– Я думаю, они добрались до «Подземстроя», – она придала своему голосу уверенный тон, – попали внутрь и получили медицинскую помощь. Но врачи не отпускали их назад до тех пор, пока не истёк минимально допустимый суточный интервал между циклами антирада. Потом они выехали за нами, но еще не доехали. Нужно подождать. – Ингеборга показала Давиду блок капельницы: – Наш договор помнишь?
– Помню, – утомлённый ребёнок вытащил из-под одеяла руку и подвинул её ближе к девушке, зябко поёжившись. – Холодно!
– Сейчас пройдёт. – Ингеборга укрепила на его руке корпус капельницы, и его индикатор сообщил об успешном введении иглы пациенту. – Это из-за температуры, но мы её быстро собьём. Попробуй пока поспать, хорошо?
– О'кей. – Давид потёр воспалённые глаза свободной рукой и спросил: – А у нас энергии хватает?
– Хватает! – поспешила заверить его Дилара, поправляя одеяло. – На двое суток ещё! А они вернутся через два часа! Ты как раз выспишься!
Давид закрыл глаза, и Ингеборга продолжила обследование остальных пациентов. За прошедшие сутки ей удалось улучшить их состояние и даже частично выровнять показатели биохимии крови. Очень пригодились знания, полученные на углублённом факультативе по радиологическим поражениям, на посещении которого в свое время так настаивал отец. Она пошла на этот факультатив после первого семестра, и её не хотели брать, заявляя, что для первокурсницы данная программа преждевременна. Отцу даже пришлось встречаться с деканом, но на этом препоны закончились. Факультатив был платный, и отказываться от денег институт не стал. Чтобы идти в ногу со всеми, Ингеборге пришлось серьёзно заняться самостоятельным обучением. Но терапия радиологических поражений подразумевала интенсивную биорегенерацию, и пришлось брать второй факультатив, уже по работе с биорегенератором. А биорегенерация – это в основной своей массе травматология и роботизированная хирургия.
В общем, одно тянуло за собой другое, потом третье, четвёртое и так далее. В результате свободного времени у неё не осталось совсем, и быстро пришлось менять план учебных занятий. В деканате препятствовать не стали, позволив ей заниматься по индивидуальному платному учебному плану, и за три года она серьёзно продвинулась в обучении, намного опередив сокурсников. Правда, всё это время её жизнь шла по одному и тому же кругу: сон – учёба – спортзал – учёба – сон, без перерывов на отпуска и каникулы. Единственным временем для отдыха были выходные в конце недели, ради которых она уезжала из Москвы сюда, в их маленький, но бесконечно уютный семейный домик на краю леса. Родители даже забеспокоились, не слишком ли она усердствует в обучении, и не раз предлагали ей воспользоваться очередными каникулами и слетать куда-нибудь на тёплое море отдохнуть. На море, конечно, хотелось, но Ингеборга твёрдо решила, что не будет понижать интенсивность обучения до тех пор, пока не освоит всю свою учебную программу. Ещё год, и её индивидуальный план будет полностью отработан, вот после этого можно будет наградить себя отдыхом. Всё равно придётся составлять новый индивидуальный план по интернатуре и ординатуре, и его утверждение у университетского руководства, скорее всего, будет непростым, так что время на отдых найдётся. Родители одобрили её позицию, особенно радовался отец, очень гордившийся её не по возрасту серьёзными успехами.
А потом пассажирский лайнер, на котором мама и папа летели в отпуск, взорвался в результате проведённого исламистами теракта, и понятный и добрый мир Ингеборги разбился вдребезги. Наполненное болью тоскливое одиночество, отравленное острым чувством несправедливости, едва не раздавило её тягу к жизни. Чтобы отвлечься от захлестнувших печальных мыслей, она сосредоточилась на учебе и попыталась полностью отгородиться от окружающего мира. Занятия, тренировки, забота о доме, в котором ещё осталась крохотная толика погибшего семейного тепла. Тренировки особенно выручали: час на беговой дорожке с наушниками на голове позволял выплеснуть агрессию, накапливающуюся на весь мир, слишком злобный, несправедливый и двуличный, чтобы вновь казаться добрым и радостным. Особенно тяжело было держать себя в руках при виде представителей всевозможных мусульманских народов, которых в Москве было подавляющее большинство, сколько она себя помнила. Везде мерещились террористы…
В такие минуты очень помогала медитативная йога, успокаивающая внутренний шторм и дающая возможность взглянуть на всё со стороны трезвым взглядом. Спустя полгода после трагедии Ингеборга научилась жить заново и даже наладила почти угасшие отношения с подругами. Жизнь продолжается, так говорил отец, если у него или у матери случались какие-то неприятности. С этой мыслью она пригласила Кристину и Светлану на свой день рождения сюда, в последний кусочек, оставшийся от её некогда идеального мира. Хотелось доказать всем и самой себе, что жизнь действительно продолжается. Но всё вышло совсем не так, как мог бы подумать кто угодно…
– Инга, – одна из пациенток, только что прошедшая анализ крови, скосила глаза на спящего Давида и понизила голос почти до неслышного: – У нас у всех… будет так же, как у него?
