И духовные сущности, и их земные символы и отражения одинаково объективировались и мыслились в качестве вещей, которые поэтому вполне можно было сопоставлять, изображать с равной степенью отчетливости и натуралистичности. Протяженность земных вещей, их местоположение, расстояния между ними утрачивали определенность, поскольку центр тяжести перемещался от них в мир сущностей. Средневековый человек допускал, что за единый миг можно покрыть огромный путь.
Святой был способен тридцатидневный путь проделать за трое суток. Святая Бригитта совершила путешествие из Ирландии в Италию, успев лишь раз моргнуть, а святой Айдан из Англии в Рим и обратно обернулся за двадцать четыре часа. Сакетти приписывал «великому чернокнижнику» Абеляру способность за один час попасть из Рима в Вавилон.
Весь загробный мир одновременно и далек и рядом, – собственно, понятия «близкое» и «дальнее», указывающие на расстояния, здесь неприменимы. В средневековом мире обнаруживаются некие «силовые линии», попадая в сферу действия которых человек как бы выходил из-под власти земных законов, в том числе и законов пространства и времени. Многое из воспринимаемого чувствами и сознанием или представляющегося воображению средневекового человека вообще не может быть локализовано в пространстве.
Представления человека о мире вместе с тем отражают его представления и о самом себе. Так и восприятие человеком пространства связано с его самооценкой. Какое место занимает он в универсуме? Что служит в нем точкой отсчета? Известно, что в эпоху Возрождения, когда человеческая личность решительно порывала с традиционными корпоративными и сословными связями и самоопределялась как автономный субъект воли и поведения, восприятие пространства изменилось: индивид стал ощущать себя в качестве центра, вокруг которого размещается остальной мир. «Заново» открытая художниками Ренессанса линейная перспектива предполагает наличие наблюдателя, из одной неподвижной точки созерцающего все части картины, видимые поэтому под определенным углом. Цельность и связность всем деталям и фрагментам картины и, следовательно, изображаемой ею реальности придает именно наличие этого предполагаемого зрителя.
Средневековое время – по преимуществу продолжительное, медленное, эпическое.
Сельскохозяйственный календарь и распорядок суток, естественно, варьировали из одной области в другую. Нечего и говорить о том, что время средневекового человека – это местное время, в каждой местности оно воспринималось как самостоятельное, присущее только ей и никак не согласованное с временем других мест. Средневековое время – время природное, не событийное, поэтому-то оно и не нуждается в точном измерении и не поддается ему. Это время людей, не овладевших природой, а подчиняющихся ее ритму.
Свойственные сознанию той эпохи контрасты находили выражение и в восприятии главных частей суточного цикла. Ночь была временем опасностей и страхов, сверхъестественного, демонов, других темных и непонятных сил. Сколь большую роль играла ночь в восприятии народов того периода, видно из того, что счет времени они вели не по дням, а «по ночам». Противоположность дня и ночи – это противоположность жизни и смерти: «…день Господь отвел живым, ночь – мертвым». (Титмар Мерзебургский). Такую же оценку получила и другая оппозиция – лето и зима. Все эти оппозиции имели этическую и сакральную окрашенность. Были дни, считавшиеся благоприятными для тех или иных начинаний, и дни несчастливые.
Вплоть до нового времени сохранялась вера в связь человеческой судьбы со знаками зодиака, и от расположения последних на небосводе зависело качество времени. Знание лунного календаря было необходимо для успешных занятий магией. Почетное место в системе средневековых знаний занимала астрология. Календарь, многократно изображавшийся на протяжении всего средневековья в книжных миниатюрах, в рельефах на стенах церквей и соборов, на фресках, в ученых трактатах и в поэзии, – это преимущественно сельскохозяйственный календарь: каждый месяц знаменовался определенными сельскими работами. Это означает, что осознание времени начинается с появлением земледелия, то есть с появлением закрепощения на земле. Свободный воин за временем не следил. Возникает новый по своему смыслу жанр – земная деятельность человека совершается перед лицом небесного мира и как бы включается в единый гармонический ритм природы. Средневековые аграрные календари начинают регулировать сроки взимания феодальных рент и повинностей с крестьян. Податные кадастры, политики и картулярии постоянно упоминают важнейшие праздники, служившие моментами начала или окончания сдачи оброков, пахоты и жатвы, по причине их привязки к сдаче дани с покоренных земель.
