Впрочем, никто не знал, настоящая эта фамилия у Яшки или нет. Он то назывался Певченко, то Шевченко, то обоими фамилиями одновременно, проще было обходиться его кличкой – «Яшка-с-чубом».
Яшка постоянно околачивался в парикмахерской, взяв за моду изводить Осипа Голубицкого рассказами о своих кровавых похождениях. Вызнал через Чимова тонкую струнку у парня.
– Погулеванили мы по зиме на Кадалинских кирпичных сараях, – монотонно бубнил, вылив в глотку пару стаканов ханки или разведенного спирта, Яшка-с-чубом. – Втроем были: Костя, Яха Верхоленцев да я. Подловили там человечка, вытрясли… Понятное дело, вначале пульнул я ему в лобешник, шоб он не орал и не сопротивлялся… А потом мы там же, за кирпичными сараями, еще одного человечка уконтрапупили. Но в другую ночь, потому как с нами ещё Борька был… этот… как его… низкого роста… Или, вот, я одного в Кузнечных хлопнул удачно – триста рублёв серебром зараз! Не то что китайцев бить… У этих узкоглазых больше сороковника сроду не находил. Иной раз все карманы обшаришь, все обсмотришь, по всем закоулкам лавчонку облазишь – нема, шоб ты сказився!
Яшка, прищурившись, смотрел на обмершего Осипа, потом широко раззявливал в ухмылке щербатый рот и продолжал нагнетать страх:
– …А, вот, ежели бурятов перестреть на тракте и перехлопать, то неплохо можно разжиться. Осенью трех «налимов» пришибли с Костей и Борькой на тракте, так почти семь сотен золотых рубликов взяли. А оне-то при оружьи были. Не помогло… Зато взяли с них большой смит-вессонский револьвер и два «нагана»… Хы, Костя потом «наганы» другим бурятам продал! – затрясся в беззвучном смешке Яшка, только глаза так и остались холодно-рыбьими.
– …А в марте мы там же, на тракте, шестерых завалили, от которых полторы тыщи рубликов золотых взяли… Тоже Костя дело возглавлял, а ещё там Илюха Волков был. Мы с ём и перебили всю публику. От так-то, паренек-парниша… Бурятского народу перекокали мы – пропасть! И опять жа, в тот же самый день перешли с тракта к Черновским, там взяли одного мужичка с подводою. Его не убивали. Обчистили субчика, отобрали полста рублей золотом, а его связанного на телегу положили да – как шугнем лошака по дороге! Смеху бы-ыло… – протяжно и задумчиво закончил Яшка свои страшные воспоминания и потянулся за наполненным стаканом, уже потеряв интерес к Голубицкому.
Воспользовавшись «паузой», Осип выскользнул из парикмахерской и, дойдя до кухни, где в это время никого не было, вытащил наконец из-за лавки сложенную газету. Тот самый номер «Дальне-Восточного пути», который в первую их встречу показывал и читал Ленков. Измятую гармошку газетных листов Осип, прибирая у Чимова в «кандейке», нашел под кроватью, пробежал наутро глазами – вчитываться было недосуг, только и сховал за лавку, на которой ночевал. А потом и запамятовал от страха про газетку. Нынче же этот Яшка своими зловещими разглагольствованиями напомнил.
«Последняя “встреча” уголовного розыска с Ленковым, – писала газета, – произошла случайно 29 марта около 9 часов вечера на Большом Острове. Угрозыск получил сообщение, что в один из домов на Большом Острове зашли четверо подозрительных, причем двое из них походили по описаниям на разыскиваемых по другим делам преступников. Были командированы трое агентов, которые и наткнулись в этом доме на самого Ленкова, его “правую руку” Верхоленцева, некоего Метляева и Храмовских, брата содержащегося в тюрьме за убийство домовладельца Храмовских. Первая неожиданность сменилась второй, – как только агенты розыска открыли дверь, по ним сейчас же была открыта стрельба из револьверов. Стреляли из дверей и двух окон. Агентам приходилось стрелять с осторожностью, так как в доме находились две женщины и несколько детей. Один из агентов бросил в дом бомбу с целью этим заставить преступников выйти на улицу. Бомба была не заряжена во избежание взрыва и ранения или убийства женщин и детей.
Хитрость удалась, и преступники во главе с Ленковым выбежали из дому, продолжая отстреливаться. При перестрелке на улице один из преступников – Верхоленцев был тяжело ранен, остальные скрылись; ранен также и один из агентов.
Раненому Верхоленцеву удалось все же скрыться в другом доме, где он был найден последовавшей вскоре за перестрелкой облавой всего района. Между прочим, Верхоленцев дважды бегал из-под стражи, причем в последний раз его товарищ по бегству был убит, а ему удалось скрыться.
С поимкой Верхоленцева весь “кадровый” состав шайки переловлен. Неуловимым остается один Ленков».
Осип Голубицкий тяжело вздохнул.
Из бандитских пьяных россказней уже был наслышан об истинных обстоятельствах ранения и последующего обнаружения Верхоленцева. Как и о том, что в доме Храмовских в тот раз Ленкова не было. Газетчики попросту всё собирали в кучу, создавая у читателей впечатление, что уголовный розыск чуть ли не наступает Ленкову на пятки.
К сожалению, Осип видел другое. Не сильно-то шайка поредела, а Ленков и снующие туда-сюда через парикмахерскую бандиты чувствуют себя нагло и уверенно.
