Прогноз погоды
Елена Ларина, Владимир ОвчинскийПарадокс Ферми и угрозы будущего
Настольные книги технооптимистов
В начале этого года Amazon опубликовал результаты продаж в разделе «Прогностика и нон-фикшн». С большим отрывом первые пять мест занимают книги Э.Шмидта и Д.Коэна «Новый цифровой мир», Дж. Рифкина «Третья производственная революция», К.Шваба «Четвертая промышленная революция», Ю.Харари «Homo deus» и Н.Бострома «Искусственный интеллект: этапы, угрозы и стратегии». Общий тираж этих книг, переведенных на десятки языков мира, превысил 2 млн. экземпляров. При всех отличиях и особенностях позиций авторов, их объединяют технооптимизм и эйфория относительно технологических достижений последнего времени, а также вера в экспоненциальный рост знаний, услуг и продуктов в ближайшие годы и десятилетия. Указанные авторы сформировали идеологию технооптимизма. Сегодня именно она является господствующей в политических, деловых и военно-разведывательных элитах большинства стран мира. Уважаемые мыслители распространяли на весь мир известную максиму Начальника Третьего Е.И.В. отделения, графа Бенкендорфа «Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».
Парадоксальным образом, ни в одной из этих наиболее влиятельных книг современности не найти ответа на знаменитый парадокс Ферми. Выдающийся физик, лауреат Нобелевской премии Энрике Ферми, рассуждая с друзьями физиками и журналистами на актуальную в конце 40-х гг. прошлого века тему НЛО, задался резонным вопросом: «А где они все?». Ферми сделал вывод: «Главный парадокс науки заключается не в возможности встречи с инопланетянами, а в отсутствии подобных встреч, и более того, каких-либо следов разумной жизни в космосе». Энрике Ферми высказал свой парадокс в 1950 г. Прошло почти 70 лет, а вопрос остался без ответа.
Мало кто понимает мощь и загадочность этого парадокса. Чтобы дать представление об этом, приведем несколько цифр. Согласно данным мощнейших радио- и иных телескопов, в нашей галактике насчитывается примерно 300–400 млрд. звезд. Примерно в такое же количество оценивается количество галактик в видимой вселенной. То есть получается, что на каждую земную песчинку приходится примерно 10 тысяч звезд. Данные космологии позволяют оценить количество звезд, похожих на наше солнце, — от 5 % до 12 % от общего числа звезд. Если взять нижний порог этой оценки, то окажется, что в видимой вселенной имеется 500 млрд. млрд. или 500 квинтиллионов солнцеподобных звезд. Не так давно Национальная академия наук США определила, что в звездных системах, подобных нашей, примерно 1/5 имеют землеподобные планеты. Эту цифру, кстати, подтверждают и прямые астрономические наблюдения с использованием новейшей аппаратуры. Из всего этого следует, что примерно вокруг 100 млрд. млрд. звезд во вселенной вращаются землеподобные планеты с вероятной жизнью, т. е. на каждую земную песчинку приходится 100 подобных планет. Предположим, что жизнь является крайней редкостью, а разумная жизнь — вообще уникальным явлением, которое характерно лишь для 1 % планет с жизнью. Но и в этом случае мы получим 10 квадриллионов или 10 млн. млрд. разумных форм жизни в наблюдаемой вселенной. Из них на нашу галактику должно приходиться как минимум 100 тыс. Поскольку наша солнечная система и Земля относятся к молодым космологическим образованиям, то как минимум 40–50 тыс. разумных цивилизаций должны обгонять нашу на десятки тысяч лет. Точку зрения Ферми сегодня разделяют практически все физики и специалисты по космологии.
С 60-х гг. ХХ века, при участии США, СССР (сегодня — России) и других развитых стран, осуществляется международный проект SETI или Проект Поиска внеземного разума. 50 лет расположенные на Земле и в космосе радиотелескопы и другие мощнейшие средства наблюдения обшаривают космос в поисках сигналов. А их нет. Вообще. На сегодня у науки отсутствует объяснение столь поразительного факта. Как сказал один из крупнейших физиков современности Джон Уиллер: «Самая большая загадка, на которую не может ответить наука, это — почему мы остаемся одинокими во вселенной». Отвечая на его вопрос, крупнейший футуролог, автор всемирного бестселлера «Третья волна» о грядущем в XXI веке научно-техническом перевороте, Элвин Тоффлер сказал, что, возможно, «в механизм развития цивилизаций на технологической стадии встроена закономерность их самоуничтожения». Мы одиноки во вселенной, поскольку технологические цивилизации, развиваясь несколько веков по экспоненте, затем гибнут, не справившись с рисками и угрозами, связанными с расхождением между динамикой технологического могущества и потенциалом разрешения противоречий и устранения рисков, с этим связанных.
Удовлетворительный ответ на парадокс Ферми отсутствует. И это заставляет всерьез отнестись к рискам и угрозам экспоненциального развития. Профессионалы риск-менеджмента хорошо знают, что борьбу с угрозами и минимизацию рисков необходимо начинать с их выявления, классификации и ранжирования.
Риски и угрозы новой промышленной революции
Подавляющее большинство авторов, включая К.Шваба, полагают, что нынешняя производственная революция базируется на пяти технологических пакетах. Это — искусственный интеллект, большие данные, интернет вещей, роботизация и дешевый мобильный широкополосный интернет. Магистральное направление — алгоритмизация общества на основе его оцифровки, либо датизации. На наших глазах происходит одновременное формирование интернета вещей (IoT) и переход к интернету всего. Что касается интернета вещей, то, согласно данным компании Juniper Research, в 2018 г. подключено к интернету 21 млрд. IoT-устройств, более 2 млрд. серверов, компьютеров и планшетов и почти 4 млрд. смартфонов. К 2022 г. количество подключенных устройств превысит 50 млрд., выход в интернет будут иметь все производственные линии, инфраструктурные сети и т. п.
Интернет всего, который сложится в начале 20-х гг. XXI века, будет включать в себя привычный многосекторный интернет контента, IoT, преимущественно одноранговый интернет транзакций и киборг-интернет с подключенными к сети искусственными компонентами и устройствами в человеческом теле. Сложится огромная, включающая более 30 млрд. устройств, сеть, число связей в которой будет исчисляться десятками триллионов. Именно здесь — основной риск процессов новой производственной революции. Такого рода сеть, включающая разнообразные сегменты: иерархические и одноранговые сети, коммуникации по оптиковолоконным сетям и подключение через ретрансляторы и спутники, является чрезвычайно уязвимой. Согласно исследованиям, проведенным в MIT, веерные отключения и отказы в результате ошибок и несовершенства станут для такого рода сети повседневной практикой и будут измеряться десятками в год.
Согласно опросу, который в 2018 году провела компания Gartner среди директоров по информационной безопасности 2000 наиболее крупных компаний Америки, 65 % полагают, что IoT сделает их компании беззащитными. Для такого рода оценок у директоров есть достаточно оснований. Резкое повышение связанности сетей не только обеспечивает их быстродействие и является важнейшей предпосылкой для сбора и обработки больших данных, но и резко повышает риски атак со стороны преступников, террористов и иных злоумышленников.
Не будет преувеличением сказать, что ситуационная среда для преступлений необратимо изменилась. В доцифровом мире мы могли четко различать уличную организованную преступность и высокотехнологичный криминал. В связанном цифровом мире даже незначительное преступление может неожиданно, в том числе — и для преступников, привести к целому каскаду негативных последствий.
