Происхождение Реформатской Церкви связано с событиями, произошедшими внутри Швейцарской конфедерации. В то время как Лютеранская Реформация брала начало в академической среде, Реформатская Церковь обязана своим происхождением попыткам привести мораль и богослужение церкви в большее соответствие с «библейскими принципами». В то время как Лютер был убежден в том, что доктрина оправдания имела центральное значение в его программе социальных и религиозных реформ, ранние реформатские мыслители проявляли относительно небольшой интерес к доктринам, за исключением одной конкретной доктрины. Их программа реформ была организационной, социальной и этической, и во многом она была похожа на требования, исходящие от гуманистического движения. Ниже мы подробно остановимся на идеях гуманизма. Пока что важно отметить, что все крупные богословы ранней Реформатской Церкви имели некоторую склонность к гуманизму – склонность, которую не разделял Лютер, настороженно относящий к гуманистическому движению. Реформаторская церковь начинала на богословской кафедре, а заканчивала в гуманистической Академии.
Термин «Анабаптизм» обязан своим происхождением Цвингли (дословно он переводится «перекрещенцы» и указывает на наиболее характерный аспект практики анабаптистов – настойчивое утверждение того, что крещены могут быть лишь те, кто лично прилюдно исповедал свою веру). Анабаптисты обвинили Цвингли в компромиссе. В 1522 году он написал работу, известную как «Ароlogeticus Archeteles», в которой он признает «общность вещей» подлинно христианским принципом. «Никто не называет собственность своей, – писал он. – Всеми вещами владеют сообща». Для касты экономистов, стоящих за спинами Реформации, это было хуже, чем любые доктрины Империи.
Католическая Реформация. Этот термин часто употребляется по отношению к «возрождению» внутри Римского Католичества в период после открытия Тридентского собора (1545 г.) В более старых научных работах это движение называется «Контр-Реформацией»: как указывает сам термин, это была якобы борьба с Протестантской Реформацией, чтобы ограничить ее влияние. Однако становится все более очевидным, что Римско-Католическая Церковь не противодействовала Реформации, реформируя себя изнутри.
Итак, мы с вами разобрали и поняли, что Реформация была не едина. Да она и не могла быть единой, ибо и клан реформаторов вкупе с гуманистами был не однороден. В каждой провинции при каждом дворе, в каждом вновь образуемом государстве ковалась своя концепция. Концепция эта была основана на своем индивидуальном понимании нации, религии, культуры, обычаях и много, многом другом.
Рождались новые языки, например английский или литовский. Забывались старые – латынь и арамейский. Главное – рождалось новое отношение к жизни. Цивилизация переставала быть мистической и становилась реалистической. Новая цивилизация крушила основы старой, создавая новую историю, положенную на линейное практическое время, историю наций, государств, религий, пытаясь отнести ее в далекое прошлое и забыть, что вся история делалась на их глазах.
Именно это имеет в виду родоначальник «античного гуманизма» Лоренцо Валла (1407–1457), представляя познание как процесс поэтапного преодоления некоего расстояния. Так в 1440 году с помощью историко-лингвистического анализа он опровергает подлинность «Константинова дара», которым обосновывались притязания духовенства на светскую власть. В своих «Eleganiae» он перечисляет стадии формирования латинского языка притом перечисляет их как создатель этого языка. И, наконец, в «Collatio» и в «Adnotationes» Валла дерзает сравнивать зачастую действительно небезупречную латынь Вульгаты (латинский перевод Библии IV в.) с греческим оригиналом Нового Завета. Одним словом, он еще тот человек средневековья, который считает себя непосредственным современником всего, с чем он сталкивался в текстах, кроме того, он «на короткой ноге» со всеми персонажами и событиями «исторического прошлого».
Однако после Флорентийского Собора, и после 1453 года, когда Константинополь был взят турками, появляется вкус к чтению в «оригинале текстов античных философов», Септуагинты (Библии в греческом переводе 70 толковников), а также Нового Завета и творений Отцов Церкви. Происходит новое открытие Архимеда и Оригена. Отныне владение греческим языком стало отличительной чертой подлинного гуманиста. Само по себе «обращение к истокам» не могло бы наполнить глубокого русла Возрождения, если бы не действовал целых ряд «множителей»: жажда знаний и тяга к обновлению вызывала к жизни новые потребности, удовлетворение которых требовало материальных богатств и технической изобретательности. Стремительный взлет эпохи Возрождения – следствие взаимодействия экономических, технических и демографических факторов. На первом месте из уже упомянутых факторов стоит, безусловно, богатство. Ренессанс не принес бы всех своих плодов без меценатства – неотъемлемого атрибута великолепия княжеских и королевских дворов. Более того, по тексту заказа на то или иное произведение искусства можно судить об идеальных представлениях и реальных чертах жизни того времени. Короли XVI века дрались между собой за архитекторов и живописцев, но также покровительствовали гуманистам, делая их капелланами, библиотекарями и наставниками своих детей. Могущественные епископы предлагали им на выбор множество почетных должностей, оставляющих достаточно свободного времени на литературные занятия…
Возникновение национальных монархий, с тенденцией к децентрализации было в немалой степени вызвано такими сугубо военными факторами, как распространение пороха и возросшее значение пехоты; куда более благородным оправданием их существования явилось активное покровительство монархов изящным искусствам.
