Вольфганг,с недовольным лицом, уже стоял у строительного вагончика, облокотившись на доску.
— Смотрите, какая у нас тут «бригада». — пробурчал он. — Нахальные, как три бутылки самогона. Мы с ребятами даже к бетономешалке подходить боимся — прошлый раз рабочего чуть не утопили в цементе. Шутки у них такие.
— Понимаю, — кивнул я, разглядывая одного из братков, который, не стесняясь, чесал волосатое пузо через футболку.
— И я тебе так скажу, — продолжил Вольфганг, понизив голос, — я давно в этом деле. Мы в таких ситуациях не дергаемся просто так. Но тут… это люди Медведя.
Я замер, а внутри меня что-то нехорошо хрустнуло. Не от страха. От раздражения. Знакомые все лица, одни и те же приёмы.
— Медведь? — уточнил я, хотя знал, что ослышаться не мог.
— Угу, — кивнул он. — Он на Караваева работает.
Караваев. Как мило. Вот тебе и ответ на все вопросы. И дорога в деревню, и этот балаган у фонтана — всё одной цепочкой тянется. Да и прошлые случаи…
Я кивнул, глядя на пивных жрецов, устроивших фестиваль наглости на моей территории. Один из них встретился со мной взглядом, ухмыльнулся, показал жест «два глаза — потом на меня». Я улыбнулся в ответ. Даже помахал рукой. Привычно. Спокойно.
Они ещё не знали, но стройка скоро продолжится. Только, возможно, сначала нужно будет очистить территорию от известковых отложений.
Мне уже порядком надоело решать все самому, точнее своими руками. Кто я на самом деле, артефактор, мать его, или погулять вышел? Я слегка прикрыл глаза, присел на раскладной стул, что стоял рядом с Вольфгангом, и мысленно потянулся к ментальным связям. Вибрация артефактов была мгновенной, как будто они только и ждали сигнала.
Утюг — грозный, массивный, с характером бронепоезда. Гладильная доска — быстрая и по-своему элегантная в драке. Мои верные дети из чугуна и дерева.
«Ко мне. Немедленно», — мысленно скомандовал я и уже через секунду набирал Григория:
— Дорогой мой, возьми машину. Забери Утюга и Доску. Да, они немного… необычные. Но ты же у нас бывалый. Привези их ко мне на стройку, как можно скорее.
На том конце повисла пауза.
— … Они… они уже внизу, — осторожно проговорил он. — И один из них топчет цветник няньки.
— Великолепно. Не забудь дать им ремни безопасности. Хотя нет, не важно — просто постарайся не дать им угробить подвеску. Жду.
Отключив звонок, я облокотился на спинку стула, вытянул ноги, огляделся на скучающего Вольфганга, который с деланным равнодушием наблюдал за «братками». Один из них тем временем пытался поджечь сигарету от уголька костра, который зачем-то развели посреди улицы. И куда смотрит полиция? Центр города!
— И что мы делаем? — спросил он, глядя на меня.
Я улыбнулся.
— Ждём. Представление скоро начнётся. Думаю, зрителей у нас хватит. Но вот актёры… актёры будут великолепны.
Вольфганг, как человек опытный, давно перестал удивляться идиотизму заказчиков. За годы в строительном бизнесе он повидал всё, но вот то, что происходило сейчас, выходило за пределы даже его загрубевшего восприятия.
Молодой барон, этот… как его, Морозов, вляпался по уши. Связался с Караваевым, точнее, против Караваева, а тот не прощал. И вот теперь у фонтана, где должен был стоять новенький магазин, валялись… семечки, пиво, и угрожающая тупость, излучаемая группой братков.
Вольфганг тяжело вздохнул и утер пот со лба. Работа стояла, бригада злилась, и если в ближайшие дни ничего не изменится, он снимет людей с объекта. Ему, как-никак, нужно было кормить семьи строителей, а не воевать за идеи благородных недорослей.
Он стоял у строительного вагончика, облокотившись на доску, задумчиво грызя карандаш, и вдруг заметил, как на стройку медленно въехала машина. Вольфганг посмотрел в ее сторону… и выплюнул карандаш. Из машины вышли артефакты.
Нет, он видел артефакты. Видел статуи, оживлённые шкатулки, один раз — даже магическое мусорное ведро. Но то, что он увидел сейчас… было одновременно величественно, идиотски и страшно.
Первым из салона вывалился чугунный Утюг. Величественный. С ржавчиной по бокам. Он тяжело грохнулся на мостовую, издав хриплый металлический рык, после чего медленно повернулся на ближайшую группу братков.
Следом, элегантной походкой будто с показа высокой моды, выплыла Гладильная доска. Доска. С ножками. И когтями. И… перьями? Откуда у неё перья? Вольфганг отшатнулся.
— Это чё… — начал один из братков, но закончить не успел.
Утюг зарычал и со скоростью, которую ни один физик не мог бы объяснить, влетел в первого попавшегося бандита, впечатав его в скамейку. Та жалобно скрипнула, а мужик превратился в нечто между кляксой и тюфяком.
Доска же сделала пируэт, взмыла в воздух и как копьё врезалась в трёх парней, которые пытались достать кастеты. Один из них полетел в урну, второй зацепил фонарный столб, третий просто исчез — по крайней мере, его никто больше не видел.
— А-А-А! — завопили остальные и начали разбегаться.
Но было поздно.
Утюг включил режим глажки. Это выглядело… специфически. Он буквально расплющивал каждого, кто пытался убежать, с шумом, с брызгами пива, с криками:
— «Мамаааа!»
