— Его расстреляют?
— Это будет зависеть от хода судебного разбирательства.
— Я могу присутствовать в зале суда?
— Конечно. Заседание открытое.
Мысль присутствовать в зале суда у Тани родилась внезапно, только сейчас. Да она еще и не решила, нужно ли ей присутствовать в суде. Она украдкой бросала теплые взгляды на Силина, пытаясь представить его на высоком троне судьи. Там он, наверно, совсем по-другому выглядит: строгий, неподкупный, требующий от подсудимого и свидетелей «правду, только правду». И в его власти судьбы человеческие: наказывать и миловать. Интересно.
— Вам приходилось выносить смертные приговоры?
— Приходилось. — В голосе Силина прозвучала нотка сожаления, лицо нахмурилось.
— И часто?
— Нет. А потом имейте в виду: от вынесения смертного приговора до его исполнения длинная дистанция, и нередко высшая мера заменяется длительным заключением. Наше правосудие далеко от совершенства. Особенно уголовный кодекс. В нем много лазеек для преступников. Я вам не открою тайны, если скажу, что преступность в это проклятое время так называемой демократии и реформ буквально парализовала общество. Борьба с преступностью должна быть одной из главных задач правительства. А у нас только разговоры о преступности, а серьезных крутых мер, практических действий нет.
— Но ведь борьба с преступностью зависит и от вас, судей. Вы находитесь на переднем крае, — возбужденно сказала Таня.
— Только отчасти. Главная беда состоит в том, что преступность проникла в государственные, административные и хозяйственные структуры. Она, как раковая опухоль, поразила все сферы жизни. Сама власть у нас преступная и держится она на преступности. Уберите преступность, и она падет. Вместе с президентом — главным преступником.
Он возбудился, в глазах засверкали тревожные огоньки. Он продолжал:
— В этом отношении поразительный пример: голосование в Думе проекта закона об организованной преступности. Закон принят большинством голосов. Против проголосовало всего сорок три депутата. Из них сорок — члены фракции «Выбор России», то есть дерьмократы-гайдарчики. А конкретно — Бунич, Волкогонов, Гербер, Денисенко, Емельянов, Заславский, Нуйкин, поп-расстрига Якунин… Какой букет апологетов организованной преступности. Им она нужна, как воздух.
— Вы говорите точно, как мой отец. Он у меня сталинист. — В голосе Тани прозвучали горделивые нотки свидетельствующие о том, что она солидарна с отцом. — А вы как относитесь к Сталину?
Силин не спешил с ответом. В отношении Сталина у него сложилось твердое убеждение, неподвластное никаким колебаниям и сомнениям. Ответ на подобный вопрос ему приходилось давать не однажды совершенно разным собеседникам, в том числе и ярым антисталинистам. Но как ответить кратко и убедительно этой очаровательной женщине, слегка возбужденной от выпитого коньяка и позволившей себе расслабиться? Перечислять все заслуги Сталина перед советским народом, говорить о нем, как о прозорливом государственном деятеле и великом полководце, смывать всю грязь, инсинуации и ложь, выплеснутые на него врагами социализма и советской власти — это долго. После небольшого размышления Силин ответил:
— Сталин — это наша славная история. Сталин — это социализм на практике. А социализм — это завтрашний день человечества, независимо от того, воскреснет Россия в былом своем могуществе или на несколько десятилетий останется американо-израильской колонией.
— А такое может случиться — колония? — с тревогой в голосе спросила Таня.
— Я не исключаю. Есть страшные преступления, которые совершили демократы с Ельциным во главе. Первое — это приватизация, разгосударствление, то, чем занимается ставленник Запада Чубайс, фигура по своему злодеянию не имеющая аналогов. Что такое приватизация? Это развал экономического потенциала. Десятилетиями народ в поте лица, не доедая и не досыпая, на одном энтузиазме создавал заводы-гиганты, возводил, строил, чем мы гордились, и мир восхищался. И все это народное достояние за бесценок, за гроши отдано дельцам, жулью. А в итоге — миллионы безработных. Народ еще не понял всего ужаса приватизации, которую Ельцину навязали израильско-американские советники! Чубайс и его команда должна быть моими клиентами, сидеть на скамье подсудимых. А они правят бал.
Он умолк, мрачно насупив взгляд. Казалось, он весь охвачен предельным напряжением, большие руки сжаты в кулаки, на лице выступили желваки.
— А что второе? — спросила Таня, не сводя с него пытливого взволнованного взгляда. Глаза ее горели.
— Второе — молодежь, наше будущее, которое планомерно уничтожается. Мне приходится разбирать преступления юношей, выбравших «пепси-колу». Совершенная деградация душ, никаких нравственных норм, полнейшая бездуховность. Главное — деньги и любой ценой. Что-нибудь делать полезное обществу, трудиться они не умеют и не хотят. Загублено и сознательно развращено целое поколение. А оно — неисчерпаемый резерв уголовщины. Для них, кроме денег и удовольствия, нет ничего святого. За деньги хладнокровно убивают свою бабушку, мать, сестру, престарелого ветерана войны. Насилуют. Поколение жестоких тунеядцев, воров, наркоманов. Их сделали такими телевидение, пресса, кино. По заказу. Ни в одной стране мира так настойчиво и откровенно не пропагандируются пороки: жестокость, разврат. Только у нас позволительно такое. Россию превратили в свалку духовных нечистот и уголовников.
