Приложив правое ухо к двери, Младший затаил дыхание, ничего не услышал и занялся верхним замком. Осторожно вставил язычок пистолета-отмычки в щель для ключа.
Вот когда он рисковал: шум могли услышать снаружи. Но он все равно нажал на спусковой крючок. Раздававшиеся легкие пощелкивания, скорее всего, не могли долететь до Целестины: все-таки она не стояла по ту сторону двери, а находилась в другой комнате, возможно, за закрытой дверью.
С первого раза такой замок никогда не открывался полностью. Требовалось как минимум три нажатия и, соответственно, поворота язычка, чтобы открыть замок, иногда даже шесть.
Младший решил трижды нажимать на спусковой крючок на каждом замке, а потом попытаться толкнуть дверь.
Тик, тик, тик. Тик, тик, тик.
Он повернул ручку. Дверь подалась, но приоткрыл он ее только на толику дюйма.
Гармонически развитый человек никогда не полагается на богов удачи, учил Зедд, потому что он сам творит свою удачу, да еще так надежно и основательно, что может плюнуть в лицо этим богам, не опасаясь последствий.
Младший сунул пистолет-отмычку в карман кожаного пиджака.
В правой руке вновь появился пистолет, заряженный десятью патронами. Младший чувствовал, что никто не сможет его остановить: жить Бартоломью осталось считаные минуты.
Если для выхода на улицу Ангел оделась во все красное, то в постель отправилась в желтом. Желтая пижама, желтые носки, желтый бант, который Целестина, по просьбе девочки, завязала в ее вьющихся волосах.
История с бантом началась несколько месяцев тому назад. Ангел заявила, что должна хорошо выглядеть во сне, на случай, что ей приснится красивый принц.
– Желтое, желтое, желтое, желтое, – удовлетворенно отметила Ангел, оглядев свое отражение в зеркале.
– Все равно ты моя маленькая «Эм-энд-эмс».
– Я увижу сон про цыплят, – сообщила девочка Целестине. – А раз я вся желтая, они подумают, что я тоже цыпленок.
– Ты можешь увидеть сон и про бананы, – заметила Целестина, откидывая одеяло.
– Не хочу быть бананом.
Из-за того что Ангел иногда снились кошмары, она, случалось, предпочитала спать в кровати матери, а не в своей собственной. И в эту ночь она не пожелала идти к себе.
– Почему ты хочешь быть цыпленком?
– Потому что еще никогда им не была. Мамик, ты и дядя Уолли уже поженились?
– С чего ты это взяла? – в изумлении спросила Целестина.
– У тебя такое же кольцо, как у миссис Моллер из квартиры напротив.
Одаренная обостренным визуальным восприятием окружающего мира, девочка мгновенно замечала малейшие изменения. Вот и сверкающее обручальное кольцо на левой руке Целестины не ускользнуло от ее внимания.
– Он толсто тебя поцеловал, – добавила Ангел, – совсем как в кино.
– Ты мой маленький детективчик.
– Мы поменяем мою фамилию?
– Возможно.
– Я буду Ангел Уолли?
– Ангел Липскомб, пусть и звучит это не так хорошо, как Уайт.
– Я хочу быть Уолли.
– Не получится. Залезай в постель.
Ангел не заставила себя упрашивать, скользнув под одеяло.
Бартоломью уже умер, пусть он этого еще не знал. С пистолетом в руке, сбросив кокон, готовый расправить яркие крылья, Младший распахнул дверь, увидел перед собой пустую гостиную (мягкий свет, удобная мебель) и уже собрался переступить порог, когда открылась входная дверь и в холл вошел Долговязый.
Он нес женскую сумочку, на лице его играла блаженная улыбка, которая тут же исчезла, едва он увидел Младшего.
Опять двадцать пять, та же история снова и снова, ненавистное прошлое возникало в тот самый момент, когда Младший думал, что навсегда освободился от него. Этот высокий, худощавый, долбящий Целестину сукин сын, охранник Бартоломью, уехал домой, но не пожелал остаться в прошлом, к которому принадлежал. И уже открывал рот, чтобы спросить: «Кто вы?» – или поднять тревогу, поэтому Младший трижды выстрелил в него.
– А ты бы хотела, чтобы дядя Уолли стал твоим папочкой? – спросила Целестина, укрывая Ангел.
– Это было бы лучше всего.
– Я тоже так думаю.
– У меня никогда не было папочки, знаешь ли.
– Стоило подождать, пока им станет Уолли.
– Мы переедем к дяде Уолли?
– Обычно так и бывает.
– А миссис Орнуолл уедет?
– Об этом у нас еще будет время подумать.
– Если она уедет, кормить меня сыром будешь ты.
Глушитель, конечно, не полностью поглощал грохот выстрелов, но три негромких хлопка, словно кто-то откашлялся, прикрыв рот рукой, не разнеслись дальше холла.
Первая пуля угодила Долговязому в левое бедро, потому что выстрелил Младший, поднимая пистолет, но две следующие попали в корпус. Неплохой результат для непрофессионала, хотя и находился Долговязый совсем рядом. Младший даже решил, что во Вьетнаме он бы показал себя с лучшей стороны, если бы отсутствие пальца на левой ноге не закрыло ему путь в армию.
