Крах атамана — страница 68 из 74


Опрос свидетелей и потерпевших продолжался ещё три дня.

Непрятный сюрприз ожидал большинство подсудимых 15-го числа, на тринадцатый (!) день процесса: показания давала Ленка Курносая – Гроховская.

– …А в шайку Кости Ленкова я ещё осенью двадцать первого вступила, как вот познакомилась с Мишенькой моим драгоценным, красавцем чернявеньким! – Цыганка, зло улыбаясь из-под закрывающей остатки носа белой тряпки, ткнула пальцем в сторону психующего Самойлова. – Вотень-ка, миленький мой! Как стал домой муженёк невенчанный разное барахлишко таскать, вещички да продукты всякие, так и не надо было большого ума сообразить – разбойничает, людишек ограбливает. Ну а через Мишеньку и других узнала разбойничков…

Гроховская, гундося и быстро жестикулируя, посыпала фамилии, а потом начала перечислять известные ей преступления бандитов – от прошлогоднего осеннего налёта ленковцев на золотые прииски, массы квартирных и уличных грабежей в Чите и до убийств – на Витимском тракте и начальника угрозыска Фоменко.

Скрежетал зубами Мишка Самойлов, да что теперь – близок локоток, а не укусишь!

– Чёртова наводчица! Сама така! – с выкриком вскочил было Бориска Багров, но тут же от кандального скованности плюхнулся обратно на скамью, сплюнув и выматерившись.

После показаний Бойцова и допроса Гроховской практически ни у кого из подсудимых уже не осталось иллюзий на исход их дела. Абрам Иосифович наблюдал, как менялось в сторону полной прострации настроение в ложах, особенно у «кандальников». Особенно это стало заметно, когда притих и самый хорохорившийся – Михаил Самойлов.

Пытался на перекрестном допросе 16 октября снова поиграть на патетической струне Бориска Багров, заявляя о своей преданности трудовому народу и постоянном желании уйти из шайки в НРА, но два простых вопроса судебного поверенного В. Дистлера и его заставили обнажить свою истинную сущность:

«ДИСТЛЕР. Ограбить невинных считалось правилом шайки?

БАГРОВ. Мы старались грабить реакционеров!

ДИСТЛЕР. Вы рабочего Лосицкого, китайцев убили тоже потому, что они реакционеры?

БАГРОВ (после некоторого замешательства и бессвязных пояснений, громко). Грабили виновных и невиновных!»

Пятнадцатый день процесса над ленковцами, 18 октября, завершился продолжительнейшей речью главного общественного обвинителя Е.А. Труппа. На взгляд многих юристов, эта речь явила собой филигранно выполненный общественно-политический и правовой анализ сущности зла в образе шайки Ленкова, с детальным разбором её структуры, причин и мотивов совершенных ленковцами преступлений, тяжести наступивших последствий, но особенно интересными оказались психологические характеристики преступников, а выводы общественного обвинителя поразили: старейший забайкальский юрист призвал суд объективно оценить вину каждого, не «чесать» всех под одну гребенку.

Под сильным впечатлением уходил в этот вечер домой не только Барс-Абрамов. Речь обвинителя, как ни странно, заставляла размышлять. Но не о тяжести совершенного шайкой и необходимости суровой кары убийцам и грабителям, ворам и их пособникам – это было ясно и понятно. Абрам Иосифович думал о другом: до каких же масштабов смог бы развиться этот самый организм шайки, если бы не милиция, угрозыск, ГПО и помощь им со стороны честных людей? Вырос бы циклоп-исполин, с которым не справиться без армий и фронтов?..

Перед глазами снова встали сумрачные физиономии Лукьянова, Милославского, Самойлова, Христолюбова, ленковцев-карбатчиков, Попикова, Голдобина… «А ведь в своё время на них надеялись, оружие им доверяли, чтобы от бандитов надёжной защитой были народу! Перекрасились-переметнулись, суки!» – Абрам Иосифович выругался и вдруг отчетливо понял, ЧТО БЫЛО БЫ ДАЛЬШЕ.

Расползалась бы невидимая бандитская плесень по милицейским участкам и управлениям, в ГПО и армейские части, в кабинеты сначала мелких, а потом и начальников покрупнее, в депутатство Народного собрания, а там глядишь – и в правительство! И мятежей не надо! Правь исподтишка да барыши считай! И с револьвером да в маске прохожих уже прикарауливать ни к чему.

…Еще шесть дней продолжались судебные слушания. Выступали другие представители обвинения, затем почти два дня слушали защитников, шли прения сторон, дополнительные опросы подсудимых и свидетелей.

24 октября каждому из подсудимых было предоставлено последнее слово. Кто-то бил себя в грудь и просил снисхождения, кто-то тупо продолжал твердить о своей полной невиновности и злом оговоре, кто-то словом не воспользовался – молчал, смирившись. Багров тихо попросил «тов. правосудие» о пощаде, Самойлов – наоборот, поднявшись и через силу улыбаясь, бросил:

– Раскаиваться не вижу повода! Да, убивал и грабил! Зато пожил всласть! Жаль, недолго музыка играла… Но зато – деньги были, попил, погулял и с бабами наваландался – можно и помирать!