– Он ребёнок, – тихо ответила Ингеборга. – У него не такой сильный организм, как у взрослого. Переохлаждение, недоедание, нехватка питья, радиация, несколько интоксикаций подряд, включая передозировку, частый приём антирада, который сам по себе очень вреден, – тут не каждый взрослый выживет, если иммунитет ослаблен или здоровье не очень. Я бы сказала, что он ещё очень хорошо всё это перенёс. У вас ситуация намного лучше. Биохимия крови плохая, но диагност не видит лейкоза, что уже обнадёживает. Во что всё это может развиться со временем, сейчас сказать сложно, вам всем требуется биорегенеративная терапия. У меня есть некоторый запас медикаментов и несложное медицинское оборудование, это позволит вам восстановиться в какой-то мере. Но в «Подземстрое» вас наверняка вылечат, там есть биорегенераторы и квалифицированные врачи.
Это объяснение ободрило женщину, и Ингеборга покинула ставший лазаретом тамбур. После осмотра стоило провести дезинфекцию и обслуживание медоборудования, и девушка направилась к стерилизатору. Сидящая в кресле Кристина встретила её взглядом, плохо скрывающим страх:
– Их до сих пор нет… а вдруг он просто бросил нас тут? Добрался до «Подземстроя» – и всё!
– Нет, – уверенно ответила Ингеборга, укладывая приборы в выдвижной лоток стерилизатора. – Он вернётся. Они же оставили нам своих женщин и ребёнка.
– И что? – нервно фыркнула Кристина. – Я со всеми познакомилась! Ты в курсе, что они знают друг друга всего несколько дней? Там единственная настоящая семейная пара – это Дилара с Антоном. Только этот Антон ничего не решает! Всем рулит генерал и Олег. Или кто там у них теперь вместо генерала… Им там на нас вообще наплевать, они нас даже не видели!
– Он вернётся, – с безапелляционным спокойствием повторила Ингеборга. Она закончила загрузку и коснулась сенсора на панели управления стерилизатором. Лоток с тихим жужжанием втянулся в основное устройство, стерилизатор закрылся и зашипел, начиная процедуру очистки.
– Почему ты так уверена? – Кристина пыталась держать себя в руках.
– Он сказал, что вернётся, если останется жив, – объяснила Ингеборга, отходя от оборудования.
– О да! – Кристина издала нервный смешок. – И ты ему поверила! Ты вообще понимаешь, как это глупо звучит? Ты поверила мужику, которого увидела впервые в жизни! С таким подходом я вообще удивляюсь, как это у тебя их не было ни одного! Должно было быть больше, чем у всех девчонок нашей группы, вместе взятых!
– Обижать меня необязательно, – Ингеборга нахмурилась. – Я не знаю, почему я ему верю. Может, потому, что, когда до смерти остаётся лишь несколько дней, хочется надеяться на лучшее?
– Прости, – Кристине удалось совладать с собой, она забилась поглубже в кресло, обняла себя руками и поникла. – Мне очень страшно… Нас стало семеро, вода и еда заканчиваются, энергии осталось на двое суток, а их всё нет! Даже если они не успели вернуться и пережидали интоксикацию в своей палатке, то должны были пойти на следующий цикл антирада два часа назад!
– Мало ли что могло случиться в дороге, – возразила Ингеборга. – Там что угодно могло их задержать. Что нам мешает подождать ещё сутки? Тем более энергии хватит на двое!
– А вдруг они погибли? – тихо всхлипнула Кристина. – Вдруг «Подземстрой» уничтожен?
– Предлагаешь покончить с собой прямо сейчас? – Ингеборга устало покачала головой. – Зачем накручивать себя ещё сильнее? Нам и без того страшно. – Она подошла к подруге и бережно прижала её к себе. – Всё будет хорошо… Давай верить в это, пока ещё есть надежда! Сойти с ума от истерик и обречённости мы ещё успеем. – Ингеборга погладила Кристину по волосам. – Хорошо?
– О'кей, – всхлипнула та, обнимая ее в ответ. – Тебе хорошо, ты сильная… на тебя столько бед свалилось, а ты не истеришь, не паникуешь и даже постоянно чем-то занимаешься. Я вот всегда считала, что я сильнее всех… а сейчас умираю от страха… Я очень хочу жить!
– Я сильная? – Ингеборга грустно улыбнулась, вспоминая шесть месяцев молчаливой депрессии, ощущения абсолютной несправедливости окружающего мира и видения врага в каждом черноволосом прохожем. От последнего чувства она так и не успела избавиться полностью. – Я лишь пытаюсь выжить. Отец говорил, что во время тяжёлых эмоциональных потрясений самый главный враг человека – это безделье, потому что оно подталкивает тебя утонуть в океане жалости к самому себе. Нужно что-то делать, чтобы не сломаться и не потерять ясность мышления, чтобы понимать, что жизнь продолжается. Продолжается назло бедам. После того как родителей не стало, я всё чаще вспоминаю его слова… – она на мгновение умолкла, но тут же добавила: – Поэтому не хочу сидеть сложа руки. И двинуться крышей раньше времени – тоже. Кристи, последи за стерилизатором, ладно? Мне хотя бы умыться и руки помыть, я весь день пациентами занималась.