Мысли неожиданно перескакнули в забытый кукинский дом. Чего там нынче? Равнодушно подумалось о законной венчанной супруженице – ишь, даже лицо её полустерлось. И малой – какое-то туманное воспоминание – на коленке притих, глазёнками хлопает. А внутри-то и не дрогнет ничего… Всё чужое, всё это не про него… А вот китайцы чёртовы… Ленков словно воочию увидел смирившийся с неизбежным взгляд того, второго китайца, когда хватил топором первого, ударом раскроив ему череп и отбросив за телегу.
В животе заныло-забурчало. Прислонился к забору, запустив руку под брючный ремень, надавил ладонью на пупок – помогало иногда. Впрочем, пришли вроде.
– Филя, – позвал Ленков. – Вперёд один иди, я тут пока побуду. Разведай.
Цупко кивнул и, бесшумно ступая при всей своей кабаньей неуклюжести, шагнул в полураскрытую калитку катковского дома. Привычно подкрался под окно, поискал в ставнях щелку, припал-ввинтился глазом.
В горнице керосиновая лампа освещала стол с закуской, отблёскивая на бутыли. Цупко увидел Бурдинского, выстукивающего что-то пальцами по столешнице, и молодого парня, играющего спичечным коробком. Бурдинский явно уже принял стакашек, потому как что-то втолковывал, назидательно поднимая палец, молодому.
«Ординарец или, как его, язви тя в душу, – порученец! – подумалось Цупко. – Тоже стали бары, скоро без денщика срать не сядут!»
Он отодвинулся от ставни, покрутил головой, прислушиваясь. Тихо.
Цупко вернулся к Косте. Тот по-прежнему стоял, прислонившись к забору, напряженный, как показалось Филе.
– Костя, всё путём. Гоха там с орди… с порученцем своим, а больше никого.
– Что ещё за порученец? – напрягся Ленков.
– Ты же знашь, оне теперича важные шишки, никак без этого не могут. Но и ишо, чтобы охранять персону. Бурдинский меня нащёт парня предупреждал…
– А ты мне ничего не сказал! – с подозрением проговорил Ленков.
– Будя, Костя! Чо ты в сам-деле! Гоха зуб дал – тень енто евошняя, собачка преданная, кровью его Гоха повязал…
– Тогда иди разведай, как следует, а там и я зайду.
– Ладненько, ладненько…
Цупко той же неслышной походкою прошел через двор, поднялся на крыльцо, скользнул в сени.
– О-о, Филипп, ну наконец-то! – раскинул руки, поднимаясь, Бурдинский. – Чо так долго? А Костя где?
– Да тут, недалеко. Щас зайдёт, – ответил Цупко, зыркая по сторонам.
– Ну, тады садись, Филипп, знакомься. Спиридоном парня кличут. Наш, головой ручаюсь! Давай-ка, паря, тяпнем по малому стакашку!
От такого Цупко отказаться не мог.
– Ну, где Костя-то? – закусывая жирной селёдкой, вновь осведомился Бурдинский.
Зажёвывая опрокинутый стаканчик, Цупко недовольно поднялся и вышел во двор. Прислушался, громко кашлянул. В ответ не донеслось ни звука.
Глава шестнадцатая
Застыв соляным столбом, Цупко несколько мгновений вслушивался в ночные звуки, потом встрепенулся и быстро вышел через калитку, обеспокоенно оглядывая освещённую луной улицу. Снова условно закашлял.
– Тут я, Филя, – тихо послышалось откуда-то справа.
Ленков, чуть согнувшись, сидел на сложенных у забора брёвнышках, скрытый черёмуховым кустом.
– Костя, ты чо тут сидишь? Пошли в дом, всё нормально, Гоха заждался, жратва на столе остыла…
– У тебя всегда всё нормально, кады жратва да выпивка выставлены! – огрызнулся Костя.
