&Факт).
Партикуляризм общественной жизни проявлялся и в системах отсчета времени.
Он еще долго не был изжит и после перехода к механическому измерению времени, каждый город имел свое время. Но этот новый способ определения времени содержал возможность унификации его, и с переходом контроля над временем к государственной власти она стала выдавать свои часы за единственно верные и навязывать их всем подданным. Локальное время разъединяло, тогда как общегосударственное, а затем и зональное время сделалось средством сплочения, усиления связей. Возникает единое темпоральное мышление. Однако неоднократно высказывавшаяся историками мысль о том, что предшествующий этап истории характеризовался «безразличием ко времени», приемлема лишь с оговоркой: средневековье было безразлично ко времени в нашем, современном его понимании, но оно имело свои специфические формы его переживания и осмысления. Люди средних веков не безразличны ко времени, но они мало восприимчивы к изменению и развитию.
Стабильность, традиционность, повторяемость – в этих категориях двигалось их сознание, в них же осмыслялось то действительное историческое развитие, которого они так долго не могли ощутить.
Вот мысль, высказанная автором эпохи Ренессанса. Слова Альберти перекликаются с обращением Сенеки к Луцилию: «Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владение природа, но и его кто хочет, тот и отнимает». Новое отношение ко времени с предельной силой обнаружилось в конце ренессансной эпохи, в поэмах Джона Донна и у Шекспира. «Время вывихнулось, – восклицает Гамлет. – О, проклятье, я был рожден для того, чтоб его вправить!» Борьба за время достигала в средние века интенсивности, немыслимой для предшествующих эпох человеческой истории.
В церквях, в домах, во дворцах и домах богатых горожан появляются часословы – книги часов. Часословы начинались с календаря, который обычно сопровождался изображением трудов и развлечений в различные времена года и знаками зодиака, затем следовали наставления из евангелий, молитвы и т. д. приуроченные к определенному часу. Час это первоначально название церковной службы, – отсюда и название – «часослов». Украшенный драгоценными миниатюрами, одетый в великолепный переплет, часослов был в то время излюбленным подарком, предназначенный для особо торжественных случаев: бракосочетания, рождение первенца и т. д. Он становился семейной реликвией, любимой книгой, которой обращались не только из благочестия, но и как к источнику эстетического наслаждения. Кроме того, часослов содержал ряд необходимых сведений практического содержания по астрономии, астрологии, медицине и т. д., что делало его своеобразной домашней энциклопедией. В часословах отражалось мироощущение людей Возрождения, новое отношение к окружающему миру, те новые веянья, которые несли в народные массы просветители на заре новой цивилизации. Братьями Лимбургами создаются миниатюры «Времена года», для «великолепного часослова герцога Беррийского». Кроме того, что этот часослов объяснял, что кроме лета и зимы есть еще осень и весна, неизвестные до новых веяний, он содержал точные астрономические таблицы, по которым можно было вычислить новолуние для любого года, узнать продолжительность любого дня до минуты.
Миниатюры учили, как сеять и убирать хлеб, какими должны быть лошади для верховой езды и на каких работать в поле. Рассказывали об охоте, об орудиях труда, утвари, костюмах.
Это была тотальная идеологическая обработка масс.
Однако и это еще не все. Возникла потребность резко отделить новое время от предыдущих столетий, не прошедших через горнило преображения. Столпы Посвящения и Мастерства приложили к этому свои мистические руки. Мэтр Жан Боден в своей работе «Метод легкого изучения истории» определил, как это надо делать и в какую сторону должен быть направлен вектор движения мысли, а в работе «Демономания» объяснил, как расправляться с предшествующей Верой. А Мэтр Френсис Бэкон встал у истоков создания гуманистической трахитомии, тройного разделения на «Древнюю историю», «Историю средних веков» и «Новую историю». Притом автор этого деления его ученик Келлер под средними веками тогда понимал период от Константина Великого до взятия Константинополя турками, а под древними все до этого.
Обслуживая «обновление», а главное обращение и перерождение общества, отказываясь от «темных» и презираемых средних веков, а главное, выполняя задачу осуществления «провала» на этот период, дружно поработала семейка Скалигеров. Сынок с отцом, будучи не самыми плохими учениками Мастера Жана Бодена, и натасканные достаточно плотно в применении знаний по каббале, довольно лихо создали хронологическую шкалу истории.
«Как пишет Энтони Графтон в биографической книге "Йозеф Скалигер" (1993), к четвертому веку AD «еврейские писатели, прежде всего, Евполемий и Йозефус, а также христианские писатели, такие как Татиан и Клемент, установили хронологию библейского прошлого», настаивая на «глубокой древности» и используя «хронологию как мощное полемическое оружие, которое было бы в состоянии доказать, что Моисей древнее Гомера, Библия древнее греческих мифов, а письменный иврит древнее литературного древнегреческого». Однако к концу Возрождения, несмотря на минувшие целых двенадцать веков исторической науки, все, что предлагалось студентам, была история «…в сжатой форме: в большинстве случаев это была «Хроника» Евсевия по мировой истории от времен Абрама. Она была переведена на латынь, дополнена и расширена Иеремеем, став и источником номер один, и самой влиятельной моделью для всех позднейших попыток реконструировать хронологию мира».