Голубицкий непроизвольно поежился, представив безжизненные глаза ленковского палача Яшки Певченко-Шевченко.
Дернув плечами, Осип перевернул газетный лист и продолжил чтение. Обширная статья «Неуловимый “блат”» была разбита автором на короткие главки, отчего казалась прямо-таки научным исследованием. По крайней мере на малограмотного Голубицкого производила большое впечатление объемом, но ещё больше – содержанием.
«Сейчас, с поимкой главного ядра шайки Ленкова, – строчило бойкое перо, – выясняются любопытные подробности этой “организации”».
КТО ТАКОЙ ЛЕНКОВ?
Ленков – забайкальский крестьянин, во время атаманщины долго партизанивший, но потом свихнувшийся на “блатную дорожку”. Свою деятельность “по блату” Ленков начал сравнительно недавно у себя на родине – в районе села Куки, где находится семья Ленкова.
Человек незаурядной энергии и абсолютно не знающий чувства страха, он скоро приобретает популярность в преступном мире, а затем переносит свою деятельность в Читу. Здесь, после первых же удачных “дел” вокруг Ленкова отобралась группа самой отчаянной “блатни”, руководство над которой Ленков и взял в свои руки.
ИХ “РАБОТА”
Сейчас определенно установлены одиннадцать грабежей, вооруженных и с убийствами, совершенных шайкой. К этому надо добавить еще ряд краж со взломами, – мелкими кражами «ленковцы» не занимались.
ОБРАЗЦОВАЯ “РАЗВЕДКА”
Разведка у них поставлена была образцово – это видно из показаний арестованных членов шайки о предполагаемых и намеченных в ближайшем будущем делах, именно: ограбление фирмы Нобеля и одного из местных домовладельцев. Шайка точно знала местонахождение ценностей и количество их. Наводчиками шайки были лица, даже причастные к местному торговому миру…»
«Это точно!» – мысленно согласился Осип, которому сам Яшка-с-чубом говорил, что это он ночью – неуловимый и ловкий налетчик, без страха и сомнения, а днем у него тоже есть место службы – бойцом охраны продмагазина. «Запустили козла в огород!» – зло подумал Голубицкий, шелестя газетой.
“…ПОПУЛЯРНОСТЬ” ЛЕНКОВА
Популярность Ленкова распространилась далеко за пределы Читы. Он, например, получил приглашения из Верхнеудинска приехать туда с “ребятами”, причем ему уже были подготовлены два “дела”.
КВАРТИРЫ
В Чите шайка имела несколько “хаз”, но наиболее удобной считалась “хаза” городского собаколова Лебедева (арестован). Сюда “ленковцы” безопасно стекались для дележки, обсуждения планов, и нередко некоторые пользовались ночевкой…»
Фамилия Лебедева была для Осипа новой. О бандитском пристанище в квартире Живодера, как прозвали Лебедева в шайке, рассказал на допросе Григорий Верхозин, один из арестованных у Земской больницы ленковских «старичков».
Лебедева страшились даже в шайке. Припрятывать у него награбленное было удобно, но на ночевку отваживались немногие, лишь по крайней на то необходимости.
Жутким местом было логово Живодера. И сам он, казалось, сочился такой лютой жестокостью, что волосы вставали дыбом при общении с ним. Хотя почти никогда с круглого его лица не сходила легкая, блаженная улыбочка, говор был негромкий, с фальшивой ласковой ноткой.
Но даже злющие цепные собаки замолкали, словно давились, когда на громыхающей телеге с будкой, обитой жестью, Лебедев тихо катил по улице.
Когда его заперли после ареста в общую тюремную камеру, её обитатели, ничего не зная о занятиях и промысле Живодера, почему-то воздерживались интересоваться его личностью, как и обстоятельствами, приведшими за решётку. Стена отчуждения и опаски почти сразу возникла между Лебедевым и остальными арестантами. Что его совершенно не занимало…
– Оська, пся крев, хорош на лавке валяться, геть сюда! – забухал в стенку Чимов.
Голубицкий вздрогнул, быстро сунул газетку снова в укромное местечко, побежал в парикмахерскую, надсадно кашляя. Слабые легкие уберегли Голубицкого от боевой службы, но не от бандитского капкана.
– Чего опять на кухне засел, чахотка! – сердито рявкнул на появившегося Осипа Чимов. – Хватай щётку! Полдня не метено! И в каморке у меня не прибрано, аль забыл мое отношение к порядку? Везде всё вылизать до полной чистоты и сверкания!
Яшки Певченко-Шевченко в парикмахерской уже не было. Облегченно переведя дух, Осип сноровисто принялся за уборку, чем и занимался вплоть до темноты. Потом вынес помои, повесил половую тряпку из мешковины на проволоку, натянутую от угла к забору, вернулся в парикмахерскую помыть руки.
Антоха складывал инструменты: прием клиентов на сегодня закончился. В кочегарке бухнула дверь, в спальне-кладовочке Чимова послышались голоса. Антоха быстро прошел в свою «кандейку».
Осип услышал, как там разгорается ругань, и замер у полураскрытой двери в любопытстве.
– Нечего тут крутить и голову мне морочить! – злой голос Чимова перекрыл чье-то бормотание. – Надоело уже ваши россказни выслушивать! Как пить-жрать да ночевать, так горазды, а мне за это какое восполненье?..