Департамент Внутренней безопасности США в 2017 г. выявил, что еще в 2012 г. злоумышленники сумели проникнуть в систему термостатов государственного завода в Нью-Джерси, производящего ядерные компоненты, и почти пять лет находились в системе. Согласно данным компании Verizon, в 2016–2017 гг. IT сервера 15 университетов США подверглись атаке со стороны собственных торговых автоматов по продаже напитков и бутербродов, расположенных в кампусах. В Великобритании за этот же период было обнаружено более 1000 уязвимостей в IoT устройствах, содержащихся в инсулиновых помпах, дефибрилляторах и кардиостимуляторах.
В интервью журналу Vice в конце 2016 г. создатель поисковика по IoT Shodan Джон Мэтерли рассказал, что в течение года ему, используя поисковик, удалось обнаружить уязвимости и подключиться к ускорителю элементарных частиц во Франции, многомегаваттной гидроэлектростанции в Китае, англо-американской единой сети суперкомпьютеров, объединяющей министерства энергетики двух стран, АНБ и британский Центр электронной разведки. Ему удалось выяснить, что эти уязвимости существовали на объектах вне поля зрения служб информационной безопасности в течение от 6 месяцев до 2,5 лет.
По мнению ушедшего в отставку бывшего председателя Национального совета по разведке Д.Клэппера: «Мир интернета всего — это по определению опасный мир. Более того, развитие информационно-коммуникационных технологий и формирование единой цифровой среды делает Америку по существу беззащитной. Для того чтобы закрыть все уязвимости в десятках миллионов смартфонов и устройств IoT, требуется затратить сумму, эквивалентную 15–20 % национального бюджета США. Этого сделано не будет, потому что такие расходы неподъемны для американской экономики. Значит, опасности и риски с каждым днем будут нарастать».
Такая ситуация характерна не только для Америки, но и для всех стран-лидеров в области информационно-коммуникационных технологий.
Всеобщая связанность и подключенность к интернету, как базису новой производственной революции, несет в себе главные риски, чреватые не только веерными, но и волновыми каскадами отказов и техногенных катастроф.
Магистральное направление производственной революции — алгоритмизация всех сторон жизни современного мира. Однако она не только открывает новые возможности, но и создает угрозы привычному образу жизни и сложившимся культурам…
В течение первых 20 лет истории интернета человеческая деятельность, как в производственном, так и в бытовом аспектах осуществлялась по устоявшимся схемам и лекалам. Революционные перемены случились, когда цифровая среда стала интегрироваться на базе платформ. Платформа — это программно-аппаратная среда алгоритмического поиска, осуществления и контроля за исполнением сделок (других взаимодействий) на основе интеллектуального анализа больших данных». Первая полноценная платформа, вторичный рынок товаров и услуг eBay, появилась еще в 90-е годы. Но лишь в десятые годы платформы стали «нервными узлами» интернета и других видов сетей.
Сегодня на платформенный принцип перешли социальные сети, интернет-магазины, различного рода сервисы и т. п. Наиболее часто в качестве примера платформ используются сервисы так называемой «совместной рыночной экономики», типа Uber, Яндекс. Такси, Airbnb и т. п.
Однако платформы отличаются от традиционных рыночных площадок (marketplace). «Marketplace — это свободное, неограниченное и непрограммируемое взаимодействие на определенной физической или виртуальной площадке. Платформа предполагает, что пользователи (например, продавцы или покупатели услуг) действуют по определенным правилам и процедурам, строгим алгоритмам, и, хотя располагают правом свободного выбора, непрерывно получают от платформы рекомендации, корректирующие их поведение и определяющие выбор. Они действуют по алгоритму, заложенному на программном уровне в платформу, и в итоге добиваются искомого: заказывают такси, снимают квартиру в незнакомом городе, нанимают того или иного фрилансера и т. п. Причем алгоритмическим является поведение, как продавцов, так и покупателей».
Платформенный или алгоритмический способ организации коммерческой деятельности развивается экспоненциально. Еще в 2012 г. на платформы приходилось менее 1,5 % всего коммерческого оборота в США в потребительском секторе, сейчас — более 15 %, а к 2020 г., согласно консервативному варианту прогноза, будет приходиться более 30 %. С учетом того, что платформенные принципы и алгоритмизацию взаимодействия продавцов и покупателей все шире используют торговые сети, к 2020 г. как минимум более половины американской экономики без учета финансового сектора перейдет в категорию алгоритмической.
Американские и большинство зарубежных авторов рассматривают платформы как торжество принципа Р2Р систем, или систем «равный с равным». В реальности это не так. У каждой платформы есть хозяин — собственник. Он контролирует алгоритмы и владеет большими данными, определяет структуру деятельности продавцов и покупателей, правила и во многом — итоги их взаимодействия в процессе сделок. Платформы только притворяются рынками. На деле это среда непрерывного принудительного планирования и управления поведением.
Социальное программирование и подталкивание
Еще классики марксизма-ленинизма писали, что объективная реальность дана нам в ощущениях. Например, в природе нет цветов: цвета — итог взаимодействия наших сенсоров с реальностью. Любые взаимодействия осуществляются через интерфейс: то, что соединяет нас с реальностью всех трех миров. Интерфейс есть у всех трех типов машин.
В последние три-пять лет выяснилось, что интерфейсы как нельзя лучше подходят для алгоритмизации человеческого поведения. Используя интерфейсы, можно побудить человека к тем или иным действиям, к заранее обусловленному выбору из нескольких альтернатив. Использование интерфейсов для алгоритмизации поведения получило название «надж». Подталкивание, как дословно переводится Nudge, осуществляется как в реальной жизни, так и в информационной среде. Так, К. Санстейн и Р. Таллер установили, что выбор школьниками между полезными, но не слишком привлекательными, продуктами и вредными, но притягательными для детей, лакомствами зависит не только от их предпочтений, но и от расположения продуктов на полках школьных столовых.
Д. Халперн, один из ведущих когнитивных психологов и проектировщик интерфейсов программ и сервисов, описывает, как сильно на выбор пользователей влияют, казалось бы, такие мелочи, как расположение того или иного элемента интерфейса, шрифт, длина пользовательского соглашения и т. п.
В качестве примера он приводит опыт известного рекомендательного сервиса для любителей зрелищных телефильмов. Сервис в порядке эксперимента в течение недели вставил в пользовательское соглашение пункт о том, что клиенты сервиса в случае внезапной смерти завещают внутренние органы владельцам сервиса, а те могут их использовать по собственному разумению. Из более, чем 250 тыс. ежедневных посетителей сервиса не подписали пользовательское соглашение менее чем 1,3 %.
Эксперимент был шуточный, но разработчики надж-технологий используют автоматизмы человеческого поведения во вполне серьезных целях. В 2017 г. издан доклад OECD «Behavioural Insights and Public Policy. Lessons from Around the World». Согласно докладу, правительства уже 25 стран используют более чем 100 приложений, программ, ресурсов, реализующих надж для решения государственных задач, связанных с управлением выбором и поведением граждан. Еще более широко распространено использование надж в бизнесе. Более 200 компаний, преимущественно в США, Великобритании, странах ЕС, Сингапуре и Гонконге используют надж в коммерческих целях, прежде всего — в секторе В2С.
Хозяева информационных потоков и их технологии
Информация нужна для основы основ разумной жизни — реагирования на действительность, определения целей и ориентации в изменяющейся ситуации.
На рубеже 2000-х-2010-х годов был опубликован бестселлер Эли Паризера об интернет-пузырях. В предисловии к англоязычному изданию книги автор написал: «Моя книга о том, как интернет, когда-то «открытый» и «свободный», стал контролировать нас и ограничивать в информации. Крупнейшие интернет-компании используют многочисленные алгоритмы и фильтры, чтобы показывать нам то, что является для нас наиболее релевантным. Взять хотя бы Google — он корректирует результаты поиска, ориентируясь на наши интересы. То же происходит и с лентой новостей в Facebook — там только те люди, по чьим ссылкам мы чаще всего переходим. И таких примеров множество.
