Этой сумятицей и паникой не замедлил воспользоваться единственный, как потом оказалось, обитатель чердака. Под грохот и сполохи выстрелов он спрыгнул наземь, оказавшись тут же, среди тех, кто пришёл за ним, резво бросился к забору.
Увидевший прыжок Лавров вскинул «наган», но сухой щелчок курка, показалось, громом ударил по ушам!
Лавров метнулся за прытким бандитом, крича что есть мочи:
– Стреляйте! Стреляйте! Это – Самойлов!
С калейдоскопической быстротой узнав по приметам убегающего, Лавров прыгнул, хватая поднявшегося над забором бандита за кацавейку, но тот сильно ударил его ногой, отбросил и сумел-таки перелететь на ту сторону.
Схватившийся от боли за грудь Лавров бессильно смотрел, как следом, перемахнув через забор и посылая пулю за пулей в спину Самойлову, ринулись два его сотрудника.
Уперевшись в перекладину забора, стрелял, пока не закончились патроны в магазине, из своего «браунинга» Аносов. Потом выматерился, нехотя поворачиваясь в сторону дома: боязно было увидеть раненого начальника уголовного розыска.
– Оцепить квартал! – крикнул отдышавшийся Лавров. В оглушительной после выстрелов тишине на его голос тут же откликнулись заливистым лаем осмелевшие собаки.
– А как пальба началась – как обрезало шавок! – проговорил тяжело дышавший Аносов, медля перед крыльцом.
– Да как же это? – повторял Ашихмин, с тоской глядя на Баташёва, поддерживающего лежащему на потнике в кухне Дмитрию Ивановичу голову. – Как же, Миша?..
Лицо Фоменко с неплотно закрытыми глазами казалось особенно белым в забрезжившем утреннем сумраке.
– Давайте в машину, в машину! – забежал в дом, размахивая револьвером, Лавров. – Поезжай с ним, Баташёв. Довезите…
Он сунул револьвер за пазуху, подхватил вместе с Баташёвым и Ашихминым отяжелевшего Фоменко. Понесли к грузовику.
У ворот столкнулись с запыхавшимися, вымазанными в грязи сотрудниками ГПО – Самойлов ушёл.
Хорошо знавшему каждый закоулок Кузнечных рядов, ускользнуть от преследователей труда ему не составило. На чердаке Самойлов впервые опробовал «маузер», взятый на 33-й версте Витимского тракта. Из анохинского пистолета и поразил двоих в темном дворе дома Гроховского.
Немного погодя, в одном из дощатых сортиров, был обнаружен прятавшийся там Тимофей Гроховский. Этим улов ночной операции и ограничился.
Тяжелораненого Фоменко привезли в госпиталь Красного Креста. Михаил Баташёв ни на минуту не отходил от начальника. У него обнаружились две раны – одна в ногу, другая – в живот. Осмотревший Дмитрия Ивановича доктор сокрушённо покачал головой, перевел глаза на Баташёва и медленно прикрыл веки.
– Мы ничего не можем сделать, товарищ. Он – безнадёжен…
Не приходивший до этого в сознание Фоменко, словно от пронзительного взгляда Михаила, медленно открыл глаза, тяжело, отдельными словами, но внятно выговорил:
– Миша…
– Здесь, Дмитрий Иванович! Здесь! – суматошно расталкивая лекарей, Баташёв навис над Фоменко, стремясь попасть под его взгляд. – Здесь я, Дмитрий Иванович!
– Миша… Ключи… сейфа… Документы к себе… Миша… Деньги там… немного… Зине…
– Всё, всё понял! Говорите, Дмитрий Иванович, дорогой!
Но больше Дмитрий Иванович ничего не сказал, вновь потеряв сознание.
Около двенадцати часов дня его не стало. Бандитский выстрел оказался смертельным.
Глава четырнадцатая
Почернел лицом Лев Николаевич, постарел сразу на десяток лет. Лавров поразился вмиг происшедшей с директором ГПО перемене.
– Как же вы недоглядели?..
Лавров молчал, понимая, что сейчас любые объяснения бессмысленны.
– Баталовых брать немедля! – резко распорядился Бельский. – Из старшего всю душу вытрясти о Самойлове и тех, кто был с этими субчиками на хребте! Самойлова – искать! Днём и ночью! Хватит игрища-антимонии разводить! Собираем всех! Для главаря оставим только одну лазейку – Цупко. Организуй с Павликом нашим срочную встречу, проинструктируй детально… Давай, действуй!
Бельский сдернул трубку телефона, постучал по рычагу дежурному. Когда тот вырос на пороге, приказал:
– Сейчас же доставить ко мне из арестного Бурдинского!
Опухший от выпитого накануне, с трясущимися руками, бывший партизанский орёл в угрюмой понурости опустился на стул.
Бельский был официален:
– Бурдинский Георгий Ильич, тысяча восемьсот девяностого года рождения, русский. Урожденный села Маккавеево Маккавеевской волости Читинского уезда. Так?
Допрашиваемый молча кивнул.
– Не кивать, а отвечать, как положено!
– Бурдинский… Из Маккавеево… Точно так…
– По профессии столяр, образование – ремесленное училище… Когда это, интересно, успели?
– Дык…
– Напустил туману! Так-с… В эркапэбэ с двадцать первого года… Примазался, гад, благополучия дождавшись!
Бельский не смог сдержать нахлынувшего гнева, но тут же взял себя в руки. Бурдинский ещё ниже склонил голову.
– Отвечайте на вопросы, арестованный. Что вы знаете о Косте Ленкове как предводителе шайки бандитов?
Бурдинский вздрогнул, поёрзал на стуле, с готовностью ответил:
– Костю Ленкова я знаю, как партизана и как анархиста. Знаю его лично очень хорошо, а также его местожительство знаю…
– Нынешнее?
– Нынче он по «хазам» ночует, а ранешне жил в Куке… Вот, про Куку это я…
– Знали ли вы, что Ленков – уголовный преступник, которого разыскивают для предания суду?
Бурдинский вытер рукавом пот, крупными каплями выступающий у него на лбу.
– Мне об этом товарищ Аносов… буквально-таки… вот рассказал… Мол, Костя, то есть, стало быть, бандит Ленков, причастность имеет к убийству товарищей Анохина и Крылова…
– Какую причастность?
– Слушок, дескать, такой ходит… – развёл руками Бурдинский. – Ну-де, он, Ленков, продавал оружие, принадлежавшее Анохину и Крылову. А до этого я Костю Ленкова считал, как анархиста, своим парнем…
– Неужели вам, Бурдинский, не приходилось слышать о знаменитом и неуловимом бандите, ужасе для жителей Читы и её окрестностей?
Бельский с презрительной усмешкой оглядел обильно потеющую, неопрятную фигуру, сгорбившуюся на стуле.
– Что же, вы о бандитских похождениях этого, как вы говорите, «своего парня» ничего не слышали ни в этом, ни прошлом году? Газет не читаете, от знакомых не слышали?! Прямо, в пустыне живете!
– Так я в Чите и двух месяцев не нахожусь-то. До этого был всё время на границах Дэвээр. А газет я, каюсь, совсем не читал и не читаю. И со знакомыми на эти темы не приходилось беседовать… До вчерашнего дня, когда Аносов… Я Костю последний раз только и видел в начале двадцать первого года, а в этом годе ни разу и не встречал… Знал, конешно, что Ленков в городе свободно живёт…
– Откуда вы знали, что Ленков свободно живёт в городе Чите?
– Так это… Когда я ездил вверх по Ингоде, по сбору госпродналога, то встречался с председателем сельского комитета села Новая Кука, который мне и сказал, что Костя проживает в Чите. Плохого о Косте Ленкове он мне ничего не сообчил…
Почти два часа длился допрос Бурдинского. Смахивая крупные капли пота с больших залысин и облизывая сухие губы, тяжко страдающий с похмелья Гоха выглядел жалко.
Но похмелье и страх перед грозным ведомством, в котором он очутился, не мешали ему продолжать наполненные детской наивностью попытки махом убить двух зайцев. И себя выгородить, и перед директором ГПО бандитским пособником не выступить.
Наконец, окончательно запутавшись в своих показаниях, когда дело коснулось ночного похода на квартиру Аносова, Бурдинский поднял на Бельского глубоко посаженные точечки мутных глаз и взмолился:
– Гражданин Бельский! Христом Богом заверяю – в сговоре ни с кем не был! С пьяных глаз бес, – язви его в корень! – попутал! Ещё поначалу, кады у Фильки-Медведя стакан хватил – голова колесом пошла, ничего не помню… Память, охо-хо, апосля застолья совсем смутная… Вроде ещё в подвале пили… Со всей партизанской совестью клянусь!..
– Совесть свою давно вы пропили, Бурдинский! И партизанскую, и человеческую! И ответственное поручение сорвали! Замечательный человек из-за вас погиб! – ударил кулаком по столу директор ГПО.
– Неужто мы Аносова… по пьяному делу?! – вскочил со стула Бурдинский.
– Не переигрывайте, Бурдинский… Ишь, руки-то заломил! Только на сцене и выступать! – Лев Николаевич выругался, зло глядя на обросшего седой щетиной, неопрятного увальня. – Если бы не Аносов, ещё неизвестно каких дел вы бы натворили, пьянчуги хреновы!
Бельский снова выругался, отчего Бурдинского затрясло ещё больше, но уже не столь с перепоя, сколько от явного, выплеснувшегося наружу панического страха.
– От руки Ленкова сегодня ночью погиб начальник угрозыска товарищ Фоменко!
У Бурдинского подкосились ноги, он рухнул на стул и закрыл лицо руками.
Бельский не оговорился. У чекистов, да и у самого директора ГПО, не было и тени сомнений, что с чердака дома Гроховского стрелял не один Мишка Самойлов. Бельский был убеждён, что вряд ли бандит-одиночка мог действовать столь отчаянно и нагло. Из показаний уже арестованных ленковцев следовало, что Самойлов приближён к главарю, предан ему. И где гарантия, что в суматохе перестрелки с чердака юркнул в темноту только Мишка? На чердаке поутру, во время обыска дома, чекисты обнаружили стреляные гильзы от «маузера». А не Коська Баталов ли говорил Ронскому, что «маузер» Анохина «снял с продажи» и забрал себе Ленков? И не потому ли так отчаянно вел себя Самойлов, что отвлекал внимание от главаря. Конечно! Ускользнул в суматохе сам Ленков!
И много после, чуть ли не до наших дней, останется немало сомневающихся в том, что ночью в доме Гроховского «маузером» в одиночку орудовал Самойлов.
– Сейчас вас отведут в камеру, – нарушил гнетущую тишину Бельский. – Хорошенько подумайте, Бурдинский! В такое вы дерьмо вляпались, что трудно сказать, отмоетесь ли. Сегодня или завтра с вас снимет официальный допрос товарищ Колесниченко, следователь по особо важным делам Высшего Кассационного суда… Ну а там поглядим…