если он споткнется о стул и упадет, Младший отрицал ее обвинения:
– Ты чокнутая. Откуда я мог это знать? Посмотри на себя. Как я мог это узнать?
– У меня характерный мужской кадык, – выкрикнула Рене.
Да, кадык у нее был, но не такой уж большой в сравнении, к примеру, с Гугли, да и кто, глядя на женщину, обращает внимание на кадык.
– А как насчет моих рук, красавчик, как насчет моих рук? – прорычала она.
Более женственных рук видеть ему не доводилось. Тонкие, изящные, красивые, куда лучше, чем у Наоми. Он просто не понимал, о чем она говорит.
Рискнув жизнью, он повернулся к ней спиной и побежал. А она, чего он совсем не ожидал, позволила ему беспрепятственно покинуть квартиру.
Дома он полоскал рот, пока не извел половину флакона мятного зубного эликсира. Потом принял самый долгий душ в своей жизни и извел вторую половину флакона.
Выбросил галстук, потому что в лифте, спускаясь из пентхауса Рене, и по пути домой вытирал об него язык. А подумав, выбросил все, в чем был в этот день, включая туфли.
Поклялся себе, что напрочь забудет об этом инциденте. В бестселлере Цезаря Зедда «Как не позволить прошлому взять верх» автор предложил несколько способов, как полностью вытравить из памяти воспоминания о событиях, которые могут вызвать психологическую травму, боль или всего лишь раздражение. Младший улегся в кровать с этой книгой и коньячным бокалом, наполненным чуть ли не до краев.
Встреча с Рене Виви стала для него важным уроком. Он понял, что многое в этой жизни нельзя принимать за чистую монету. И то, что видишь, на поверку оказывается совсем иным. Младший, однако, с радостью обошелся бы без этого урока. Он стоил ему самых унизительных воспоминаний, которые могли еще долго преследовать его.
Но совместные усилия Цезаря Зедда и «Реми Мартина» привели к тому, что Младший таки погрузился в глубины сна, успокаивая себя мыслью о том, что день 29 декабря будет лучше, чем 28 декабря.
И ошибся.
В последнюю пятницу каждого месяца, в солнце и в дождь, Младший совершал обход шести галерей, своих любимых, заходил в каждую, беседовал с галерейщиками, в час дня прерываясь на ланч в отеле «Святой Франциск». Для него обход этот превратился в традицию, и всякий раз к концу дня он приходил в превосходнейшее настроение.
В пятницу, 29 декабря, погода выдалась как на заказ. Прохладный – не холодный – воздух, редкие облачка, разбросанные по синему небу. И улицы не напоминали растревоженный улей, как частенько случалось. Жители Сан-Франциско, вообще по натуре приветливые, все еще пребывали в праздничном настроении, а потому улыбались по поводу и без оного.
После отменного ланча Младший побывал в четвертой по списку галерее и неспешным шагом направлялся к пятой. Поначалу он и не понял, откуда взялись четвертаки. Прежде чем он успел сообразить, что к чему, первые три монеты одна за другой ударили в щеку. Отпрянув, он посмотрел вниз и увидел, как они прыгают по тротуару.
Плюх, плюх, плюх! Еще три четвертака отлетели от левой половины головы: виска, щеки, челюсти.
Когда и эти монеты запрыгали по тротуару, Младший наконец-то обнаружил их источник: монеты вылетали из вертикальной прорези автомата по продаже газет. Одна угодила Младшему в нос, вторая – в зубы.
Автомат, один из четырех, стоявших рядком, продавал не обычные газеты, стоимостью в десять центов, а богато иллюстрированный таблоид, предназначенный для мужчин и женщин, отрицающих постоянство в сексе и часто меняющих партнеров.
Сердце в груди Младшего ухало, как выстрелы из миномета. Он отступил назад и вбок, уходя с линии огня автомата.
Тут же, словно один из четвертаков угодил в ухо и включил запрятанный в голове магнитофон, в голове Младшего зазвучали слова Ванадия, произнесенные им в больничной палате в ночь после гибели Наоми: «Когда ты перерезал струну Наоми, ты положил конец воздействию ее музыки на жизни остальных и на будущее…»
Второй автомат, продававший столь же иллюстрированный журнал для геев, выстрелил четвертаком, который угодил Младшему в лоб. Следующий отскочил от переносицы.
«…Ты внес диссонанс, который будет слышен, пусть и слабо, во всех концах Вселенной…»
Если бы Младшего по грудь погрузили в бетонный раствор, он бы обладал куда большей мобильностью, чем в тот момент перед газетными автоматами. Ног он просто не чувствовал.
Не в силах бежать, он поднял руки, скрестив их перед лицом, хотя попадания монет практически не причиняли боли. Теперь четвертаки отлетали от пальцев, ладоней, запястий.
«…Этот диссонанс вызовет множество других вибраций, часть которых вернется к тебе…»
Торговые автоматы конструировались так, чтобы принимать четвертаки, а не швыряться ими. Они не выдавали сдачу. Исходя из логики и здравого смысла, такого обстрела просто не могло быть.