Идея «релевантного интернета» не плоха сама по себе. Но она имеет и обратную сторону. Во-первых, через фильтры мы не можем разглядеть всей картины. Мы видим лишь ее отредактированный вариант. Во-вторых, мы не замечаем самих фильтров. Поэтому даже не догадываемся, что из картины что-то выбросили, что есть другие точки зрения. И, наконец, сегодня не мы определяем, что нам важно и интересно. За нас это делают машины».
Происходит это не из-за коварных козней С. Брина, Л. Пейджа или М. Цукерберга, а потому, что каждый ресурс стремится как можно дольше удерживать пользователя, приковывать его внимание, формировать вкусы, интересы, привычки каждого отдельного человека. Не зря в алгоритмической экономике главный и самый дефицитный ресурс — это внимание.
Ключевым является параметр времени пребывания на ресурсе. Если в середине «нулевых» он составлял более 3,5 минут, то сейчас не превышает 17 секунд. Наиболее мощные платформы ведут подлинную битву за внимание. Гуру информационных технологий М. Голдхарбер вспоминает, что заговорил об этом более 30 лет назад: «Реальной целью в ситуации выбора информации является внимание — внимание других людей. Область поставки такого внимания ограничена, поскольку каждый человек может отдать только свое внимание в течение жизни. В то же самое время внимание является, несомненно, желаемым; оно необходимо каждому, и, в отличие от материальных благ, не бывает слишком много внимания. Поэтому как существующие, так и будущие «информационные технологии» лучше понимаются как «технологии внимания», каждая из которых предлагает свое оружие в битве за внимание».
Интернет-пузырь превратился в информационную тюрьму — пока еще нестрогого режима. В 2017 г., выступая на одном из ведущих американских каналов, автор международного бестселлера «Explaining individual behavior on the social net» В. Хендрикс сообщил, что до 70 % американцев и более 80 % граждан ЕС удовлетворяются уже освоенными и постоянно посещаемыми интернет-ресурсами, группами в соцсетях и телевизионными каналами. Они пассивно потребляют информацию и не имеют склонности к исследовательской активности в интернете. В этом же выступлении, ссылаясь на статистику Google, В. Хердрикс сказал: «В США в 2015–2016 гг. у среднестатистического пользователя интернета в возрасте от 21 до 45 лет на один запрос поисковику Google относительно нового объекта интереса и внимания приходится более 70 рутинных запросов, уточняющих отдельные характеристики, цену, параметры и т. п. объектов, хорошо знакомых и интересующих пользователя».
Принудительное сужение когнитивного разнообразия пользователей поисковиками и платформами в погоне за вниманием, привлечением рекламодателей и т. п. — ведет к социальной инстинктизации, вырабатывает автоматизм и усиливает стереотипы поведения. Как экспериментально показал российский нейрофизиолог и нейропсихолог С.Савельев, автоматизация познавательной поведенческой активности ведет к морфологическим изменениям в головном мозге.
Благодаря потрясающей пластичности мозга церебральное закрепление алгоритмического поведения происходит не в течение миллионов и тысяч лет и даже столетий, как считалось ранее, а за десятилетия.
Вторым направлением целенаправленного, отчасти организованного, отчасти спонтанного воздействия инфосферы на когнитивные особенности и поведение людей стало стремительное «зашумление» информационного пространства. По данным одного из ведущих американских прогнозистов Н. Сильвера, мощность информационного шума в интернете непрерывно нарастает.
Причин тому минимум три. Первая — лавинообразно растущая масса спама и плагиата в интернете. По данным агентства Gartner если в 2000 г. доля оригинального текстового контента в интернете составляла 75–80 %, в 2010 г. снизилась до 30–35 %, а сейчас не превышает 5–7 %. Интернет превратился во всемирную информационную свалку.
Вторая причина — рост разрыва в интеллектуальном потенциале пользователей интернета. Все большая доля населения информационно насыщенные и практически полезные ресурсы воспринимает как белый шум, т. е. бесполезную информацию.
Большинство людей уже не обладает необходимыми знаниями и познавательными навыками, чтобы воспринять или, тем более, — осмыслить сложный контент.
Третья причина, о которой впервые рассказали Э. Шмидт и Д. Ассандж во время обсуждения проекта книги «Новый цифровой мир», — намеренное зашумление информационного пространства для маскировки и сокрытия действительно важных сообщений и знаний. Недавно российские исследователи Е. Луценко и А. Орлов математически доказали, что белый шум может выступать едва ли не наиболее стойким и эффективным криптографическим алгоритмом. Они же показали, что «зашумление информационного пространства ведет к формированию у наиболее интеллектуально продвинутых его обитателей, догадывающихся о криптографической функции белого шума, комплекса информационной неполноценности и бессилия с последующей алгоритмизацией их познавательной деятельности».
Информационная среда чутко (и часто — опережающим образом) реагирует на реальные конфликты, столкновения, войны и перемены. Производственная революция, вне зависимости от своего номера, неизменно сопровождается нарастанием локальной и глобальной конфликтности: бунтами, революциями, горячими и холодными гражданскими и межгосударственными войнами. И нынешняя — не исключение. В 2016 г., по мнению редакции Оксфордского словаря, словом года стала “пост-правда”. Данный термин описывает ситуацию, когда истина становится принципиально неважной. Президентская кампания 2016 г. в США прошла под знаком пост-правды. Демократы и республиканцы активно обвиняли друг друга в использовании лжи, фейковых новостей, армий ботов, разносящих неправду, и т. п.
Между тем, ничего нового в пост-правде нет. Более 25 лет назад политический аналитик и китаист Г. Айзенкс, предисловие к первой книге которого о китайской революции написал еще Л. Троцкий, опубликовал работу «Идолы племени: групповая идентичность и политические изменения». В этой книге показана неизбежность нарастания конфликтов в развитых странах и перехода их из фазы споров и конкуренции в стадию борьбы, «холодных» и даже «горячих» гражданских войн. В таких войнах, по Г.Айзенксу, неизбежно формируется групповая идентичность на основе противопоставления одной группы другой по принципу «свой-чужой». Это противопоставление наиболее остро будет проявляться не в политике и экономике, где противоборства ограничены институтами и правилами, а в информационной сфере. Российский теоретик и практик медиа-коммуникаций В. Соловей на массиве исторических данных показал неизбежность перерастания внутригражданских конфликтов в информационные войны.
В ходе информационных войн правда отходит на второй план. В инфосфере, как на реальном поле боя, действует принцип «все для фронта, все для победы». Неважно, кто, что и насколько правдиво сообщает. Главное, что информация наносит вред врагу и укрепляет собственную идентичность.
Любые войны, информационные здесь — не исключение, предполагают четкое планирование и беспрекословное подчинение. Соответственно, эпоха пост-правды — это эпоха тотального управления информационными потоками, программирующими и алгоритмизирующими массовое поведение.
Человек в цифровом мире
Тенденции развития информационной среды в последние 25 и особенно 10 лет, с интернет-пузырями и эхо-камерами, тотальным контентным загрязнением, размыванием границ информации и дезинформации, психологическими и информационными войнами, — привели к появлению трех принципиально новых феноменов.
