Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне — страница 41 из 80

[245]. Тем не менее все вышло не так. Действия командира германского 1-го армейского корпуса вынудили 8-ю германскую армию принять бой восточнее этой линии. В сражениях при Сталлупенене и Гумбиннене немцы потерпели поражение и оставили эту линию без боя.

4 августа, практически сразу же после перехода государственной границы, русский 3-й армейский корпус ген. Н.А. Епанчина столкнулся с германским 1-м армейским корпусом ген. Г. фон Франсуа. Это немецкое соединение комплектовалось из местных уроженцев, и потому и личный состав, и комкор-1 горели желанием немедленно вступить в бой. Ожесточенный бой протекал с переменным успехом, но подход остальных армейских корпусов 1-й армии — 4-го и 20-го — вынудил немцев отступить. В свою очередь, командующий 8-й германской армией ген. М. фон Притвиц унд Гаффрон также стал выдвигать всю армию вперед, навстречу наступавшим русским, оставляя укрепленную линию рек Ангерап — Инстер в своем тылу.

Что же делала в период Сталлупененского сражения русская кавалерия, которая, по идее, должна была идти впереди армии и нести в том числе и разведывательные функции? А ничего не делала! Появившись на поле боя, конница бездействовала, предоставляя пехоте вести свой собственный бой. Генерал Франсуа вел сражение, нисколько не опасаясь за свой тыл и не боясь быть отрезанным, — русская кавалерия пассивно осталась в стороне от сражения. Напомним, что командарм-1 сам являлся кавалеристом, а потому, узнав о подробностях боя под Сталлупененом, ген. П.К. Ренненкампф не смог сдержать своего негодования действиями конного отряда ген. Г. Хана Нахичеванского. Телеграмма командарма-1 Хану от 6 августа гласила: «Деятельность вашего конного отряда в бою 4 августа крайне неудовлетворительна. Пехота вела упорный, тяжелый бой, конница обязана была помочь появлением не только на фланге, но и в тылу неприятеля, не считаясь с числом верст, — это привело бы к меньшим потерям у нас и к тяжелому поражению неприятеля. В будущем приказываю быть более энергичным, подвижным, помнить, что у вас сорок восемь орудий, которые направлением в тыл неприятеля принесут громадное поражение»[246].

В свою очередь, через два дня в первое сражение вступила и конная группа ген. Г. Хана Нахичеванского. Причем Хан Нахичеванский позволил втянуть свой корпус (а четыре кавалерийские дивизии — это даже и не корпус, а чуть ли не Конная армия) в отдельный бой с немецкой пехотой. Иными словами, оставшись в стороне от общевойскового сражения под Сталлупененом, начальник стратегической конницы провел свой собственный бой, причем провел его самым что ни на есть бездарным образом, тяжело сказавшимся на последующих действиях всей 1-й армии. Это сражение протекало в районе двух немецких местечек Краупишкен — Каушена и велось с немецкой стороны всего лишь одной германской 2-й ландверной бригадой.

Повторимся, в то время как с русской стороны дрались четыре перволинейные кавалерийские дивизии (до двенадцати тысяч сабель), то с германской — одна ландверная бригада (шесть пехотных второлинейных батальонов). Немцы имели две артиллерийские батареи против восьми. Что самое удивительное — противник смог удержать русских. В бою у Каушена Хан использовал семьдесят спешенных эскадронов (около десяти тысяч человек) при восьми конных батареях против не более шести тысяч немецких ландверистов.

Понятно, что непосредственного перевеса в живой силе русские почти не имели, так как при спешивании треть бойцов является коноводами. То есть в самом бою участвовало не более семи тысяч русских солдат и офицеров. Хан Нахичеванский забыл простую истину, что конница прежде всего все-таки должна действовать в конном строю. Очевидно, таким же образом воевали многие кавалерийские начальники, если в приказе от 25 ноября 1915 года начальник 3-го кавалерийского корпуса ген. граф Ф.А. Келлер еще раз указывал: «Надо только помнить, что сила конницы заключается в стремительности конных атак и в способности к быстрому маневрированию. Численность спешенной конницы слишком мала, силы ее незначительны, вследствие чего в пеших строях конница не может развить ни могучего натиска при наступлении, ни упорства в обороне, а маневрирование ее сковано коноводами»[247].

Однако немцы сражались с успехом. Причина тому — отвратительная организация боя с русской стороны. Вместо того чтобы обойти противника конницей, создать угрозу его флангам и вынудить отступить с подготовленных рубежей, четыре русские кавалерийские дивизии атаковали неприятельскую пехоту в трех плотных колоннах на фронте всего в шесть вёрст. Исследователь говорит: «Конница вместо того, чтобы использовать свою подвижность и искать возможность охвата пехоты ландверной бригады, спешивалась и вступала в пеший бой. Бой корпусом продолжался целый день, к вечеру [германская] пехота отошла, потеряв две пушки, но конный корпус, понеся большие потери, не мог не только продолжать дальнейшее движение, но и отойти назад для приведения частей в порядок»[248].