Сжимая сумочку, словно решив не допустить ограбления и после смерти, Долговязый повалился на пол, дернулся и затих. Не закричал, упал так тихо, что Младшему хотелось его за это расцеловать, да только не целовал он мужчин, живых или мертвых. Хотя один раз пришлось, когда мужчина обманул его, переодевшись женщиной. И еще – мертвый пианист лизнул его в темноте.
Спать Ангел, похоже, не собиралась. Желтенькая, как цыпленок, она приподняла голову с подушки и спросила:
– У тебя будет свадьба?
– Обязательно, – пообещала Целестина, доставая из ящика комода пижаму.
Ангел наконец-то зевнула:
– Торт?
– Какая же свадьба без торта.
– Я люблю торт. Я люблю щенков.
Целестина расстегнула блузку.
– Обычно на свадьбах щенкам делать нечего.
Зазвонил телефон.
– Мы не будем продавать пиццу, – сказала Ангел.
В последнее время к ним частенько звонили любители пиццы, набирая номер новой пиццерии, отличающийся от их на одну цифру.
На втором гудке Целестина сняла трубку:
– Алло?
– Мисс Уайт?
– Да?
– Это детектив Беллини, из управления полиции Сан-Франциско. У вас все в порядке?
– В порядке? Да. А что?
– С вами есть кто-нибудь?
– Моя маленькая дочка, – ответила она и вдруг осознала, что звонит, возможно, не полицейский, а человек, пытающийся вызнать, одни ли они в квартире.
– Пожалуйста, не тревожьтесь, мисс Уайт, но я выслал по вашему адресу патрульную машину.
И внезапно Целестина поверила, что Беллини – коп. Не из-за голоса, по которому чувствовалось, что его обладатель привык командовать. Нет, сердце подсказало, что у ее порога появился враг, о котором три года тому назад ее предупреждала Фими.
– У нас есть основания предполагать, что вас выслеживает человек, который изнасиловал вашу сестру.
Он пришел. Она знала, что придет. Всегда знала, но как-то забыла об этом. Ангел была необычным ребенком, и в силу этой необычности над ее жизнью все время висела та же угроза, что и над младенцами Вифлеема, приговоренными к смерти указом царя Ирода. Целестина давным-давно это поняла и в глубине души ни на секунду не сомневалась, что рано или поздно отец Ангел обязательно объявится.
– Вы заперли двери? – спросил Беллини.
– У меня только одна дверь. В квартиру. Да. Она заперта.
– Где вы сейчас?
– В спальне.
– Где ваша дочь?
– Со мной.
Ангел уже сидела на кровати, жадно вслушиваясь в разговор.
– Дверь в спальню запирается на замок? – спросил Беллини.
– Да, только замок плохонький.
– Все равно запритесь. И не кладите трубку. Оставайтесь на связи до прибытия патрульных.
Младший не мог оставить труп в холле, если хотел какое-то время побыть с Целестиной.
Труп обычно находили, зачастую в самый неподходящий момент. Он это знал и из фильмов, и из детективных романов, и даже по собственному опыту. А потом всегда появлялась полиция, очень быстро, с включенными сиренами, и энергично бралась за дело. Эти мерзавцы жили исключительно в прошлом, их интересовали только последствия, не мчащийся поезд, а оставшиеся на рельсах и насыпи монахини.
Он сунул деятимиллиметровый пистолет за пояс, схватил Долговязого за ноги и поволок к квартире. На полу из светлого известняка заблестели пятна крови.
Но не озера, всего лишь пятна, Младший мог быстренько вытереть их, убрав тело из холла, но их вид еще больше разъярил его. Он пришел сюда, чтобы поставить последнюю точку в истории, начавшейся в Спрюс-Хиллз три года тому назад, освободиться от мстительных призраков, начать новую, лучшую жизнь, вырваться в светлое будущее, а не для того, черт побери, чтобы мыть полы.
Длина шнура не позволила Целестине взять аппарат с собой, поэтому она положила трубку на ночной столик, рядом с лампой.
– Что случилось? – спросила Ангел.
– Тихо, сладенькая. – Она направилась к приоткрытой двери.
В том, что окна закрыты, она не сомневалась.
Знала, что заперта и входная дверь, потому что Уолли ждал в коридоре, пока она не закрылась на оба замка.
Тем не менее она вышла в коридор, прошла мимо спальни Ангел к освещенной ночником гостиной и увидела мужчину, который, повернувшись к ней спиной, через открытую входную дверь затаскивал что-то в гостиную, затаскивал что-то большое и темное, затаскивал…
О святой боже, нет!
Он уже наполовину перетащил Долговязого через порог, когда услышал, как кто-то сказал: «Нет».
Повернул голову в тот самый момент, когда Целестина метнулась назад, к спальне. Успел, однако, заметить ее.
«Концентрируйся, – приказал себе Младший. – Затащи Долговязого в квартиру. Действуй сейчас, думай потом. Нет, нет, настоящая концентрация требует определенной последовательности действий: изучить факты, провести анализ, выбрать приоритеты. Пришить суку, пришить суку! Медленные, глубокие вдохи. Гармонично развитая личность всегда сохраняет самоконтроль и спокойствие. Шевелись, шевелись, шевелись!»