Во-первых, у всё большего числа и доли пользователей, особенно молодежи, понятийно-логическое мышление уступает первенство образно-ассоциативному или клиповому. Клиповое мышление предполагает сосредоточенность на восприятии и переживании, а не на понимании и анализе. У клипового мышления есть свои плюсы и минусы. Исследователи из MIT и Института сложности в Санта-Фе установили, что клиповый тип мышления на порядок повышает внушаемость людей, их склонность к суггестии.
Во-вторых, примерно половина пользователей всех возрастов и более 90 % молодежи находятся в режиме потребления информации нон-стоп. Если в работах психологов и социологов двух предыдущих десятилетий этот феномен описывался как интернет-зависимость, то теперь, после выхода упомянутой выше книги Э. Шмидта и Д.Коэна, исследователи пишут о переселении молодежи в цифровой мир. В среднем молодой американец в возрасте от 18 до 35 лет обращается к гаджетам не реже, чем раз в 10 минут. Причем промежутки между обращениями из года в год уменьшаются в геометрической прогрессии.
В-третьих, некогда единый интернет распадается на отдельные кластеры и фрагменты, мало связанные между собой. Деление происходит не только по интеллектуальному или имущественному критериям. Границы проходят даже внутри семей, друзей и родственников, в основном — в соответствии с культурными ориентациями, политическими убеждениями, характером времяпрепровождения и т. п. Хотя формально в интернете продолжает действовать закон пяти рукопожатий, более двух третей пользователей интернета в развитых странах не выбирают даже число Данбара, поддерживая более-менее постоянные контакты менее чем с 150 людьми.
Еще на рубеже 50-х-60-х гг. ХХ века — в эпоху расцвета радио и телевидения — известный американский социолог и политолог Г. Лассуэлл охарактеризовал тогдашние США как «высокоманипулируемое общество, в котором информационные потоки управляют поведением граждан и врачуют их психологические недуги». Дезориентированность в сочетании с подверженностью к суггестии значительной части населения стимулирует элиты к поддержке не только теоретических, но и практических разработок в области социального программирования групп разной размерности.
Социальное программирование по своему арсеналу и сути глубже, чем надж. Если надж использует преимущественно поведенческие стереотипы и привычки, то социальное программирование предполагает разработку определенных языков, посредством которых можно описывать процедуры, подспудно заставляющие человека осуществлять определенные действия. А главное — не просто описывать, но и реализовывать такие процедуры. В социальном программировании используются не только стереотипы и привычки, но и особенности восприятия, а также характеристики психических состояний — например, такие, как тревожность, возбужденность, агрессия и т. п. Наиболее далеко теоретические и практические разработки в области социального программирования или social software продвинулись в США, Великобритании, Нидерландах и Японии.
Железная пята автоматизации
На наших глазах происходят прогрессирующая роботизация, повсеместное распространение интернета вещей и широкое использование в здравоохранении различного рода синтетических, а в последние годы — органических имплантатов. Тенденции трансформации физической среды оказывают такое же воздействие на человека, что и процессы в среде информационной.
По данным Международной Федерации робототехники, в настоящее время в мире на производстве работает примерно 300 тыс. роботизированных участков, линий, производств. Число роботов растет в среднем на 20 % в год. 75 % продаж производственных роботов приходится на Китай, Южную, Корею, Японию, США и Германию. При этом на США приходится более 75 % мирового выпуска роботов, оснащенных вычислительным интеллектом и способных к многофункциональной деятельности. По экспоненте растет число транспортных и бытовых роботов.
Роботы уже сегодня вызывают страх у рабочих, юристов, представителей других профессий с повторяющимися трудовыми операциями. Так, на выборах 2016 г. самая сильная корреляция между голосованием за Трампа наблюдалась с показателем доли в избирательных округах работников, чей труд в ближайшие 5–7 лет может быть роботизирован. Трамп сознательно эксплуатировал страх перед будущим и тоску по прошлому.
Но страх перед будущим — лишь одна сторона дела. Другая — в том, что, будучи перемещенным непосредственно из сферы производства в область контроля, управления и преодоления форс-мажорных ситуаций, работник все равно вынужден подстраиваться под роботов. Именно человек становится наиболее непредсказуемым, а значит — и ненадежным, звеном автоматизированных производств.
Алгоритмизирует поведение людей также интернет вещей, который стремительно превращается в интернет всего. Он генерирует огромные потоки машиночитаемой информации о повседневном поведении людей. Если данные из привычного интернета характеризуют ментальный мир человека, его покупательское поведение, то интернет вещей уже фиксирует в развитых странах каждый шаг человека, создавая постоянно пополняемый архив его жизненной повседневной активности.
В мире всеобщей алгоритмизации управления и функционирования человек должен алгоритмизировать собственное поведение. Даже если он будет сопротивляться, за него все сделают компании-производители гаджетов, вещей, автомобилей и т. п., подсоединенных к платформам интеллектуального анализа данных.
Нынешнее программирование групп пользователей/потребителей осуществляется на основе огромных, постоянно пополняемых массивов поведенческих данных. Сегодня они состоят из трех компонентов. Одна часть данных принадлежит владельцам платформ, поисковиков и ресурсов интернета. Другая — производителям операционных систем для гаджетов, прежде всего Apple и Google. Третья — производителям «умных вещей», информация от которых поступает как телекоммуникационным провайдерам, так и производителям. Сегодня крупнейшие информационные компании имеют хранилища поведенческих данных, не только сравнимые, но, видимо, даже превышающие емкость нового дата-центра АНБ в Юте. Причем все эти данные компании получают с полного согласия пользователей.
Помимо того, что компании используют поведенческие данные в своих целях, они легально продают их на сторону, в первую очередь — брокерам данных. Крупнейший из них, Axiom, располагает поведенческими архивами почти на миллиард жителей планеты, включая все основные страны, кроме Китая. В среднем профиль данных на одного человека имеет от 120 до 150 параметров.
Помимо интернета вещей, все активнее пробивает себе дорогу интернет имплантатов. Сейчас уже более 2 % американцев используют имплантаты, имеющие, наряду с автономной, также удаленную систему управления через интернет. Сейчас это, в основном, кардиостимуляторы и церебральные имплантаты. По мнению медиков, до 2020 г. не только резко снизится стоимость имплантатов, но и появятся имплантаты нового поколения, созданные не из синтетических, а из органических веществ, полученных в результате достижений синтетической биологии. В ближайшие 5-10 лет до 20 % американцев будут иметь программируемые извне имплантаты в теле. Как в случае с интернетом, через 5–7 лет вслед за Америкой в биоинформационное будущее устремятся и другие страны.
Таким образом, к психологическому и поведенческому программированию в ближайшие годы добавится биофизиологическая алгоритмизация. Впору говорить о переходе от стадии «человека разумного» к стадии «человека программируемого».
Эту тенденцию уже давно заметили наиболее проницательные мыслители. Один из трех наиболее цитируемых исследователей в области философии и психологии сознания Д. Деннет утверждает: «Возможно осуществить человеческое сознание в машине. В конечном счете, машина — мы сами. Мы — роботы, сделанные из роботов, сделанных из роботов. Мы невероятно сложны, триллионы подвижных частей. Но все это роботизированные части. Здесь нет никакого чуда». Деннет рассматривает сознание, как случайную устойчивую композицию из мемов. Ведущий нейропсихолог-когнитивист Т. Метцингер вообще отрицает наличие у человека сознания как особого феномена: «Хотя наш мозг создает тоннель эго или сознание, в этом тоннеле никто не живет. Мы живем посредством этого тоннеля и сквозь него, но не существует никакого «человечка», который заправляет всем у нас в голове. В мире не существует такой вещи, как Я или психики. Биологический организм как таковой не есть Я. Эго — тоже не есть Я. Оно представляет собой только форму контента представлений — контента я-модели, активированной в мозгу. Я — это иллюзия». Позиции Деннета и Метцингера являются мейнстримом не только для большинства современных нейропсихологов, но и, что более важно, для политиков, финансистов, политтехнологов, разработчиков программ и сервисов.
