[66].
В состав Восточной группы, выдвигавшейся против русской 1-й армии, вошли 1-й и 17-й армейские корпуса, 1-й резервный корпус, 3-я резервная пехотная дивизия, 2-я ландверная бригада, 6-я ландверная бригада, 1-я кавалерийская дивизия. Также для усиления группы мог быть использован гарнизон Кенигсберга. Генерал Притвиц постарался в максимальной степени использовать территориальное комплектование своих войск: 1-й армейский и 1-й резервный корпуса комплектовались в самой же Восточной Пруссии, 17-й армейский корпус – в Данциге (Гданьске). То есть – эти люди непосредственно защищали свою землю от неприятельского вторжения. Всего против русской 1-й армии П.К. Ренненкампфа (124 батальона, 124 эскадрона, 402 орудия), немцы выставили 109 батальонов (в состав русского армейского корпуса входили 32 батальона против 24 в германском корпусе), 60 эскадронов и 542 орудия. Разница в артиллерийском отношении объясняется тем, что германский корпус, уступая русскому корпусу по численности пехоты, превосходил его по числу орудий. Тем самым, имея превосходство в артиллерийском огне в несколько раз, немцы обеспечивали себе огневой успех на поле боя.
Против 2-й русской армии, чье вторжение в пределы Восточной Пруссии должно было с неизбежностью проходить с задержкой, Притвиц оставил только заслоны – Западную группу. В последнюю вошли 20-й армейский корпус, 70-я ландверная бригада, ландверная дивизия генерала Гольца. Для усиления Западной группы использовались выведенные в поле гарнизоны крепостей Торн, