– Nautica, – пробормотала Блум. – Марка одежды, которая в девяностые была страшно популярна среди снобов на яхтах в США. Или среди сибирских аквалангистов.
Робин усмехнулся, а вот Бергер, напротив, стоял как парализованный.
– Я понимаю, что этот Олег Трефилов исчез, когда ему было тридцать два, – произнес он после минутных размышлений. – Но погиб-то он пятого мая этого года. Значит, на момент смерти ему было пятьдесят четыре года, как вы и сказали, Ангелика. Откуда тогда цифра тридцать два?
Роклунд и Робин обменялись долгим взглядом, прежде чем Робин взял слово:
– Судя по всему, именно тогда его костный мозг был пересажен первой жертве. Которая теперь является носителем его ДНК.
– Но что тогда делал Олег последние двадцать два года? – воскликнул Бергер. – Похоже, что с тех пор он не постарел ни на день.
– Помните вот это? – спросила Роклунд, указывая на покрасневший участок на бедре и животе Трефилова. – Такое же покраснение разной степени интенсивности я нашла у всех трех последних жертв. Дерматологи оценили их как следы обморожения.
– О, Господи! – воскликнул Бергер, догадавшись, о чем идет речь.
– Вы знаете, что такое крионика? – спросил Робин.
– Это что-то из научной фантастики? – спросила Блум. – Когда людей замораживают?
– Замораживают человека, часто смертельно больного, до экстремально низкой температуры и держат его при этой температуре для того, чтобы потом, когда наука шагнет вперед, оживить его и вылечить. Или как-нибудь использовать.
– Хочу добавить, что научных подтверждений состоятельности крионики нет, – добавила Роклунд. – Это спорная технология, которая зиждется на зыбких основаниях.
– С другой стороны, – подхватил Робин, – начиная с шестьдесят седьмого года двадцатого века тысячи умирающих людей пожелали быть замороженными. Первые процедуры крионики были примитивными, вызывали многочисленные повреждения, но теперь процесс стал более сложным, применяют медленное замораживание, благодаря чему можно избежать образования льда в мозгу и прочих осложнений. Кровь заменяют жидкостью, которая застывает вместо того, чтобы образовывать кристаллы льда.
– Наша заморозка находится где-то посередине между старыми примитивными методами и ультрасовременными, – добавила Роклунд.
– Но, когда их нашли, у них ведь в сосудах была собственная кровь? – спросил Бергер.
– Значит, когда тела оттаивали, кто-то закачал в них старую кровь, – сказала Блум.
Какое-то время все молчали, как будто скопление непереваренной информации летало вокруг и никак не могло улечься.
– Наверное, они искали подходящего донора по всему миру, – наконец произнесла Блум.
– Да, спинной мозг должен подходить идеально, – согласилась Роклунд. – Так что поиски были сложными, тем более что речь идет о девяностых.
– Особенно если трансплантация производилась нелегально, – заметил Бергер. – Значит, Олег Трефилов просто исчез? Бесследно? Похоже, его похитили.
Роклунд и Робин снова обменялись долгими взглядами, а затем Робин покинул кружок, образовавшийся вокруг красивого мертвеца.
– Это уже вопросы полиции, – сказал он. – А вы даже не полицейские. Вы вышли на правильный след, и как только придет запрос из НОУ, мы расскажем им все, что только что поведали вам. Тогда мы не сможем больше снабжать вас дальнейшей информацией.
– Значит, это своего рода генеральная репетиция? – фыркнул Бергер.
– Скорее мы даем вам фору, – сказал Робин. – Вы уж воспользуйтесь этим преимуществом.
Бергер и Блум переглянулись.
– У вас двоих было время все это обдумать, – сказала Блум. – Вы профессионалы высочайшего класса. Так что же перед нами? С чем мы имеем дело?
Робин не спеша подошел к пожилому мужчину, отдернул простыню. Посмотрев на труп, он произнес:
– Чем дольше я осматриваюсь в этом помещении, тем отчетливее понимаю, что этот мужчина – ключ к разгадке.
Вернувшись к Бергеру и Блум, Робин протянул им какой-то предмет. Блум взяла его не глядя.
– Назовем это прощальным подарком, – сказал Робин. – Из Нэсуддена. Хочу подчеркнуть, что это копия. Оригинал лежит в стеклянной пробирке с синей пластиковой крышкой.
Бергер взглянул на руку Блум.
На ладони у нее лежала флэшка.
36
Когда Ди проснулась, взгляд ее был где-то далеко. Она как будто смотрела на саму себя сверху, с крыши. Сначала она подумала, что умерла и душа ее весом в двадцать один грамм устремляется к небу, что травма ног все-таки добила ее, образовался какой-то смертельный тромб. А потом Ди осознала, что это просто такой день. День, когда она увидела себя со стороны.
Она не была собой.
Она отчетливо увидела, что играет определенную роль, когда встает по утрам, поцелует храпящего Йонни, нежно будит Люкке. Преодолевая боль, плетется в душ, готовит завтрак, даже когда болтает с ними за столом – она играет чужую роль.
Лишь проводив их до двери и помахав вслед, как домохозяйка из прошлого, Ди понимает, что это за роль.
Она играет роль обычной Ди.