Последние 15 лет нарастающими темпами идет процесс целенаправленного изменения человека как разумного, обладающего развитой психикой, социального существа со свободой воли. Сама деятельность, ее информационная среда и материальные факторы подавляют в человеке процессный, недезъюнктивный (если пользоваться термином В. Брушлинского), творческий контур психики и мышления, замещая его дезъюнктивным, операционным и алгоритмическим.
Антропологический переход
Подавляющее большинство авторов — пожалуй, за исключением Н.Бострома и Р.Курцвейла, — сводят происходящие на наших глазах процессы и перемены к производственной революции. Однако, внимательное изучение этих тенденций в контексте глобальной человеческой истории позволяет сделать качественно иной вывод. Хотя первооткрыватели третьей (или четвертой) производственной революции подчеркивают ее принципиальную новизну по сравнению с тем, что было раньше, объективные факты говорят об ином. На конференции 2017 г. в Чикагском университете по вопросам истории науки и техники было справедливо отмечено, что практически все технологии и нововведения новой производственной революции имеют корни в 60-х-70-х годах прошлого века. Это относится к программно-аппаратным разработкам в области искусственного интеллекта, робототехнике, для мобильных коммуникационных устройств и т. п. В начале XXI века уровень производственно-технического развития позволил в полной мере реализовать научные разработки 60-х-70-х годов. Именно это инженерное освоение научного потенциала эпохи Холодной войны и является прочным фундаментом четвертой производственной революции.
Что же до антропологического перехода, то он, хотя и связан с четвертой производственной революцией, носит гораздо более глубокий по последствиям, мощный по проявлениям и всеохватывающий по локации процесс, базирующийся на достижениях науки уже XXI века. Аналогами антропологического перехода являются, во-первых, окончательное завоевание господства современного вида человека кроманьонца в период 35–45 тыс лет до н. э., во-вторых, неолитическая революция, относимая большинством историков к 10 тыс лет назад, когда человеческие общины перешли от охоты и собирательства к земледелию, животноводству и торговле, с появлением первых городов.
Суть антропологического перехода состоит в разделении человечества даже не на новые касты или, тем более, классы, а на новые виды. Наряду с привычным алгоритмизированным человечеством, ожидается появление нового вида людей, качественно отличающихся от сегодняшних по своему интеллектуальному потенциалу, состоянию здоровья, продолжительности жизни, возможностям адаптации к различным средам и т. п.
Новый антропологический переход базируется на трех принципиальных технологических пакетах. Первый — это разнообразные способы интерфейсов и соединений вычислительных устройств с человеческой психикой и мозгом как ее физиологическим коррелятом. Второй — создание и миниатюризация гаджетов, позволяющих людям пребывать одновременно в привычной и цифровой реальностях, т. е., по сути, существовать в объемной дополненной реальности. Третий — различные применения синтетической биологии и биоинженерии в их наиболее продвинутых видах.
Традиционно интерфейс мозг-компьютер относили к программно-аппаратным комплексам, которые позволяют силой мысли, а точнее — биоэлектромагнитных импульсов как её коррелятов, управлять частями человеческого тела и программно-аппаратными устройствами внешнего мира. До последнего времени именно подобные разработки определяли лицо интерфейсных технологий. Такая ситуация неудивительна. В Соединенных Штатах, Израиле, Китае и России, такого рода разработки финансировали, прежде всего, военные. С целью скачкообразного повышения адаптационных способностей организма и управления экзоскелетами, а также реабилитации последствий увечий в ходе военных действий. Однако в 2017–2018 гг. группам исследователей в MIT, Колтеке и нескольких стартапах удалось не просто сконструировать, но и запустить в качестве опытных образцов интерфейсы нового типа. Они позволяют силой мысли отдавать команды вычислительным устройствам на поиск, анализ или сохранение той или иной информации и даже на проведение вычислений. Более того, группе Колтека удалось сделать первый в мире человеко-машинный интерфейс с двойным контуром. Человек не только может дать мысленную команду искусственному интеллекту, в данном случае IBM Watson, но и получить от него прямой ответ, загружаемый непосредственно на сетчатку. По сути, человек, обладающий таким интерфейсом, дополняет свою психику вычислительной мощностью искусственного интеллекта, которую может использовать непрерывно в диалоговом режиме.
Несколько слов о технологическом пакете, связанном с синтетической биологией и редактированием генов. По мнению большинства ведущих специалистов, уже достигнутый уровень развития биотехнологий позволил перейти к производству индивидуальных лекарств, созданных под конкретного человека с учетом особенностей его организма. Уже сегодня биотехнологии позволяют обеспечить глубокую реабилитацию даже больных организмов и продление активного долголетия до 80–90 лет. С технологическим освоением научных достижений синтетической биологии активное долголетие может быть удешевлено и массово продлено до 120–140 лет с рода фиксацией биологических характеристик человека на уровне нынешних 45–55 лет вплоть до момента физической смерти. Практическую реализацию этой возможности большинство экспертов относит на 2020–2025 гг.
Фазовый переход
Этому процессу благоприятствует глобальная мировая обстановка. Вот уже более 25 лет в мире активно идет процесс отрицательной конвергенции: капиталистические страны, особенно развитые, приобретают все больше черт административного, бюрократического социализма. А большинство бывших социалистических стран впитали худшие черты не только капитализма, но и архаических докапиталистических формаций.
С крушением биполярного мира акцент с развития способностей был перенесен на удовлетворение потребностей. Консюмеризм, потребительство стали мейнстримом, формирующим ценности, цели и поведение основной массы населения в развитых странах. Одновременно потребительское поведение стало определяться не доходами от производственной деятельности, а условиями предоставления кредитов. Сами по себе условия потребительских кредитов являются мощнейшим инструментом social software.
Нарастающей алгоритмизации человека способствует его нейропсихофизиология. Мозг расходует около 20 % энергии, потребляемой организмом человека, хотя составляет только 2 % от массы тела. При решении сложных проблем и интенсивном мышлении энергозатраты возрастают до 25–27 %. Думать — энергозатратно, а потому с эволюционной точки зрения, зачастую невыгодно. Если социум не предъявляет к своим членам повышенных интеллектуальных требований, люди склонны минимизировать сложные мыслительные процессы и замещать сознательное поведение психофизиологическими и социальными автоматизмами.
С психологической точки зрения, значительная часть процессов человеческой жизни и деятельности, относимых не только к психофизиологии, но и к социальным взаимодействиям, происходит бессознательно через установки, поведенческие стереотипы, культурные правила, бытовые привычки и т. п. Это доказано экспериментально. Поэтому, если внешняя среда не только благоприятствует, но и прямо подталкивает человека к алгоритмическому, операционному поведению, использующему стереотипы, то люди охотно переходят на автоматический режим существования.
Наконец, социальное программирование наиболее полно выражает внутреннюю природу власти. «…Истинная власть — это, как правило, тайная власть или явная власть в ее тайных действиях». Тайные по смыслу, но открытые по содержанию действия сильных мира сего создают криптократию. Криптократия — не насилие, не убеждение, а алгоритмизация, последовательное сокращение степеней свободы и незаметное для человека превращение личных и групповых интересов в безусловную мотивацию достижения внешних для него целей.