– Ты чо? Да я на сто раз всё проверяю! – обиделся Филя и не преминул напомнить:
– Да кады бы не я, у Нюрки с Лёхой на зарученьи…
– Не трынди, помню, – оборвал Ленков. – Все вы, герои с заслугами, только толку нет… Не пойду я к Гохе.
– Вот те раз! – удивился Цупко. – И на хера в таку даль перлися? Дрыхли бы щас…
– Не пойду.
– Ты чо, Костя? Иль чево учуял? Ну, чево?
– Нехорошо мне што-то… Даже пронесло… Выпачкал… твою мать… руки, пояс!..
Филя с участием склонился над атаманом.
– Никак медвежья болезнь приклю…
– Заткни хайло, падла! Уже успел хватить! – злобно отреагировал Ленков, почувствовав свежий запах спиртного.
– Охо-хо, хватил! Чево хватил-то? – обиженно протянул Филя. – Стопарик махонький. Так сказать, со свиданьицем… Ты, это… Спустись к Читинке, обполоснись… Тут до речки шаг шагнуть…
– Ишь ты, какой заботливый! – язвительно проговорил Ленков. – А то я сам не догадался. Ты мне лучше про другое обскажи. Что там за человек с Гохой?
– Сопляк обнакновенный, – махнул рукой Цупко. – Сидит мышкой. Сразу видать, што он у Гохи на посылках, тот ём тока и распоряжатца: дай это, подай то…
– А Гоха как?
– Чо ты Гоху не знашь, кады на столе четверть? – хихикнул Филя. – Вливат в себя потихоньку. Ежели дело и дальше так пойдёт, то без выпивки останемси…
– Да ёшкин ты кот! – снова озлился Ленков, повысив голос. Но тут же осёкся, внимательно оглядел округу, сторожко прислушиваясь, и добавил свистящим шепотом:
– Мы для чево притопали, для чево, Филя? Ханку жрать или о деле погуторить?
– Там не ханя – спиртяга, – машинально поправил его Филя, за что тут же получил пинок сапогом в голень. – Ладноть, ладноть, Костя! Ну, чево ты? Не суропься… Гоха-то заждалси. Пойдём, а, Костя?.. – Филя снова склонился над атаманом.
– Ладно… Пойду… А ты… ещё в дом сходи. И ждите, скоро я…
– А чо…
– Сказал же – живот крутит! Щас…
Ленков вскочил с брёвнышек, метнулся в гущу кустов.
– Ить, как приспичило… – Цупко покачал вслед головой. – И чево, где сожрал? У миня-то вся жратва добра была…
Он прислушался к собственным внутренностям, недоуменно развёл руками и снова подался в катковский двор.
Бурдинский встретил у порога.
– Ну? Где Костя? Забздел атаман, ли чо ли?
Гоха был уже заметно выпимши, и с ним происходило привычное – язык развязывался всё больше и больше.
Из-за стола выглядывал «ординарец». В отличие от Гохи он пьяным не выглядел. «Да уж… – хмыкнул про себя Филя. – С таким начальничком, как Гоха, ни выпить, ни пожрать, тока смотри да приказанья сполняй!..»
– Паря, маленькая накладка получилася… – Он потянул Бурдинского в сени.
– Кака така ещё накладка? – забеспокоился тот.
– Грех, Гоха, говорить, но Костя наш продристался пулемётом. Щас он на Читинку обмыться пошел. – Филя не удержался, хихикнул.
– Чево это он? – Тревога не отпускала Бурдинского.
– Чево-чево! Можа, сожрал чо несвеже, а можа, – так, от напряженья прохватило… Вот и…
Как Филе не терпелось вернуться за стол, но он себя пересилил и снова вышел на улицу.
Следом тихо подошел к калитке и Бурдинский.
Цупко опять условно закашлял в сторону черёмухи.
– Сюда подойди… – Ленков вывернул с противоположной стороны, из-за угла, держа пальто на согнутой левой руке.
– Костя, всё в порядке. Гоха уж напрочь извелся.