«…Какие-то ты мог предугадать, какие-то – нет…»
Два подростка и пожилая женщина ползали по тротуару, подбирая сыплющиеся из автоматов монеты. Некоторые проскальзывали у них между пальцами и скатывались в ливневую канаву.
«…Я – самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог…»
Помимо этих стервятников, рядом был кто-то еще, невидимый глазу, но засекаемый другими органами чувств. Ледяной холод, которым веяло от этого монстра, пробирал Младшего до костей: упрямый, злобный, одержимый призрак Томаса Ванадия не пожелал оставаться в доме, где умер коп-маньяк, не пожелал вселяться в какой-нибудь эмбрион, чтобы начать новую жизнь. Нет, он преследовал своего подозреваемого даже после смерти, перефразируя Склента, прыгая, как невидимая, грязная, вонючая мартышка, по залитой солнечным светом улице Сан-Франциско.
«…Я – самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог…»
Один из сборщиков монет ткнулся в Младшего, выведя его из ступора, но, едва он вышел из-под прицела второго автомата, четвертаки полетели из третьего.
«…Я – самая худшая из тех вибраций, которые ты предугадать не мог… Я – худшая… Я – худшая…»
Под звон монет, вылетающих из бездонных призрачных карманов копа-маньяка, Младший позорно бежал.
Глава 60
В свете свечей глаза Кэтлин отливали янтарем. На столе стояли запотевшие стаканы с мартини. За окном лежала легендарная бухта, более темная и холодная, чем глаза Кэтлин, но не превосходящая их по глубине.
Нолли, рассказывавший о проделанной за день работе, подождал, пока официант поставит на стол тарелки с закуской: пирожки с мясом краба под горчичным соусом.
– Нолли, миссис Вульфстэн, приятного аппетита.
Нолли продолжил, лишь прожевав несколько кусочков мяса в тонкой корочке теста. Вкуснотища!
Кэтлин с улыбкой наблюдала за ним, понимая, что ее очевидное нетерпение он смакует не меньше, чем пирожок.
Из примыкающего бара в ресторан залетала музыка, там играл пианист, мягко и ненавязчиво.
– Так он и стоял, закрыв лицо руками, четвертаки отскакивали от него, и их тут же подбирали эти парнишки и старуха.
Кэтлин широко улыбнулась:
– Значит, устройство сработало.
Нолли кивнул:
– Джимми Механик отработал свои деньги сполна.
Автоматы, которые выплевывали монеты, вместо того чтобы глотать их, перенастроил Джимми Ганниколт, которого все называли не иначе как Джимми Механик. Специализировался он на электронном наблюдении, встраивал камеры и микрофоны в самые, казалось бы, неподходящие для этого предметы, но при необходимости мог решить практически любую задачу, связанную с модернизацией уже существующих или созданием новых механизмов.
– Пара четвертаков ударила ему по зубам.
– Я одобряю любые действия, прибавляющие работы дантистам, – с очень серьезным видом изрекла Кэтлин.
– Если бы я смог описать его лицо! Снеговик никогда не был таким белым. Машина наблюдения стояла тут же, в двух шагах к югу от торговых автоматов…
– Вы сидели прямо на сцене.
– Зрелище было таким захватывающим, что за эти места следовало брать плату. Когда третий автомат начал швыряться четвертаками, он рванул как ошпаренный. – Нолли рассмеялся, вспомнив, как улепетывал Младший.
– Это тебе не слежка за неверным мужем.
– Ты бы это видела, Кэтлин. Он распихивал людей, отталкивал. Джимми и я наблюдали за ним, пока он не повернул за угол. В трех длинных кварталах от нас, и все вверх по склону холма. Холм этот сбил бы дыхание даже у олимпийского чемпиона, но он так и не сбавил скорости.
– За ним же гнался призрак.
– Я думаю, он в этом не сомневался.
– Какая-то фантасмагория. – Кэтлин покачала головой.
– Как только Каин скрылся из виду, мы убрали модифицированные автоматы и поставили на их место настоящие. Люди еще собирали четвертаки, когда мы с этим покончили. И, поверишь ли, они пожелали узнать, где находится камера.
– Они…
– Да, подумали, что мы из программы «Откровенная камера».[57] Тогда Джимми указал на микроавтобус «Юнайтед парсел»,[58] припаркованный на другой стороне улицы, и заверил их, что камера там.
Кэтлин даже захлопала в ладоши от удовольствия.
– Пока мы не отъехали, люди махали руками водителю микроавтобуса. Тот поначалу смутился, не понимая, с чего к нему такое внимание, потом замахал в ответ.
Нолли обожал ее смех, такой музыкальный и очень женственный. Он зачастую дурачился только для того, чтобы услышать смех Кэтлин.
Тарелки из-под пирожков унесли, зато на столе появились салаты и полные стаканы мартини.
– Как по-твоему, почему он тратит деньги на все эти приколы? – спросила Кэтлин далеко не в первый раз.
– Он говорит, что несет моральную ответственность.
– Да, я уже об этом думала. Но если он чувствует моральную ответственность… почему он представлял интересы Каина?