Власть интеллекта
Наполнение власти программно-технологическим содержанием предполагает и сопровождается качественными изменениями в правящих элитах. Наиболее передовая часть господствующих групп превращается в «иное человечество», в другой вид sapiens. Еще в 2015 г. о подобном рассказывал директор Курчатовского института М.Ковальчук в Совете Федерации.
Любая технология имеет тройное применение: гражданское, военное и криминальное. Менее распространено понимание, что технологии амбивалентны по критериям эффективности. Так, технология, обеспечивающая алгоритмизацию, снижение степеней свободы поведения, при ином использовании способствует снижению внешней детерминации активности и увеличению господства субъекта над средой. Это относится не только к отдельным людям, но и к социуму в целом.
В течение 2010-х годов сформировался и экспоненциально развивается технологический кластер, позволяющий в краткосрочной перспективе сформировать новый вид человека разумного. В него входят искусственный интеллект; интернет всего с тотальной оцифровкой, хранением и обработкой данных обо всем; синтетическая биология; дополненная реальность и прямой интерфейс мозг-компьютер.
Этот кластер является технологическим пакетом для создания сначала гибридного интеллекта как результата взаимодействия человеческого и искусственного интеллектов, а затем и интегрального человеко-машинного суперинтеллекта. Базовой технологией гибридного интеллекта является глубокое машинное обучение, распознавание процессов, связей, объектов и аномалий на основе глубоких нейронных сетей и иных вычислительных методов. Замыкающая технология технопакета — это создание прямого многофункционального, имплантируемого интерфейса мозг-компьютер.
Для адекватного понимания базовой технологии важно отрешиться от господствующего понимания искусственного интеллекта как подобия человеческого. Наиболее яркое представление этот подход получил в оценке принадлежности того или иного программно-аппаратного комплекса к искусственному интеллекту посредством проведения теста Тьюринга (выяснения, может ли пользователь, взаимодействуя с вычислительным интеллектом, определить, кто перед ним: человек или машина).
Гораздо более прагматичный операционный подход был сформулирован заместителем директора ФБР по информационным технологиям Cтивеном Л. Моррисом в начале 2017 г.: «Искусственный интеллект — это программно-аппаратный комплекс, обеспечивающий поддержку и/или принятие результативных решений в динамичной, неустойчивой среде в установленное время, на основе заведомо неполной, нечеткой и не имеющей полной доказательной базы информации. Применительно к одним задачам искусственный интеллект самостоятельно принимает решения, но в большинстве случаев является элементом гибридного интеллекта, взаимодействуя с человеком». Именно гибридный, а не искусственный, интеллект является магистральной дорогой к суперинтеллекту.
Три ведущих корпорации уже приступили к созданию многофункциональных прямых интерфейсов между человеческим мозгом и вычислительным интеллектом. Это проекты Brain Machine Interface F (BMIF), Neuralink, Directconnection. Их ведут соответственно Facebook, Элон Маск и Алфабет (Google). Ориентировочное время выпуска полноценного многофункционального интерфейса всё то же — 2022–2025 гг.
По мнению Cтивена Л. Морриса, комплексная реализация технопакета суперинтеллекта потребует, наряду с программными средствами, изменений и в аппаратной базе. Здесь ключевая роль принадлежит не столько квантовым компьютерам, сколько харду не на базе традиционных чипов, а использующему мемристоры, а также графические процессоры нового поколения и графен как материал для чипов.
По оценке офиса директора Национальной разведки США, сделанной в 2017 г., новый вид человека с суперинтеллектом станет реальностью в районе 2025 г. Сходные оценки: в интервале 2023–2027 гг., — дают компании Gartner и McKincey. Конкретные сроки могут быть ошибочными, но появление носителей суперинтеллекта безальтернативно. Все основные компоненты харда и софта для него уже созданы. Речь идет лишь об их совершенствовании и компоновке.
Антропологический переход и переформатирование мира
Появление нового вида людей, которые, несомненно, будут относиться к нынешней властвующей элите и ее ближайшему технологическому окружению в странах — лидерах технологической гонки, способно до неузнаваемости изменить человеческую цивилизацию.
В российской аналитике и прогностике господствует картина мира, в которой в XXI веке, как и в прошлом, основные конфликты и борьба будут происходить между странами и блоками. У геополитиков будущее — это продолженное прошлое. Для прежнего медленного мира такой подход был приемлем. Но современный быстрый, турбулентный мир его отвергает. Будущее от прошлого отделено качественным скачком, фазовым переходом.
Роковым образом ошибается в прогнозах значительная часть отечественной правящей страты — бенефициары российской экономики. Они полагают себя неотъемлемой частью глобальной правящей элиты и демонстрируют соответствующее стратегическое, тактическое и бытовое поведение. Они же ежедневно показывают обществу безудержную склонность к накоплению недвижимости, наличных, роскоши и низкорисковых финансовых активов, которые считают гарантией благополучия в будущем. В геополитическом мире такой подход имеет свои резоны. Но там, где властвует хронополитика, а прошлое и будущее разделяет фазовый переход, основные активы российской квазиэлиты в мире будущего — обуза, а не потенциал.
Уже в среднесрочной переспективе, в ближайшие 10–15 лет, а, возможно — и раньше, произойдет резкое деление мира не по географическому, а по хрональному (временному) или технологическому признаку. Из властвующей элиты стран — безусловных технологических лидеров современного мира выделится крайне малая не более 0,3–0,5 % населения, часть — так называемые holders (холдеры). Это — хозяева и разработчики алгоритмов, программ, технологий. Именно они станут обладателями гибридного интеллекта и улучшенных физиологических носителей (тел) на основе достижения синтетической биологии. Также, согласно оценкам Gartner, порядка 5-10 % населения стран-лидеров составят staff — персонал или «служебные люди» по терминологии М.Ковальчука. Он будет занят в обеспечении функционирования и развития алгоритмической экономики и общества в целом.
Остальное население развитых стран, вне зависимости от имеющихся у них активов, превратятся в lamers (ламеров). Ламеры не нужны для воспроизводства в «прекрасном новом мире». При одном раскладе им будет позволено заниматься самопрокормом на территориях, контролируемых холдерами, а при другом — они смогут получить гарантированное содержание, например, в виде «безусловного базового дохода» и жить в своего рода лимитированном коммунизме.
На порядок печальней перспективы граждан стран, не вошедших в узкую группу лидеров гонки за будущее, которую сейчас возглавляют США, Великобритания, Китай и Япония. Пока еще держатся за лидерами Южная Корея, Канада, Австралия, Германия, а также некоторые страны Северной Европы. Российские аналитики любят оперировать терминами «управляемый хаос», «цветные революции» и т. п. Им невдомек, что в алгоритмических обществах управляемый хаос и цветные революции гораздо страшнее для метрополий, чем для деструктируемых стран и территорий. Любой хаос предполагает наличие большого числа сил и групп, располагающих и применяющим разнообразное вооружение: от огнестрельного до кибернетического. Цветные революции предполагают утрату государством монополии на насилие и ослабление контроля над оборотом оружия. Нынешняя Украина — лучшее тому свидетельство.
