Ответ из Главупра Нармилиции в газету «Дальне-Восточный путь» датирован 13 июня. А 14 июня Антонов представляет в главк свой рапорт и приложенный к нему акт о том, что ему комиссией врачей установлен диагноз «малокровие при упадке питания». В рапорте начальник областной милиции собственноручно указывает: «Заболевание получено за период службы в милиции, каковая служба начата еще в г. Владивостоке, куда я был заброшен судьбой, скрываясь от преследования белобандитов как партийный работник, участвовавший в нескольких организациях по ведению борьбы и свержению реакционеров…» Антонов просит отпуска и выделения ему 200 рублей золотом для усиления питания и лечения.
Сильна была привычная для Антонова «номенклатурная надежда»: по-прежнему верил, что где-нибудь ещё сгодится на руководящих постах. Но «горяченькие деньки» конечно же надо пересидеть в укромном, спокойном месте, нервишки подлечить, то да сё…
На рапорте краткая резолюция министра Петрова: «Уволить, отказать в выдаче денег ввиду отсутствия кредитов. 18. VI. 22 г».
28 июня 1922 года начальник Забайкальской областной милиции Н.Н. Антонов приказом министра внутренних дел ДВР уволен со службы «согласно его рапорта». Ровно год проработал Антонов на этом посту…
Позднее – впрочем, что уж тут удивительного? – бывший большой милицейский начальник всплывет на номенклатурной волне и ещё покажет свою ретивость. Но это уже другая история. Из 1937 года…
Глава восемнадцатая
Тополя обильно роняли на серый песок и скрипучие дощатые тротуары Амурской улицы золотые листья. Прихваченные ощутимыми утренними заморозками, они хрустели под ногами, лениво сметались ветерком под заборы в рыхлые кучки.
Абрам Иосифович зябко повёл плечами. Втягивая шею в воротник потёртого кожаного реглана, пожалел, что вышел из дому, не надев тёплой нательной рубахи. Ему и летом зябко – даёт о себе знать захватившая все внутренности слабость, позорная для боевого командира. Хотя, чего уж былую славу что кобылу пришпоривать. Откушала Груня марципанов…
Своё слово, данное товарищу министра внутренних дел Иванову в июле прошлого года, Барс-Абрамов сдержал. Центральная милицейская инструкторская школа в начале ноября 1921 года выпустила первый набор младшего командного состава Народной милиции, после чего Абрам Иосифович свои полномочия сложил. Раны так и не давали покоя, перенесенное воспаление легких тоже не прошло без последствий – врачи заподозрили туберкулёз. К счастью, диагноз не подтвердился, но лечения пришлось принять в избытке.
За минувшее лето, как самому показалось, окреп несколько, а вот подкатила осенняя хлябь… Снова перехватывало дыхание, раздражало бесконечное покашливание и першенье в бронхах.
А ещё тянуло в родные места, хотя ждать там его некому… Но не покидало убеждение, что в мягком и южном климате хвороба отступит, а если вообще уехать к тёплому морю, то совершенно другая жизнь может получиться, ведь сорок три всего, не старик…
Минувший год не у дел в отношениях с товарищами ничего не изменил. Навещали, привозили выделенный для Абрамова начальством милицейской школы паёк, приглашали на торжественные собрания и выпуски. Собственно, и лето в деревне на берегу Онона он тоже прожил не у чужих людей: уговорил его один из преподавателей школы погостить и поправить здоровье у своей матери. Она флигелёк отвела Абраму Иосифовичу, а он ей по хозяйству подсоблял. Приветливая и добрая старушка, а певунья какая! Под вечер соберётся с товарками на скамье под огромной раскидистой черёмухой, а там вслед за неторопливым бабьим разговором и песня потянется…
Абрам Иосифович действительно собирался уезжать из Забайкалья. Ему собраться – подпоясаться! Но, с одной стороны, все эти болячки, а с другой – как окунулся в прошлом году в милицейские дела, так и прикипел. Те, кого выучил, разлетелись по всей Дэвээрии, но кто в Чите остался – с теми часто виделся. Они ему про службу рассказывали, советовались. И через это совершенно по-другому стал воспринимать Абрам Иосифович милицейское дело, окончательно убедившись, насколько оно – штука сложная и опасная. И, без всяких банальностей, – благородное.
Потому и дорогой ценой доставшийся милиции разгром ленковской шайки, кое-какие подробности которого Абрамову были известны не только из газет, стал для него событием большим.
– Здорово, Абрам!
Знакомый голос прогудел за спиной.
Барс-Абрамов оглянулся и увидел своего старого партизанского знакомца, Петра Афанасьевича Аносова. С удовольствием оглядел его крепкую, рослую фигуру.
– Здорово, Афанасьич! – С удовольствием пожал жёсткую, сильную пятерню. – Ты погляди, не берёт тебя время! Крепок, дуб, крепок!
– Да уж, пока жаловаться грех, – довольно пробасил Аносов, согнутым пальцем разглаживая щеточку усов. Но тут же с обеспокоенностью вгляделся в товарища:
– Ты-то как, дружище? Слышал, прихватили тебя старые раны?
– Оклемался, – махнул рукой Абрам Иосифович. – Кончай про это балаболить. Живы будем – не помрём! Что новенького расскажешь?
– Так ты небось уже знашь, что на первое октября суд по ленковскому отребью назначили?
– Про это слыхал, – кивнул Абрамов.