Тогда как все без исключения монастыри и старые университеты оставались в рамках средневековой научной традиции, светские правители либо учреждали параллельные заведения университетского типа – как, например, в Виттенберге (Саксония) в 1502 году или в Алкало (Кастилия), двумя годами ранее. Либо стремились тщательно следовать примеру традиционных научных центров, в результате чего, например, в 1530 году в Париже возникла коллегия, получившая название коллегии «королевских чтецов», а затем – «Французской коллегии» (College de France).
Таким образом, покровительство властителей, зараженных вирусом сепаратизма и богатых людей, входящих в касту евреев-финансистов, создавало предпосылки и условия для становления и распространения нового типа культуры, который иначе не смог бы проложить себе дорогу. На этом этапе на историческую сцену выступает еще один чрезвычайно важный фактор – изобретение книгопечатания, призванного размножать знания. Как все великие изобретения, оно подготавливалось, скорее всего, сразу в нескольких местах. «Так имеются свидетельства о попытках изготовления печатной продукции в Праге и в Гарлеме (Голландия). Имя же Иоганна Гуттенберга (1468) из Майнца прославилось в истории во многом благодаря, видимо, вздорному нраву первопечатника, известному по материалам многочисленных затевавшихся им судебных процессов. Так или иначе, наиболее совершенную форму техника книгопечатания обрела после того, как в Майнце приблизительно в 1452–1455 годах встретились и объединили свои усилия три человека: сам Гуттенберг, его вкладчик Фюст и зять последнего Истер Шеффер. Основание Ватиканской библиотеки ознаменовало открытие Церковью книгопечатания, что было официально отражено в булле Александра VI 1501 года, а позже, в мае 1515 года, в специальной декларации V Латеранского собора». Там сказано, что хорошо, если оно будет употреблено «во славу Божию, к укреплению веры и распространению добродетелей»; но следует остерегаться, как бы «яд не смешался с лекарством», а поэтому необходимо установление предварительной цензуры, которая, впрочем, начнет действовать по-настоящему лишь после Тридентского Собора в середине XVI века.
Вот так, «во славу Божию, веры и распространению добродетелей» ширилась Реформация. К собственному удивлению, в ходе расследования мы увидели, что не совсем во славу того чего нам преподносят сейчас, немного не той Веры и не тех добродетелей предполагали свою перестройку гуманисты. То, что нам преподносят сейчас – это история победителей.
С самого начала Возрождение и его важнейшее орудие – гуманизм неожиданно обнаружили свойственную им двойственность амбивалентность и вновь пробудили подавленный до времени «соблазн язычества», то есть именно ту древнюю Веру во множество Богов, к которой призывали Реформаторы и которую всячески вытравливали из памяти народной. Веру в Богов, у которых эти народы были сыновьями и внуками, а не покорными агнцами. Именно ее теперь историки называют «язычеством». Действительно, разве не подразумевает сам термин «гуманизм», возникший, впрочем, значительно позже обозначаемого им явления, опасного стремления полностью довериться лишь человеку и изгнать из поля зрения все, кроме него одного? Первым, кто пошел по этому пути, стали люди искусства. Присмотритесь к косвенным уликам того времени – картинам и скульптурам и вы сами увидите, что искусство в это время становится по существу языческим, точнее, приоткрывает свое языческое лицо. Оно превозносит наготу мужского и женского тела, упивается чувственным содержанием форм. Краски и прочие материалы становятся гораздо утонченнее по сравнению с суровым и сдержанным средневековым искусством предыдущих лет. Рафаэль использовал свою любовницу Форнарину в качестве модели для образа Девы Марии, а еще раньше Жан Фуке изобразил фаворитку французского короля Карла VII Агнессу Сорель, держащей на руках Младенца Иисуса. Возвращение к языческому пантеону, особенно к образу Богини-Матери, Нашей Госпожи безусловно, свидетельствовало о том, что взоры гуманистов от искусства устремились куда-то за пределы насаждаемого христианства.
Еще более беспокоящий факт: сама мысль человека становится чувствительной к этому самому язычеству. Ее манит причудливо преломленный сквозь призму времени образ соразмерной и мудрой философии, причем как языческой, так и христианской, ибо сюда же относится идеализированное представление о ранней Вере, украшенной всеми возможными добродетелями. Но в то же время ширится круг «античных философов», стоящих на платформе практицизма. Появляется Падуанская неоаристотелевская школа. Университет в Падуе открыто усомнился в бессмертии души и в чудесах, и выдвинул сомнительную теорию двойственной истины.