— «Я больше не буду!»
— «Он мне колено отутюжил!!»
Доска, издавая боевые крики вроде «Пшшшшш!», запрыгнула одному прямо на плечи, проехалась до земли и отшвырнула его в тележку с цементом, которая после этого уехала по наклонной прямо в фонтан.
Финальной сценой стала погоня Утюга за последним братком, у которого в руке оставалась бутылка пива. Утюг с глухим звуком «цок-цок» догонял бедолагу, пока тот, не выдержав, кинул бутылку вверх и рухнул в бессознательном ужасе.
Тишина. Пыль медленно оседала. Пара бандитов уносила товарищей. Один шёл сам, но задом наперёд и с выражением лица, как у того, кто внезапно прозрел.
Вольфганг молча достал сигарету, закурил, посмотрел на Утюга и Доску, которые теперь чинно стояли у будущего магазина, словно охрана.
— Ну… — сказал он медленно. — Это я понимаю — технический надзор.
И впервые за несколько дней почувствовал надежду, что стройка всё-таки будет завершена.
В кабинете номер шесть Севастопольского отделения полиции стояла напряжённая атмосфера. На жёстком стуле сидел понурый мужик в спортивках с растянутыми коленками и следами свежих утюженных синяков на лице. Его звали Эдик, но в узких кругах он был известен как Эдик Синие Трусы — не потому что трусы были синие, а потому что… А, неважно.
Перед ним, уставившись в монитор, сидел измождённый лейтенант Крюков. Лейтенант в этот день мечтал только об одном — вернуться домой, поесть пельменей и не слышать о работе до конца жизни. Но судьба была жестока.
— Значит, вы утверждаете, — процедил Крюков, — что вас избил… утюг?
— Да я вам говорю, — вскинулся Эдик, — он живой! И рычит, как шавка бешеная! И вот такая башня у него, понял⁈ — он поднял руки вверх, пытаясь изобразить высоту артефакта, но из-за синяка на локте скривился и зашипел. — Я, между прочим, в центр гулять вышел! Воздухом подышать! А тут…
— Сколько у вас промилле было, когда вы «вышли дышать»? — устало поинтересовался лейтенант.
— Да нисколько! Ну может… грамм двести принял на грудь! — Эдик засопел. — Но это не повод меня гладить по почкам, понял⁈
Крюков стукнулся лбом об ладонь. Сильно. Он делал это каждый раз, когда мозг отказывался воспринимать действительность. И каждый раз находился идиот, способный его удивить.
— Расскажите ещё раз. Только медленно. Как всё началось?
— Ну, мы сидим, значит. Я, Пашка Суслик, Витя Мясо и ещё пара ребят. Семки, пивко, классика. Никого не трогаем. — Эдик попытался выпрямиться, но зашипел и опять сел боком. — И тут они приехали.
— Кто?
— ОНИ. — Эдик театрально округлил глаза. — Сначала подумал: привезли холодильник. А потом этот утюг как БАЦ! — и Пашку в скамейку! Прямо в дерево вошёл, как картинка в пазл! А доска эта… она как змея с ножками! Прыгает, визжит, когтями махает, при этом орёт: «Пшшш! Пшшш!»
— Это… доска орала?
— Ну не я же! Я вообще молчал! Только и говорил: «Извините, мы уйдём!» А доска — она как упала на Суслика, так тот теперь слово «пар» слышит — и в обморок падает.
Крюков молча взял бумагу, посмотрел на неё, вздохнул и сложил пополам.
— Значит так, Эдуард…
— Эдик.
— Эдик. Это третий за сегодня отчёт, в котором фигурируют бытовые предметы, избивающие граждан. Но ты, Эдик… ты первый, кого за утро догладили до слёз.
— Это дискриминация! — возмутился Эдик. — А у меня вообще, может, ребра! А может, психическая травма! Я теперь на гладильную доску смотреть не могу — меня начинает трясти!
— Меня начинает трясти, когда я смотрю на тебя, Эдик, — прошептал лейтенант и вытащил из ящика пачку успокоительных. — Слушай. А этот барон Морозов… он всегда таскает с собой утюг?
— По ходу, да. Он его, вроде, тренирует.
Крюков замер. Взял бумажку. Начал писать. Большими печатными буквами.
Служебная записка. Предложение. «Срочно перевести меня в другой отдел.»
— Всё, Эдик. Свободен. Но если ты ещё раз устроишь тут цирк…
— Я вообще пострадавший!
— Ну… иди, жертва глажки, — выдохнул Крюков, — иди и не попадайся мне с чайником.
Глава 19
Покинув фонтан, где Утюг и Доска праздновали победу, словно пара пьяных гладиаторов, я поймал такси. Водитель, парень лет двадцати с татуировкой дракона на шее, нервно косился в сторону фонтана. Плюм, приняв облик ворона, устроился на подголовнике переднего сиденья и методично щёлкал клювом по стеклу.
— Подбросьте меня к лавке портного Игната Фомича. — буркнул я, разглядывая смс от мастера ножниц и материи: «Костюмы готовы. Жду, как соловей — лета».
Таксист рванул с места, будто от погони. Городские улицы мелькали за окном, как кадры дешёвого фильма: трещины на белоснежных фасадах, граффити с перекошенными буквами, стайки голубей и собак, копошащихся в мусоре. Плюм каркнул, когда мы проезжали мимо лавки алхимика — в витрине булькали колбы с розовой жидкостью.