– Двадцать пятого августа правительство Дэвээр специальный закон приняло! Вот как! – сказал Аносов. – Высший Кассационный суд дело по шайке будет рассматривать. Председателем самого Матвеева назначили, а членами тройки – Мадеко из Вышкасссуда и Берсенёва, заместителя председателя Главного Военного суда. Солидный состав! Вдобавок ещё и три общественных обвинителя – помпрокурора Забайкальского округа Штефан и наши именитые юристы – Трупп и Меер.
– Этих я не знаю.
– Ты чо, Абрам! Зубры ещё те! Расчехвостят бандитское отребье в пух и прах! Ты глянь, сколь их туда насобирали – почти сотню! Вот пролили, гады, кровушки-то людской!
Пётр Афанасьевич сокрушенно покачал головой.
– Жаль, главного злодея взять живьём не удалось! Хотелось бы посмотреть, как бы он на суде вился! – с ожесточением ударил кулаком в ладонь Барс-Абрамов.
– Жаль, конешно. Но, с другой стороны… Влияние у него, Абрам, на подручных, как понимаю, огромаднейшее было. Так что, ты представь: сидит Ленков в зале суда – и кто до конца откровенным будет?
– А сейчас, думаешь, ловчее выйдет? – скептически заметил Абрамов. – Ленков – труп, ещё злодеев понастреляли десятка два-три… Оставшимся в живых есть на кого свои грешки сваливать. Выкручиваться будут ужами на сковородке! Гнилые, подлые людишки! Твари, а не люди! С «наганами» и ножами смелыми были, а нонче…
Барс-Абрамов безнадежно махнул рукой.
– Ничо-о! – протянул Аносов. – Суд разберётся. И воздастся каждому…
– Ну, ты, братка, прямо, как пророк библейский!..
Летние месяцы, особенно июнь и июль, действительно пополнили «улов» уголовного розыска и Госполитохраны. К концу июня в арестном помещении при Главупре ГПО и в Читинской областной тюрьме под следствием находилось уже более шестидесяти ленковцев – активных членов шайки, укрывателей, «делодавателей»-наводчиков, притоносодержателей. Общий улов уголовной шантрапы пополнили и фармазонщики всех мастей, с шайкой впрямую не связанные, но попавшие в ходе операций уголовного розыска и ГПО, что говорится, в «общий замес». Безусловно, что основные силы дознания и следствия были нацелены на бандитов-ленковцев.
«Большинство из них, – сообщалось в «Дальне-Восточном телеграфе», – созналось во всех совершенных преступлениях: убийстве членов Дальбюро Анохина и Крылова, начугрозыска Фоменко, убийстве и ограблении многих бурят на трактах, китайских лавок, киосков и квартир во многих местах города, нападении на квартиры Цина, купцов-спекулянтов на Сретенской улице и склады Нобеля, убийстве и ограблении армянина на Софийской ул., ограблении приисков, кассы общества потребителей в Татаурово, убийствах многих своих членов шайки за нарушение “блатной” дисциплины и пр. преступлениях».
А 3 июля в Читу был доставлен и арестованный 20 июня в Верхнеудинске Аввакум Соколов – «Шурка-золотой зуб». На допросах он тоже не запирался. Разматывались всё новые и новые цепочки связей бандитов с укрывателями и сбытчиками краденого и награбленного.
Пребывая в шоке от неожиданного ареста, когда, казалось, уже появилась реальная возможность с концами уйти от дэвээровских сыщиков, Шурка был неестественно оживлен и словоохотлив:
– …Я часто ходил в сапожную мастерскую грека Асланиди. Сам он сказывал, что греческий подданный. Имеет сапожку с наёмным трудом, а живёт во флигеле номеров «Байкал» на углу Корейской и Александровской… У него многие наши бывали – Кешка Петров, Наполеон Косинский, старик Харбинец, то есть уголовник Дмитриев, Мишка Логотенко и сам Ленков! Асланиди завсегда хорошо знал, чем компания занимается, ну, то бишь грабежами… Еще там у Асланиди в найм сапожником работает Семён Александров. Личность тё-ёмная! Сам хвастал, что ещё в николаевское время, аккурат в тринадцатом годе, судился за кражу вина с парохода во Владивостоке…
– Никаких темных дел с хозяином и его знакомцами я не имел…
Сорокапятилетний Александров утирал беспрерывно выступающие на лбу крупные капли пота, торопливо поясняя:
– Работаю у Асланиди по найму где-то с полгода. Очевидцем, конечно, был… Доводилось видеть, как к нему, почти ежедневно, приходили разные подозрительные лица, из коих знаю бандита Ленкова, Наполеона Косинского, Иннокентия Петрова и Шурку с золотым зубом по хвамилии Соколов и по имени Аввакум. Потом ещё старик по кличке «Харбинец», известный мне под двумя хвамилиями – Бочкарёв и Дмитриев… Приходили они все к хозяину, он их кормил, все они часто оставались в квартире Асланиди ночевать. Приносили хозяину и его жене разные вещи…
– Да слушайте вы этого мужлана! Александров у нас с Рождества работает. Ой, никого он не знал! Куда та-ам!.. – нараспев, жеманясь, выговаривала, опуская долу пушистые ресницы, двадцатитрехлетняя Вероника Вонифацева, гражданская жена оборотистого грека Алексея Георгиевича Асланиди, только что разменявшего двадцать шестой годок.