Но обычной Ди никогда не существовало, а сейчас она дальше от этого образа, чем когда-либо – вот откуда потребность играть роль на отлично. Нет, она – Ди, отправляющаяся в своего рода крестовый поход. Она – Ди, отстраненная от службы, ведущая серьезную игру, рискующая всем, в том числе финансовым благополучием семьи – и все ради чего? Чтобы доказать свою пригодность? Заткнуть за пояс Конни Ландина? Чтобы отомстить Эрьяну за то, что он развязал ей руки, а потом отказался ее поддержать? Чтобы защитить общественность от опасного убийцы? Чтобы ощутить моральную компенсацию за свою инвалидность? Из-за того, что не выносит небрежности в работе полиции? Ради острых ощущений? Или даже во имя истины?
Сверху, словно через потолочное окно гаража Ди наблюдала за маленькой фигуркой там, внизу. Эта фигурка представляла собой ее обычное «я» – вот она прошла через первый гараж, приблизилась к двери, ведущей во второй. И вдруг ринулась внутрь хищной птицей. С ошеломительной скоростью Ди снова стала собой. Она бросилась в свой рабочий кабинет с костылями, как будто приросшими ногами танцевального партнера.
Вновь обретя равновесие, Ди села и взглянула на вчерашнюю карту на стене. Вот теперь она – настоящая Ди.
Эта была карта южных пригородов Стокгольма, в которую в различных местах были воткнуты кнопки. Красных кнопок было четырнадцать. Четырнадцать раз за последние четырнадцать месяцев была внесена арендная плата за квартиру в Стурвретене, в Тумбе, каждый раз наличными, из семи разных отделений банка в южных пригородах столицы. В некоторых местах две кнопки были воткнуты вплотную друг к другу, а в одном месте – сразу три. Значит, в этих отделениях плата за квартиру вносилась три раза.
Располагалось это отделение в Хёгдалене. Остальные банковские офисы находились в Губбэнгене, Фарсте, Скарпнекке, Худдинге, Флемингсберге и Эльвшё. Классический набор южных пригородов Стокгольма с уклоном к юго-западу.
Красные кнопки были на карте не единственными. Имелись также синие. Четыре штуки.
Ими были помечены строительные магазины, в которых за последние месяцы была совершена единовременная покупка двух или более топоров «Fiskars» модели X17. Находились эти магазины не только в южных пригородах. Они располагались в Риссне, Веддеста, Накке и Бромме – то есть были разбросаны по городу, хотя и с тяготением к северу и западу.
Насколько было бы проще, если бы кнопки оказались вместе. Если бы синие кнопки можно было привязать к красным, Ди, по крайней мере, увидела бы связь между внесением арендной платы и покупкой топоров.
Она начала сначала – попыталась резюмировать данные.
Некто, владеющий фейковой фирмой под названием АО «Абаддон», арендовал квартиру в Стурвретене, чтобы пустить туда бывшего члена «Hells Angels» по имени Стефан Лундберг и его приятелей-наркоманов. На самом деле, с виду никакой связи между АО «Абаддон» и убийством топором, произошедшим в этой квартире через год после подписания договора аренды, не прослеживалось, кроме разве что взяток и излишней конспирации. И кроме того, что несколько преступлений на одном и том же месте, как правило, оказывались связаны между собой.
Как будто кто-то нарочно поместил неуправляемого и непредсказуемого Лундберга в надежное место.
Чтобы потом зарубить его топором?
Звучит странно. Но не так уж невероятно. Рютгер Брэннлид и так жил на одном месте в Эскильстуне, с ним все просто. А вот Стефан Лундберг был неуловим.
Ожидаются ли еще жертвы?
Возможно, следовало поторопиться.
Поторопиться следовало еще по одной причине. Ди подозревала, что в полиции Кунгсхольмена в Стокгольме вот-вот заметят схожий рисунок преступлений. Ди вообще удивлялась тому, что к ней до сих пор не заявились товарищи из отдела по борьбе с должностными преступлениями. Конечно, беседа с Манфредом Лундом оказалась информативной, но вряд ли она представляла собой образец полицейской законопослушности.
К сожалению, кнопки на карте не составляли такого отчетливого стройного узора, на какой она надеялась, когда ехала в социальном такси. Но если на время забыть про синие кнопки, возможно, получится что-то сказать о красных. Отделение банка в Хёгдалене, через которое чаще всего оплачивалась аренда, было к тому же последним по времени. Всего несколько дней назад кто-то посетил его, чтобы заплатить наличными за квартиру в Стурвретене. Это мог быть совершенно безобидный человек, который сдал квартиру Стефану Лундбергу в субаренду, пусть и не официально. А могло быть и подставное лицо от подозрительного АО «Абаддон».
Но мог быть и сам убийца.
Из всех семи банков Хёгдален располагался примерно посередине. Возможно, там поблизости у них штаб.
Зазвонил неавторизованный телефон. Ди догадывалась, кто это может быть. Не глядя на входящий номер, она ответила:
– Надеюсь, это ты, Кейт.
Кейт был ее информатором из мира финансов. В свое время он занимался финансовыми махинациями, Ди с Сэмом Бергером засадили его за решетку, и все время его тюремного заключения Ди так хорошо за ним присматривала, что смогла без зазрений совести дать ему прекрасные рекомендации, когда он вышел на свободу, отсидев две трети срока. Кейт быстро поднялся по карьерной лестнице и теперь работал в крупном международном инвестиционном фонде в Женеве. На его нынешнем рабочем месте экономические преступления в прошлом считались чуть ли не заслугой.