— Вы их судите? Уголовников?
— За совершенные преступления даем срок, направляем в колонии. А там, за колючей проволокой, они совершенствуются у профессиональных преступников и выходят оттуда не раскаявшимися, а матерыми уголовниками и продолжают свое дело. Получается какой-то замкнутый ведьмин круг, из которого трудно найти выход. Но самое обидное, что за решетку редко попадают крупные криминальные акулы, разные «крестные отцы», воры в законе и обладатели краденых миллиардов, владельцы трехэтажных вилл, «мерседесов» и замков за рубежом.
— Но почему, почему они выходят сухими из воды? Наш долг — судить их по закону, по заслугам!
— Да законы-то, Татьяна Васильевна, у нас грубо попираются. Давление на судей как со стороны сообщников подсудимых, так и их покровителей в высших эшелонах власти стало нормой. Угрозы, попытки подкупа. Представьте себе судью — молодую женщину, а их у нас немало, вот она решает дело об убийце, который занимает скамью подсудимых. А в зале суда сидит его неразоблаченный сообщник, этакая харя-образина. Сидит и угрожающе сверлит звериным взглядом это беззащитное существо — судью-девчонку или женщину-мать двоих детей. У судьи даже оружия нет, не положено. Вот она и думает: какой приговор вынести? Суровый, по справедливости, по заслугам? Но ее, беззащитную, могут уже сегодня подстеречь в подъезде ее дома и прикончить. И она дает минимальное наказание, а то и вообще оправдывает.
— Какой ужас! — содрогнулась Таня. — А вы не боитесь? Вам угрожали?
— Всякое бывало: и домой звонили, и жену на улице останавливали — угрожали расправиться с дочерью. Конечно, это нервировало жену, держало ее в постоянном напряжении и страхе. Она даже требовала от меня уйти с должности. Но я рассуждал и рассуждаю так: волков бояться — в лес не ходить.
Чутьем проницательной женщины Таня угадывала за внешней мягкостью, душевностью Силина непреклонную твердость и силу, взрывной характер, мучительную боль и сострадание к обездоленным. Она видела, что под мягкой оболочкой живет гордая натура, благородный, цельный, независимый характер. Она представила себе, сколько человеческих судеб, изломов и бед прошло через сердце этого богатыря — а он ей представлялся именно богатырем, мудрым, кондово-русским, — и в ее сердце разгорался светлый огонек искренней симпатии и восхищения. Он вызывал в ее душе уважение и веру. «Как же он похож на моего отца, — с искренней радостью думала Таня. — Их надо познакомить. Вот бы отвели душу». А Силин, словно ощущая ее биотоки, как-то очень тепло и проникновенно заговорил после паузы:
— Вы спросили, боюсь ли я? Так вот, расскажу вам эпизод из жизни одного очень яркого и тихого русского патриота Виктора Ивановича Корчагина. Вы едва ли слышали это имя.
Таня покачала головой и тихо сказала:
— Нет.
— Этот уже немолодой человек, очень скромный, бухгалтер по профессии, быть может лучше, чем какой-нибудь шустрый ура-патриот понял всю глубину опасности для России со стороны ее главного врага — сионизма. И он создал небольшое издательство, так как на большое у него просто не нашлось денег, и начал издавать книги, раскрывающие сущность сионизма. Прежде всего он обнародовал «Протоколы сионских мудрецов» — эту сатанинскую программу по захвату евреями власти на всей планете. Во времена Троцкого только за хранение и чтение этого документа людей убивали без суда и следствия. Издал он и другие подобные книги: «Спор о Сионе» Дугласа Рида, «Евреи в Америке» Генри Форда и так далее. Книги эти открыли людям глаза, показали, что миром правят тайные силы Зла. Они сильные, сплоченные, изощренные в своих злодеяниях. Они обладают не только несметными богатствами, но и адской машиной лжи, оболванивания людей. И вот однажды к Виктору Ивановичу в его рабочий кабинет являются два еврея и говорят с угрозой: если не прекратишь издания такой литературы, то пожалеешь. И Корчагин сказал им то, что ответил я на ваш вопрос: волков бояться — в лес не ходить, и продолжал свое поистине благородное дело — нести людям страшную правду. И однажды на Корчагина наезжает машина, сбивает его на улице. И в тот же день в газете «Известия» появляется восторженное сообщение: мол, в автокатастрофе погиб известный антисемит, издатель Корчагин. Они были уверены, что терракт удался, но, к счастью, Виктор Иванович остался жив. Представляете? Поспешили с некрологом. Казалось бы, тут самое время заняться контрразведке, уголовному розыску, прокуратуре, найти террористов. Ничего подобного. Корчагина по-прежнему таскают по судам, обвиняя по статье семьдесят четвертой — разжигание национальной вражды. Этому патриоту памятник надо поставить, а его травят, покушаются на жизнь. И безнаказанно. Мы живем в стране произвола и беззакония, и все разглагольствования о правовом государстве — это циничная болтовня,