– Гоха, Гоха!.. Чево ты зудишь со своим Гохой! Душа не на месте…
Только тут Цупко увидел, что в правой опущенной руке Костя зажал свой любимый «кольт».
– А чо, Костя? Усёк чево-то? В доме-то спокойно…
Последнее у Цупко прозвучало как-то неуверенно. Настрой главаря незаметно передавался и подручному.
– Да нет… Просто чево-то я растележился… Не, не пойду я к Гохе… Мож, завтра с утрянки погуторим, не знаю… А можа… и ну его на хрен, этого дохторишку! Всю добычу все равно не перехваташь. Так и подавиться недолго…
Ленков с облегчением выдохнул, сунул револьвер в карман штанов, выжидательно посмотрел на Филю.
– Эх-ма… – Тот тоже вздохнул. И засуетился: – Ладноть, Костя, как скажешь. Щас зайду, картуз заберу и отвалим подобру-поздорову…
– Эва! Да ты чево, как барыня упирашься?! – шагнул от калитки Бурдинский, подслушав весь предыдущий разговор. – Значитца, уже и мне не веришь? Уже и меня побоку?! – Он рванул ворот и без того расстёгнутой до последней пуговки косоворотки. Материя затрещала. – Ну, спасибо, Костя! Уважил! Это ты со мной, значит, так?! С каких это пор?!
Бурдинский разве что не орал.
– Никшни, дубина! – подступил к нему Ленков, тревожно оглядываясь. – Чево разорался, дурак!
– Да иди ты… Берешься ему помочь, а тут такие кренделя!
Бурдинский с обидой отвернулся. Обиду не играл. Он сейчас и в самом деле сильно обиделся на Костю. За долгое напряжённое ожидание. За все свои страхи. За то, что положил на кон и растерял, продул всё своё былое благополучие. И выговаривал сейчас он обидчику всё на полном серьёзе.
– Не ожидал я, Костя, такова ко мне отношенья! Столь труда положил, штобы все подготовить… А невров? Ты считал мои невры? Ты думал, каково мне? Ношусь, как савраска!.. В мои-то годы… И чо в барыше?! Крутись волчком, а тебе – хрен тычком!..
– Чево ты разошёлся-то? – скривился Ленков. – Мож, тебе трибуну сколотить, от прямо тута? – Он махнул по песку под ногами полами пальто.
– Тебя и впрямь, Гоха, чево-то понесло… – подал голос и Филя. И тут же осёкся: понесло – пронесло, а как бы и вовсе Костя не взъерепенился от таких намёков.
А Гоха – уже по-другому. Очухался. Обхватил Костю за плечи, замурлыкал пьяным кошаком:
– Чево ты, Костя!.. Пошли, выпьем, поговорим. А то развели какой-то цельный балаган посредь ночи на улице. Пошли, братка, пошли… обговорим дельце-то. Богато дельце-то…
Так и зашли в дом – в обнимку – Костя и Гоха. Только Филя замер на миг посредь двора, вслушиваясь в ночь.
– Ты, Филя, посредь двора не торчи, – бросил в полуоборот головы Ленков. – В сенках охолонись, округу послухай, опосля своё наверсташь.
– Не тревожься, Костя, послухаю…
– Садись, Константин! Пальтецо сюды давай, повесим на гвоздик! – загудел Бурдинский.
Сам уже навалился на столешницу, булькая в стаканы спирт. Один, полный до краёв, пододвинул Ленкову.
– Выпьем, да дело обмозгуем.
– Пить не буду, – Ленков настороженно уставился на сидящего за столом Морехова, демонстративно вынул и положил под руку «кольт». – Что это за помощничек у тебя, а, Егор?
– Свой паренёк, надёжный. Спиря-Спиридон! – Бурдинский осклабился. – Он тебе в гостинице сподручен будет. Филя ж тебе расклад-то обрисовал, с ключом? Во-от… – Бурдинский потянулся к своему стакану. – Давай, братка, за здоровьице! Уж мы-то с тобою, Костя…