В эпоху оружия массового поражения, огневых и взрывных систем развитые государства были способны осуществлять удаленный контроль над производством и транспортировкой вооружений. Кроме того, хаотизированные территории были отделены от субъектов хаотизации тысячами километров, непреодолимыми для оружия массового поражения, задействованного в таких конфликтах. Но кибер-, био- и генетическое оружие по своей поражающей силе уже сегодня не только не уступает, но зачастую превосходит оружие массового поражения, вплоть до тактического ядерного. В то же время контроль над подобного рода вооружением сегодня невозможен, а в будущем затруднен. Производство подобного типа вооружений возможно не только в рамках небольших структур, но и с использованием распределенных аутсорсинговых сетей. Наконец, для кибер- или био- оружия удаленность локации применения не играет никакой роли. По оценке офиса директора Национальной разведки США за 2017 год, среди всех стран мира именно США, Япония, Великобритания и западноевропейские страны являются наиболее уязвимыми целями для нанесения кибер- и био- ударов с неприемлемыми последствиями. В этой связи сегодняшняя ситуация вокруг КНДР может рассматриваться как модельная отработка уничтожения субъектов, претендующих на самостоятельность в алгоритмическом мире.
Администрация Трампа, по крайней мере — ее военно-политическое крыло, видит свою задачу в превентивной зачистке потенциальных очагов деструкции и выработке эффективных технологий для этого. Именно в этом для правящей элиты США заключается смысл борьбы с ИГИЛ. В будущем этот подход будет только усиливаться. Соответственно, населению стран, которые проиграют гонку за будущее, останется либо выполнять сервисные услуги в рамках рекреационного использования их свободных от технологий территорий, либо исчезнуть, подобно древним египтянам, кельтам и другим когда-то великим народам. Для алгоритмических обществ эти народы — aliens (чужие). Причина — не в конспирологическом коварном заговоре «закулисы Гуглберга», якобы ставшей преемницей Бильдербергской группы, а в императивах безопасности алгоритмических обществ.
В гонке за будущее выделились неоспоримые лидеры. Gartner, McKinsey, а также исследовательские группы Всемирного экономического форума в Давосе ведут тщательный анализ субъектов собственности на наиболее перспективные компании и патенты на технопакеты, связанные с производственной революцией, гибридным интеллектом и social software. Если обобщить их данные за 2016–начало 2017 гг., получается следующая картина. Неоспоримый лидер — США: на собственников из этой страны приходится примерно 75 % акций наиболее перспективных компаний, патентов. На них работают наиболее цитируемые в мире исследователи, занимающиеся технологиями алгоритмизации и гибридного интеллекта.
Затем уверенно идут Китай с 8 % и Япония с 5 %. Остальная доля более-менее равномерно распределена между Великобританией, Израилем, Германией, странами Северной Европы и Южной Кореей. Россия, несмотря на отдельные достижения и десятки тысяч исследователей, ученых, программистов, работающих в США, Великобритании, странах ЕС и Южной Корее, пока «выпала» из технологической гонки.
Природно-климатическая турбулентность
Третьим ключевым процессом, определяющим будущее человечества в ближней перспективе — на горизонте до середины нынешнего столетия — является растущая неустойчивость природно-климатических условий. Как известно, тема климата, а точнее — «глобального потепления», стала одной из центральных в глобальной политике. Одно из главных противоречий между США и другими ведущими странами мира связано как раз с отношением к Парижскому соглашению, предусматривающему добровольное ограничение производственно-экономического развития с целью удержать повышение температуры в пределах 2 °C к 2025 г.
В 2018 г. опубликованы две фундаментальные работы, связанные с климатическими прогнозами и обеспечением человечества пресной водой. Ученые Шведского центра устойчивости при Стокгольмском университете и специалисты из Австралийского национального университета при поддержке математиков — специалистов по имитационному моделированию из Соединенных Штатов и России выяснили, что меры, предусмотренные Парижским соглашением по климату, не позволят к 2050 г. удержать повышение температуры в пределах 1,5–2 °C — температура поднимется, как минимум, на 3–5 °C, а уровень мирового океана — на 10–25 метров. Земля частично уйдет под воду, а частично превратится в большую теплицу. Согласно этим расчетам, точка невозврата ещё не пройдена. В настоящее время глобальная средняя температура увеличилась только на один градус. При этом выбросы парниковых газов, вокруг которых идет весь сыр-бор, — не единственный и даже не главный фактор повышения температуры. Исследование показывает, что если повышение температуры в среднем на 0,17 °C в год из-за деятельности человека продолжится и далее, то в 2025 г. температура в совокупности повысится на два градуса выше нормы, что спровоцирует необратимые процессы в атмосфере и биосфере, которые вызовут самоорганизованное повышение температуры. На повышение температуры влияние оказывают не только выбросы парниковых газов, но и различного рода эмульсий, промышленных химических веществ, хищническая вырубка лесов, особенно в районе Амазонии и российской тайги, а также загрязнение поверхности моря пленками химического и особенно нефтяного происхождения, таяние вечной мерзлоты и т. д. Международное обсуждение глобального моделирования климата, в котором участвовали не только политики, но и отставные военные, руководители крупных корпораций, известные исследователи показало следующее. У человечества есть максимум семь-восемь лет для того, чтобы начать осуществлять решительные согласованные меры по уменьшению негативного воздействия на среду обитания и предотвращения прохождения точки невозврата, после которой любые усилия будут уже бессмысленны.
Не меньшее внимание привлек опубликованный летом 2018 года доклад ООН о пресной воде, представленный Генеральным секретарем ООН А.Гуттеришем. Согласно этому докладу, уже в настоящее время не менее 2 млрд. человек испытывают нехватку пресной воды. 80 % сточных вод попадает к окружающую среду без обработки. Не менее 1,5 млрд. человек пользуются пресной водой, загрязненной различного рода промышленными отходами. В целом 4,5 млрд. человек живут в условиях антисанитарии. Согласно выводам экспертов ООН, к 2050 г. около 6 млрд. человек будут страдать из-за нехватки водных ресурсов, а засухи в 20-е-30-е годы будут случаться в 1,5–1,8 раза чаще, чем во второй половине XX века. Специалисты ООН полагают, что особо опасная ситуация в ближайшие пять-семь лет сложится вокруг бассейнов крупнейших рек мира, уровень воды в которых из года в год колеблется, имея общую тенденции к снижению. Речь идет о Ниле, Тигре, Иордане и Инде.
Следует отметить, что параллельно климатологи фиксируют увеличение числа и мощности различного рода аномальных явлений, включая жару, холод, изменения привычных течений, ураганы, штормы и т. п.
Ведущие фабрики мысли в последние годы сделали вывод об усилении негативного воздействия климатических сдвигов на политическую ситуацию в целом ряде регионов, особенно в Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в северной и тропической Африке. В 2015–2018 гг. опубликован ряд докладов. В них красной нитью проходит мысль о неизбежности крупных гражданских войн и, соответственно, массовых потоков нелегальной миграции из районов Северной и тропической Африки в Европу, из Центральной Азии — в Казахстан и Россию, и из Среднего и Ближнего Востока — в Европу, включая страны постсоветского пространства. Эти прогнозы базируются на мощном историческом фундаменте. Для неангажированнывх наблюдателей не секрет, что триггером, переведшим копившееся социальное недовольство в странах Северной Африки в «арабскую весну», стало значительное повышение цен на продукты, особенно рис, хлеб и бобовые. Повышение цен в значительной степени было связано с засухой. Также хорошо известно, что начало гражданской войны в Сирии было во многом вызвано длительной сильной засухой, охватившей восточные и северные районы Сирии, где традиционно проживало суннитское население и производилась основная часть сельскохозяйственной продукции страны. Климатические изменения неизбежно отражаются на сельском хозяйстве, а трудности снабжения продовольствием и рост цен на него неизбежно обостряют социальные конфликты. По оценкам автора международного бестселлера «Сыновья и мировое господство» Г.Хайнсона, описанная выше «петля разрушений» на рубеже 2010-х-2020-х годов может вызвать миграционные потоки в ЕС, исчисляемые не сотнями тысяч, как это было в 2014–2016 гг., а миллионами, а то и десятками миллионов.