Бизин смиренно просил суд учесть его преклонный возраст, а Цупко промолчал. Что-то хотел сказать Лукьянов, но сорвался на полуслове и, звякнув кандалами, медленно опустился на скамью, уткнувшись в кулаки.

Лишь доселе тихий Костиненко-Косточкин встал с улыбочкой змеиной и отрубил с неожиданной решительностью и остервенелостью:

– Виновным себя не признаю!

И сел с таким видом, словно сейчас же подхватят его под белы рученьки, сымут оковы тяжкие и – на свободу со всеобщим прощением. Видимо, недалече от Мазолевского ушёл.

– На этом судебные слушания по делу шайки Ленкова объявляются законченными, – объявил председательствующий Е.М. Матвеев. – Прошу всех встать! Суд удаляется для вынесения приговора по делу. Приговор будет объявлен завтра, двадцать пятого октября на вечернем заседании суда в пять часов вечера.

Глава двадцатая

1

Непростыми, ох, непростыми выдались последние сутки для тридцатишестилетнего председателя Высшего Кассационного суда ДВР Евгения Михайловича Матвеева. Председательствуя на процессе по делу шайки ленковцев, Евгений Михайлович с особой внимательностью следил за реакцией публики в зале. Понимал, что обязан по должности и положению в судебном заседании стопроцентно беспристрастным быть, абсолютно объективным, а душа…

Было и ещё одно обстоятельство.

Их постоянно сравнивали. Двух братьев Матвеевых.

Николай – старше на целых девять лет. После окончания Иркутского юнкерского училища служил землемером при правлении Забайкальского казачьего войска. После февраля семнадцатого избрали в состав войскового хозяйственного правления. Участвовал в работе первого областного съезда Советов Забайкалья, вошёл в Народный совет, заняв пост товарища комиссара по военным делам. Большевик по убеждениям, старший Матвеев после установления в феврале восемнадцатого советской власти в Забайкалье вначале был назначен комиссаром внутренних дел Комитета советских организаций, образованного вместо Народного совета после 3-го областного съезда Советов, а с апреля возглавил Забайкальский Совет народных комиссаров. После временного падения советской власти перешёл на нелегальное положение, перебрался в Приамурье, скрывался в тайге. Однако ареста не избежал, был схвачен японцами и оказался в лагере для военнопленных. В феврале двадцатого партизаны разгромили лагерную охрану и пленников освободили. Николая Матвеева назначили заведывающим политотделом Приамурской партизанской армии, а в декабре перевели на работу в Читу, в центральные органы только что созданного правительства ДВР. Вскоре Н.М. Матвеев назначается членом правительства и военным министром, а затем – в начале двадцать второго года – председателем правительства.

Младший Матвеев по военной стезе вслед за старшим братом не пошёл. Окончил горное училище, затем общественно-юридический факультет Московского народного университета имени А.Л. Шанявского и высшие кооперативные курсы при этом же университете. В шестнадцатом году, полный революционных настроений, вернулся в Забайкалье, работал в областном союзе кооператоров. В разворачивающуюся в Чите революционную деятельность окунулся, что говорится, с головой; после известных февральских событий семнадцатого вошёл в состав Забайкальского областного комитета общественной безопасности – территориального органа управления, которые повсеместно по России создало Временное правительство. В отличие от старшего брата поначалу разделял взгляды меньшинства РСДРП, затем вступил в ряды большевиков, сменил брата на посту комиссара внутренних дел Забайкальской области, потом был назначен председателем чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, но пробыл в этой должности неполных три месяца: советская власть пала, и Евгению Михайловичу пришлось покинуть Читу, уйти к партизанам. С образованием Дальневосточной республики вновь вернулся к политической деятельности, участвовал в работе Учредительного собрания, в мае 1921 года был назначен министром внутренних дел ДВР, а через год – председателем Высшего Кассационного суда.

Несмотря на довольно схожие революционные судьбы, политические биографии, братья во многом разнились. Старший мыслил «державными» категориями, но был более управляем из Центра, каковым для Дальневосточной республики оставалась Москва, тогда как младший больше, как говорится, ходил по земле своими ногами. Наверное, потому, что имел юридическое образование и соответствующую практику, а юристов-романтиков, как известно, не бывает. Классические, базовые постулаты права, к сожалению или к счастью, редко совпадают с общепринятыми понятиями справедливости, а уж с революционной необходимостью и целесообразностью и вовсе, зачастую, не имеют ничего общего.

Поэтому реальное восприятие обоих братьев теми, кто их знал, с кем им доводилось работать и кому приходилось выполнять принимаемые одним или другим Матвеевым решения, – выглядело с точностью до наоборот.

Матвеев-старший был принципиален и политически категоричен. Признавал два цвета: красный и белый. Из-за этого ему нередко приходилось сильно ломать себя в роли главы ДВР: политическая обстановка вокруг «буфера» предполагала реверансы с теми силами, которые были противны большевистскому духу председателя правительства. Но, как бы там ни было, про старшего Матвеева говорили со значением: «Политик!». Говорили уважительно, подчиняясь, признавая его авторитет лидера, вожака, трезво оценивающего обстановку в республике и вокруг неё.