– Гражданин начальник! Как на духу! Ничево я не организовывал. Не я! Это все Коська Баталов со своим корешком Костиненко Николаем…
Мишка от усердия и пробившей его угодливой словоохотливости захлебывался слюной, пузырящейся в уголках кривящихся тонких губ. – Как на духу! Я и идти-то не хотел…
– Полноте, батенька! – укоризненно покачал головой Ибсен. – Я не я и лошадь не моя… Давайте без излишнего словоблудия. Сведения у нас имеются, что в убийстве на тракте верховодили вы.
– Наговор! Чистый наговор! – Мишка возмущенно приподнялся с места.
– Сидеть! – хлопнул тяжёлой рукой его по плечу Миронов.
– Гражданин начальник! На чистом глазу!.. – загнусявил со слезой в голосе Мишка. – На тракте меня не было. По наводке туда ходили приискателей грабить сам Костя Ленков, Кешка-Крыленок, Яшка Бердников и Павлян…
– Ленков?
– Во – крест кладу! – Мишка попытался перекреститься, но вышло неуклюже.
– Кто такой Кешка-Крыленок?
– Так это… Дружок Коськи Баталова и Яшки Бердникова.
– А что Баталов? Ходил на убийство?
– А как жа! Говорю жа, закопёрщики оне – Баталов и Костиненко. Тока Костиненко продуктишки подвозил и наводки давал…
– Кто такой Павлян?
– Павлян-то… Дык, тож Яшка. Павленко Яшка из Засопочного поселения. Там крестьянствует…
– Да уж, покрестьянствовали вы… – посуровел Ибсен. – Вот что, Самойлов…
Он выдержал зловещую паузу, заставившую Самойлова заелозить на табуретке.
– …У Госполитохраны имеется точная информация, что совершили вы не просто подлое убийство товарищей Анохина и Крылова… И засада на приискателей, как вы, Самойлов, выражаетесь, тут и вовсе ни при чём. Вы, заранее сговорившись, сотворили гнусный акт политического террора, а управляло вашим кровавыми лапами белое офицерьё из Маньчжурии!
– Гражданин начальник! Да какой террор! Штобы я да с беляками…
– Одна шайка-лейка! Это установлено точно! Все по расстрельной статье пойдете, сволочи! – закричал Ибсен, багровея.
Мишка бухнулся с табуретки на колени.
– Бля буду, режь, начальник! Сроду с беляками дел не имел! Участвовал в разных грабежах, но поче жа такой оговор?! Зуб даю!
– Довольно балагана, Самойлов! – взяв себя в руки, уже спокойно сказал Ибсен, глядя в сторону. – Нам не только это известно. Знаем, что это ты смертельно ранил товарища Фоменко. Всё про тебя знаем. Не будешь чистосердечно давать показания – ничто тебя от расстрела не отведёт. А так… Может, и есть ещё у тебя, Самойлов, возможность сохранить свою вонючую жизнь…
– Всё расскажу! – всхлипнул Мишка, нехотя подымаясь с колен.
– Во-во… Сядь и отвечай на вопросы. Итак, повторяю. Как организовал акт террора в отношении товарищей Анохина и Крылова?
– Не террор это… Правду говорю… В сам деле приискателей с золотым песком на тракте укарауливали… В убийстве Анохина и Крылова я участвовал. У меня был револьвер «Смит-Вессон», большой такой, с двумя патронами, а у других были винтовки…
– Кто был ещё, фамилии?
– Баталов, Бердников, Крылёнок, то есть Крылов…
– Надо же! – изумлённо заметил Салин. – Жертва и убийца в одну фамилию.
– Однофамильцы, товарищ Салин, не означает, что и характером одинаковы, – назидательно сказал Ибсен. – Битвы Гражданской войны отца с сыном, брата с братом развели – ого-го, как! – до смертоубийства.
Ибсен тяжело вздохнул.
– С германцем или японцами – тут понятно: враги иноземные. А вот это-то как? Ох, долго ещё нам все это икаться будет… – подал голос Миронов.
– Ничего никому икаться не будет! – отрезал Ибсен, хмурясь. – Бились и бьёмся мы за правое рабоче-крестьянское дело со всей революционной сознательностью и беспощадностью. А белая кость и все её подпёрдыши, в том числе и вот такие субчики, – он наставил на Самойлова револьверным стволом указательный палец, – за старые порядки из-за угла, из засады стреляющие в нас и ножи нам в спину всаживающие, – этим тоже икаться не будет. Захлебнутся собственной поганой кровью! Подавятся и сдохнут! А кто не сдохнет – добьём!
Ибсен продемонстрировал крепко сжатый кулак Самойлову. Оглядел изподлобья Салина и Миронова.
– Однако чего мы тут политдискуссию затеяли? Не допрос, а черте знает что! Давай, Самойлов! И поподробнее!
– Вот я и говорю, – снова заскороговорил Мишка, – никакова террора! Это все Костя… То есть атаман Ленков…
– Атаман… Какой, к черту, атаман?! Стеньку Разина нашли! – возмутился Ибсен. – Главарь бандитской шайки – и точка!
– Я и говорю, главарь Ленков за старые порядки…
– Но… А я что говорю, – удовлетворённо кивнул Ибсен. – Без беляцкой руки тут не обошлось!
– Главарь Ленков всем нам так и заявлял, де, он и есть предводитель партейных анархистов…
– Тьфу! – снова начал впадать в раздражение чекистский начальник. – Пошел ты на хрен со своими «партейными анархистами»! Хорош, Самойлов, заливать про Ленкова на хребте! Знаем, кто там был! Четверкой убивали, так? Ты, Бердников, Крылов, Баталов! Всё знаем, Самойлов! А я тебя на вшивость проверяю! Что-то не хочешь ты правду говорить…
– Всё! Каюсь, разволновался! – Мишка прижал руки к груди. – Как на духу! Вот точно так, вчетвером, как есть, и подались на хребет. А там энти едут на «мериканке». Ну и… Приближающихся мы встретили залпом, после чего двое упали, а третий каким-то способом убежал в лес… После того как узнали, что убили партийцев, то Ленков говорил: «Зря убили»…
– Опять Ленков?