В это время начинаются робкие попытки упорядочивания времени, попытки его осознания и заключения в рамки. Местная знать пытается выстроить истории (в понятии рассказы, были, легенды) своего правления. Хронисты разных правителей стремятся согласовать между собой периоды их царствований. Создается множество трудов по теории исчисления исторических периодов. Ряд хронистов выступает как специалисты по уточнению времени правления королей, епископов или свершения важных событий прошлого. В сочинениях Исидора Севильского («Этимологии») и Беды Достопочтенного («О временах» и «О счете времени») рассматриваются все единицы времени – начиная от часа и дня до года и мировых эр (aetates mundi). Однако все это разрозненные опыты, не дающие пока еще единого направления и единой платформы.
Вместе с тем огромное количество документов этого периода не содержит даты, и историкам приходится ломать голову над тем, чтобы установить время их составления. Время земных царств и следующих одно за другим событий не воспринималось ни как единственное, ни как подлинное время. Наряду с земным, мирским временем, существовало сакральное время, и только оно и обладало истинной реальностью. Категория божественного архетипа, определявшая поведение и сознание людей в средневековых обществах, остается центральной в мировосприятии.
Время осознавалось, по-видимому, исключительно в формах мифа, ритуала, смены времен года и поколений. Постепенно в сознании категория мифологического, сакрального времени («история Откровения») сосуществует с категорией земного, мирского времени и обе эти категории объединяются в категорию времени исторического («история Спасения»).
«В лето от сотворения мира 5199, от потопа 2957, от рождения Авраама 2015, от Моисея и исхода израильтян из Египта 1510, от коронования царя Давида 1032, в 65 седьмицу пророчества Даниила, в 194 олимпиаду, в лето 752 от основания города Рима, в лето 42 правления Августа Октавия, когда на всей земле был мир, Иисус Христос, вечный Бог и Сын вечного Отца… вочеловечился от Девы Марии», – гласил «Римский мартиролог».
Историческое время подчинено сакральному, но не растворяется в нем. Новое учение начало выдвигать совершенно новое понятие времени. Во-первых, понятие времени было отделено от понятия вечности, которая в древних мировоззренческих системах поглощала и подчиняла себе земное время. Вечность неизмерима временными отрезками. Вечность – атрибут богов. Время же – сотворено и имеет начало и конец, ограничивающие длительность человеческой истории. Во-вторых, по теории новых апологетов времени, историческое время приобретает определенную структуру, и количественно и качественно четко разделяясь на две главные эпохи – до Рождества Христова и после него. История движется от акта божественного творения к Страшному суду. В центре истории находится решающий сакраментальный факт, определяющий ее ход, придающий ей новый смысл и предрешающий все последующее ее развитие – пришествие и смерть Христа, Ветхозаветная история оказывается эпохой подготовки пришествия Христа, последующая история – результатом Его воплощения и страстей. Это событие неповторимо и уникально по своей значимости.
Таким образом, новое осознание времени, создаваемое идеологами Возрождения, должно было опираться на три определяющих момента – начало, кульминацию и завершение жизни рода человеческого. Время становится линейным и необратимым. Такая временная ориентация отличается как от древней ориентации на одно лишь прошлое, так и от мессианской нацеленности на будущее. Именно наличие опорных точек во времени с необычайной силой «распрямляет» его, «растягивает» в линию и вместе с тем создает напряженную связь времен, сообщает истории стройный и единственно возможный (в рамках мировоззрения Ренессанса) имманентный план ее развертывания.
Линейность времени, его измеримость в первую очередь была необходима экономической новой системе. Неспособность создать акты, которые обладали бы постоянной юридической силой, обязательной во всех поколениях препятствовала внедрению идеи завещания, ибо оно основывается на принципе, что воля человека имеет силу и после его смерти. Человек не был властен над временем, которого он сам не мог переживать. Человек не властен над временем, потому что оно – собственность богов.
Отсутствие временных отрезков лишала основы крометого саму идею ростовщичества. Богатые люди ссужают деньги под проценты на том только основании, что должники пользуются этими средствами в течение некоторого срока, – следовательно, прибыль ростовщика связана с накоплением времени. Продавая время, то есть день и ночь, ростовщики продают тем самым свет и отдых: ведь день – это время света, а ночь – время отдыха. «Время купцов» оказалось в конфликте со «временем жрецов». Практическое время пришло в конфликт с временем сакральным. Но в принципе временная ориентация купцов, ростовщиков, предпринимателей не соответствовала теологической концепции времени и должна была впоследствии привести к его секуляризации и рационализации. Циклическое восприятие жизни, определяемое природными ритмами, сменами годичных сезонов, лежало в основе древних систем отсчета времени. Однако экономическую касту они не устраивали по производственным причинам. Изменение понятия времени было ими востребовано и ожидалось. Даже не то чтобы ожидалось, а всячески стимулировалось.