Кроме того, под Каушеном русские атаковали в полный рост, почему и несли большие потери наряду с тем, что не смогли выбить противника с его позиций. Элитная кавалерия посчитала, что наступать цепями, залегая, с перебежками, будет слишком унизительно для престижа русской кавалерии. Лучше бы командиры подумали о выполнении боевой задачи! Эскадроны были перемолоты огневым боем, немцы держались, и исход сражения решил последний эскадрон Конного полка ротмистра барона П.Н. Врангеля фон Люденгофа. Эскадрон Врангеля атаковал германскую батарею, стоявшую на этом же берегу реки Инстер, где и шел бой (другая батарея била из-за водной преграды), и ценой больших потерь, включая всех офицеров, кроме самого Врангеля, уцелевшего чудом, взял ее. Этот эпизод сделал Врангеля популярным, и впоследствии он быстро пошел в гору, став к концу войны командиром кавалерийского корпуса, а затем — лидером Белого движения на Юге России в годы Гражданской войны.

Атака в конном строю на батарею смутила врага и вынудила его отступить. Артиллеристы взятой батареи были изрублены на месте. Напомним, что большая часть немецкой артиллерии била из-за реки. 4-й эскадрон лейб-гусарского полка был назначен охранять обоз 1-го разряда и потому не принял участия в бою. Общие потери русских в бою у Каушена составили 46 офицеров, 329 солдат и 369 лошадей. К большим потерям привела тактика действий — лобовой удар в спешенных порядках, без малейшего использования конного маневра против флангов. «Действуя в спешенном бою, начальники русской конницы направляли удар обычно в лоб неприятелю, но без особой настойчивости в достижении поставленной себе цели. Наступление, встреченное огнем, останавливалось, и в большинстве случаев завязывался тягучий стрелковый бой, равномерный по всему фронту, а затем под прикрытием огня конной артиллерии, приковывающего противника к месту, начинался отход русской конницы»[249].

Кроме того, непропорционально велики оказались потери среди офицерского состава: один офицер на семь солдат. Для сравнения: кадровая предвоенная армия — примерно один к тридцати, армия после мобилизации — один к шестидесяти, к ноябрю 1916 года — один к сорока. Оценивая характер и значение таких потерь, офицер штаба 2-й армии августа 1914 года пишет: «Это — офицерский комплект пятнадцати эскадронов. Это — сорок шесть офицерских разъездов, которые могли бы осветить самые отдаленные и медвежьи углы Восточной Пруссии в то время, когда сто пятьдесят тысяч русской пехоты ходили вслепую и не имели необходимых сведений о нем. Бессмысленное и преступное уничтожение командного состава высокого качества при нашем тройном превосходстве в артиллерии»[250].

Безусловно, потери среди командиров, как правило, ниже, нежели среди рядового состава. Однако соотношение один к семи и впрямь является «бессмысленным и преступным». Можно привести в качестве примера неудачный бой 4-й пехотной дивизии ген. Н.М. Комарова (6-й армейский корпус ген. А.А. Благовещенского) 13 августа 1914 года с частями германских 17-го армейского и 1-го резервного корпусов севернее Бишофсбурга. На 73 выбывших из строя офицеров пришлось 5283 нижних чина. Соотношение: один к семидесяти двум. Это и есть экономия офицерского корпуса, и без того весьма невеликого.

Также и общеармейские итоги этого боя стали для русских самыми плачевными. Вечером 6-го числа, после окончания боя, ген. Г. Хан Нахичеванский решил дать своему отряду отдых весь следующий день. Для этого он не только не закрепил за собой занятую территорию, что позволяло обеспечить правый фланг подходившей к Инстеру 1-й армии, но — отступил назад! В итоге немецкие ландверисты вновь закрепились на восточном берегу Инстера, а командарм-8 ген. М. фон Притвиц унд Гаффрон развернул здесь левый фланг своей армии в составе 1-го армейского корпуса, 1-й кавалерийской дивизии и кенигсбергского ландвера. Для прикрытия фланга своей армии Хан оставил кавалерийскую бригаду генерала Орановского (12 эскадронов при 8 пулеметах) — брата начальника штаба Северо-Западного фронта. Подчиненный оказался достойным своего начальника — эта бригада, не предупредив соседа — 20-й армейский корпус, ранним утром следующего дня отошла в тыл на тридцать километров и расположилась на отдых в деревне Шиленен.

На следующий день, 7 августа, произошло сражение под Гумбинненом, где столкнулись главные силы 8-й германской армии (три корпуса, кавдивизия и отдельные ландверные бригады) с 1-й русской армией (три армейских корпуса). Весь период боя русская конница находилась в тылу и бездействовала. Бездействие русской конницы в Гумбинненском сражении позволило германской 1-й кавалерийской дивизии ворваться в тылы русского 20-го армейского корпуса. А ведь комкор-20 ген. В.В. Смирнов был уверен, что его открытый правый фланг обеспечивается конницей — той самой кавбригадой