– Но… – Мишка непонимающе уставился на Ибсена. – Я кады с «дела» револьверты ему принёс с бумагами, што мы с трупов сняли, то он и говорил…
– А что же пистолеты у вас не взял? «Браунинг» оказался у Баталова, «маузер» – у тебя, Самойлов. И за какие такие красивые глаза главарь тебе «маузер» задарил, а? Как самым верным псам подарочки сделал?!
– Ага, куды там… – проговорил Самойлов с горечью. – Костя сразу смекнул, что револьверты с энтих важных убитых – го-орячие!.. Коська Баталов-то договорился на продажу свово, а мене кады? Эх-ма, как зайца загоняли!
Самойлов с ожесточением выругался.
– Но-но! Придержи язык свой поганый! – прикрикнул Миронов, кося на Ибсена. – Совсем распоясались…
– Что ещё можешь показать о совершённых преступлениях? – махнув рукой Миронову, чтобы тот замолчал, продолжил Ибсен.
– Кроме убийства на тракте ходили на кражи, на грабежи в городе. Все ходили, сколько раз и куда – уже не помню. Я сам ходил на кражи в Чите, улицы не помню, но, например, в Читинской больнице украл приблизительно тридцать аршин серого сукна. Указал мне на энто «дело» Ермаков, который там служил конюхом… Ходили ночью с Баталовым, Крылёнком и Ермаковым, когда караул спал. Там никого не трогал. Сукно распределили и продали. Я лично продал в Могзоне за сорок два рубля серебром… Ещё коло бойни в Чите ограбили китайца, шедшего в направлении города: способом «Руки вверх» взяли полсотни рублей… Потом обокрали китайскую лавочку со взломом замка в Кузнечных рядах, никого не убили. Собрали там три, а мож, четыре тысчонки сигарет, четыре или пять банок монпансье… ещё пачек с десяток по полсотни штук папирос и два куска сарпинки. Участвовали Яшка Бердников, Мишка-хохлёнок, Баталов и Крылов. Добычу разделили, сарпинку продали… Ещё в Кузнечных у бурята отобрали пять пудов яричной муки, бурята не тронули, – на «Руки вверх! Не шевелись!» Все эти «дела» были до убийства Анохина и Крылова, а после убийства я уже нигде не участвовал.
– И чем же промышлял?
– Жил. И – всего делов. В Чите я жил. У Гроховских. Оне – цыгане, родители жены… Были арестованы… Видимо, участвовали в шайке, но я не знаю…
– Жена – это Елена Гроховская?
– Она самая…
Ибсен повернулся к Миронову.
– Скажите конвою, пусть её приведут. А вы, Самойлов, продолжайте, продолжайте…
– Дык, а чо продолжать-то… Я жа говорю, што опосля тракта ничегошеньки…
– А убийство начальника уголовного розыска?
– Не-а, не… Когда нас, меня, Ленкова и сына старого цыгана Гроховского, хотели заарестовать у Гроховского в доме, то Ленкова схомутать не удалось, он отстреливался, ранил начальника сыскарей. В этот раз арестовали сына Гроховского, остальные разбежались, то есть я и Ленков. Он и есть убивец…
– Слушайте этого козла вонючего! – заорала с порога Гроховская. – Он, он это! И не было там никакого Кости тагды! Врёт!
– Замолчите, Гроховская! – одернул ее Ибсен. – Вам слова не давали! Сядьте и помолчите пока.
Гроховская покорно опустилась на стул в углу.
– Снова долотом, Самойлов! – бухнул кулаком по столу Ибсен. – Не хочешь ты правду говорить! Я же тебе русским языком сказал: всё про тебя знаем! Маузерную пулю из тела извлекли, Самойлов! Твою пулю!
Самойлов молчал, опустив голову.
– Разрешите, товарищ Ибсен? – Салин вопросительно посмотрел на старшего. Тот кивнул.
– А скажи-ка, Самойлов, с кем ты заявился в Бальзой?
– Как с кем? Так, вот, с энтой дурой…
– Врёт он, гражданин начальник! – снова не выдержала «Курносая». – Как сивый мерин! С нами ещё Сарсатский был, Ляксей!
– А что за Васька с вами был?
– Васька? – непонимающе уставилась на Салина Гроховская, но тут же всплеснула руками: – Так это Сарсатский для этой, как ее…коспри… Ну, для тайного общенья?
– Конспирации, что ли?
– Да, для её самой! – торжествующе заключила «Курносая», злорадно поглядывая на Самойлова. – Этот Лёшка Сарсатский, граждане начальники, у Ленкова в большой цене ходил! Бандюган из бандюганов! Это он Мишку в ленковскую шайку записал! Он с нами из Читы убёг и шёл до Бальзоя, а потом мы в Могзон подались, чтобы, значит, сюды, в Верхнеудинск, добираться, а Сарсатский… В Доронинское село он подался, господа-товарищи начальники! В Доронинское, там у него родни полно… А ежели в Читу возвернётся, так там он в Кузнечных рядах проживает, в доме Прохорова. Хозяин-то сам помер, а Лёшка – аспид еще тот! – к хозяйке-вдовушке и пристроился, на неостывшее местечко…
«Курносая» грязненько захихикала.
– Чья бы корова мычала… – буркнул Самойлов. – Уж тебя-то народу пропахало…