Таким образом, именно на работах Евсевия и Геродота сосредоточили свое главное внимание рожденный в Италии кальвинист Скалигер и его соперник французский католик Петау (лат. Петавиус). Историк, филолог и астроном-теоретик Скалигер опубликовал свой «Opusdeemendationetempore» (Исследование о коррекции времени) в 1583 году. В этой работе Скалигер вводит 7980-ый год «Юлианского периода», по имени своего отца (не смешивать с известным юлианским календарем!). Это комбинация 15-ти, 19-ти и 28-годовых циклов, которая далее была расширена вплоть до счета суток, в целях точного измерения времени между событиями. (Влияние в этом смысле мезо-американских календариков и использование длительных счетов дней совершенно однозначно.)» (Янек Петронь, «Некоторые мысли об Анатолии Фоменко», Арт&Факт).
Эти, перечисленные господа, тоже были гуманисты.
Гуманистами называли себя представители, выражаясь современным языком, светской интеллигенции эпохи Возрождения, социальной группы внутри правящей элиты, вызванной к жизни развивавшейся экономикой общества. Гуманисты и были, поэтому, носителями идеологии касты экономических советников, которую они обслуживали в качестве ученых, публицистов, историков, чиновников, поэтов. Одной из своих основных задач они считали как бы «возрождение» «золотого века» вследствие чего вся эпоха, как мы уже упоминали, получила название: «Эпоха Возрождения». Главная мысль была в том, что общество достигает расцвета на почве денежного хозяйства. Аргументом был ушедший в далекое прошлое «золотой век». «Античность» была знаменем, ее культура – всечеловеческой, образцовой, больше того – единственно возможной для них культурой; они не только «разыскивали греческие и римские» рукописи, не только совершали раскопки с целью обнаружения памятников «античного искусства» и быта, не только пропагандировали с университетских кафедр «науку и поэзию древних», но также считали необходимым писать не на туземных языках, а на «возрожденном» латинском, иногда даже на «древнегреческом». Многие из этой плеяды ученых и философов, дабы «возродить античные нравы» отказывались от своих имен и фамилий. Взамен они брали имена и фамилии древних, найденные ими в свитках и рукописях. (Так философ Г. Шнитер стал называть себя Агрикола). Леонардо Бруно пишет по-гречески книгу о государственном и общественном устройстве Флоренции, причем флорентийская республика описывается терминами, взятыми им из известной только ему «афинской политической и общественной жизни».
Задача построения новой идеологии требует разрушения старой. Сначала «до основания…», а уж потом «…и затем». Борясь за новое мировоззрение, необходимо было попрать старые способы познания. (Рабле, Рейхлин – «Письма темных людей», Эразм Роттердамский и др.). Второй задачей было разрушить опору Веры. (Бокаччо – «Декамерон», Поджо – «Фацеции», «Письма темных людей» и др.). Противопоставить аскетическому идеалу воина-монаха – идеал жизни, построенной на здоровой чувственности. (Лоренцо Валла – «О наслаждении», Рабле и др.), Третья задача, показать, что не знатность, но личная талантливость, способности делают человека достойным уважения и подлинно благородным. (Поджо – «О дворянстве», Бруни – «Спор о дворянстве»). С подобными мыслями мы встречаемся даже у Данте, который в «Пире» становится на эту точку зрения. Скажем так, пропагандистская и идеологическая машина сепаратизма работала во всех направлениях.
Но, все эти инновации, что были предложены миру и обществу, в том числе и хронология, исходили из того, что, прежде всего, все должно согласовываться со святым писанием, формировавшимся в то же время. Но об этом позже. Графтон описывает, как Фрежвилль (1582) настаивал, что хронология никогда не должна опираться на светскую историю, а токмо использоваться для обоснования и подтверждения династий царей и событий из Библии. Он также сообщает о гневе Вико, поскольку «Скалигер и Петавиус, со всей их огромной эрудицией, пошли по неверному пути, посвятив себя хронологии вместо антропологии. Вместо того, чтобы фиксировать астрономически точные датировки ранней истории, им следовало восхвалять мифический характер сказок, сохранивших ее». Все должно было работать на выявление точки отсчета, который было принято рождение Христа.
А вот уже на этой базе, на этом идеологическом черноземе и заколосилась сама Реформация. Реформация. Выбор веры, притом веры такой, какой мир еще не знал, веры не то чтобы нужной, необходимой, а удобной каждому выбирающему, как ботинки, чтоб не жала и воду не пропускала. Желательно, что бы не чистить и стоила бы подешевле, такой гуманистический, просветительский подход. Началось все с борьбы. Ну, конечно же, с евреями и их Талмудом, то есть с жесткими централизованными законами и инструкциями.