Негативное влияние климатических сдвигов будет происходить в условиях торможения глобализации. Процессы, запущенные президентом США Д.Трампом, независимо от последующего развития событий, уже привели к необратимым сдвигам, и будут иметь инерционное влияние в дальнейшем. Помимо прочего, на глобальном уровне это означает следующее. Странам Средней и Центральной Азии, африканским государствам в ближайшие 10–20 лет не удастся повторить прорыв Китая, Турции, Индии, Бразилии, отчасти Вьетнама, запрыгнувшего в уже уходящий поезд глобализации. Сотням миллионов людей не удастся вырваться из нищеты, голода, отсутствия медицинской помощи и образовательных перспектив. В то же время, эти люди в беднейших странах, особенно — молодежь, будут иметь доступ к смартфонам, а соответственно — и к элементарным достижениям производственной революции. Поскольку любая технология имеет тройное назначение: военное, гражданское и криминальное, — мировая нищая деревня неизбежно постарается нанести ответный удар глобальному богатеющему городу.
Вместо заключения. И последние станут первыми
Масштабное развертывание новой производственной революции, стремительный старт антропологического перехода будут проходить в условиях нарастающей турбулентности глобальной среды обитания, а также нарастания противоречий и конфликтов между мировой деревней и процветающими мегаполисами. В этих условиях можно предположить, что ближайшие 25 лет будут едва ли не самым опасным периодом в человеческой истории — периодом, когда у человечества будет большой шанс присоединиться к числу молчащих планет, иллюстрирующих парадокс Ферми. Масштабы рисков и величина угроз позволяют всерьёз поставить задачу выживания как имеющую абсолютный приоритет. К сожалению, эта задача должным образом не отрефлектирована ведущими российскими фабриками мысли и экспертным сообществом. Для ее решения предлагаются либо архаические рецепты, базирующиеся исключительно на прошлом, либо предложения, как под копирку перенять мировой опыт, например — цифровизацию экономики, использования оправдавших себя в течение последнего 50-летия институтов развития и т. п. Между тем, решение задачи выживания предполагает не копирование чужого, а использование собственных оригинальных наработок, отвечающих, помимо прочего, культуре народов, населяющих Россию, и менталитета, порожденного русским языком. Вместо того, чтобы для отчетной галочки пытаться насадить всеобщую цифровизацию, необходимо вернуться к задаче, поставленной Президентом РФ В.В.Путиным в выступлении на 70-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН от 28 сентября 2015 г.: «Нам нужны качественно иные подходы. Речь должна идти о внедрении принципиально новых природоподобных технологий, которые не наносят урон окружающему миру, а существуют с ним в гармонии, и позволят восстановить нарушенный человеком баланс между биосферой и техносферой. Это, действительно, вызов планетарного масштаба…»
Важнейшими составляющими природоподобных технологий являются хай-хьюм и конкретно принципиально новые технологии раскрытия спящих способностей и возможностей человека и т. п. На основе широкого использовании природоподобных технологий, включая организационные, экономические и социальные технологии, можно успешно решить задачи выживания и элиминировать ключевые риски, с которыми в ближайшие 20–25 лет столкнется человечество.
Риск первый — риск турбулентности. Эффективная алгоритмизация, программирование и управление возможны лишь в средах, для которых внешние и внутренние возмущения меньше некоторых объективных параметров. Операционные технологии, а значит — алгоритмизация, программирование и управление, — возможны лишь в относительно стабильных средах. Если среда нестабильна, итоги использования новых технологий непредсказуемы.
Риск второй — риск «эффекта домино». Риски внутрисистемных отказов и веерных выходов из строя растут быстрее, чем увеличивается взаимная увязанность и избыточность элементов системы. Грубо говоря, чем более все со всем связано, тем выше риск отказов и катастроф не только из-за целенаправленных действий, но и по случайным причинам.
Риск третий — риск агрессии, или «кошмар Лема». Еще в 1980-е гг. Станислав Лем предположил, что в рамках технологического прогресса способность все меньших, вплоть до двух-трех человек, групп нанести неприемлемый ущерб городам, странам и блокам стран растет экспоненциально. В 2017 г. Национальный разведывательный совет США опубликовал доклад «Глобальные тренды: парадоксы прогресса», в котором отмечалось: «В последние годы проявилась тенденция, которая будет оказывать влияние в течение ближайших 20 лет. Негосударственные группы, в том числе террористы, боевики, преступные группировки и активисты будут иметь все более широкий доступ ко все более разнообразному спектру летальных и нелетальных средств огневого, инфраструктурного и поведенческого поражения. В условиях, когда небольшие террористические, повстанческие и преступные группы могут иметь на вооружении технологии массового поражения, может возникнуть уникальная ситуация, отбрасывающая нас в Средневековье, когда государства воевали с бандами преступников и отрядами наемников. Эта тенденция уже проявляет себя».
Риск четвертый — риск оптимизации. Главным направлением развития вычислительного интеллекта является глубокое машинное обучение с использованием все более глубоких нейронных сетей. В итоге уже сегодня, при использовании нейронных сетей с глубиной более 30 слоев, исследователи не представляют себе, каким образом вычислительный интеллект пришел к решению той или иной задачи. При решении задач на оптимизацию это означает, что пользователи не знают всей совокупности параметров, при которых задача по заданному критерию оптимизации решена наилучшим образом. Грубо говоря, может оказаться, что оптимальное решение по заданному критерию предполагает значения сопутствующих параметров, которые несовместимы с существованием оптимизируемого объекта.
Наконец, риск пятый — риск слепоты или скрытых параметров. Поскольку господство и подчинение в алгоритмических обществах построены на операционном, алгоритмическом контуре психики и управления, представляя собой реализацию машин третьего типа, то эти машины и симбиотически связанные с ними суперинтеллекты не способны работать с процессным, поисково-прогностическим (творческим) контуром психики, мышления и активности.
Для них все решения этого контура находятся в зоне скрытых параметров. Для суперинтеллекта они находятся в так называемой «слепой зоне».
В этих условиях безальтернативно на место геополитики, борьбы за пространство и ресурсы, придет хронополитика — борьба за время и информацию. По сути, хронополитика — это борьба за выбор будущего. С одной стороны, как справедливо отметил мыслитель и писатель-фантаст Уильям Гиббсон: «Будущее уже наступило. Просто оно пока еще неравномерно распределено». С другой стороны, перефразируя Маяковского, не только поэзия, но и политика становится «ездой в незнаемое».
На наших глазах безвозвратно уходит в прошлое мир, скроенный по британской модели. С начала первой производственной революции в конце XVIII века и вплоть до нынешнего дня вся планета живет в экономическом, политическом, технологическом, ментальном и ценностном пространствах, основанных на англосаксонской модели мира: индивидуализме, рационализме, конкуренции и т. п.
Новое время требует новой модели. Борьба за эту модель и составляет суть хронополитики. В новом быстром и опасном мире нельзя оказаться позади в научной, образовательной, технологической и других гонках. Проигравший опоздает не на десятилетия, а на столетия и даже навсегда. В турбулентном мире важно не только находиться среди лидеров гонки за будущее, но и гарантировать жизнеспособность, выживаемость. Гонка за будущее — это не стометровка. Соответственно, нельзя сломя голову, не заботясь об устойчивости, традициях и стабильности, бездумно копировать чужие инновации. В стремительном мире безоглядная увлеченность будущим столь же опасна, как и сосредоточенность исключительно на прошлом, стремление к архаизации. Необходим баланс. Только баланс может обеспечить поворот от потребляющего к производящему обществу, экономике и культуре.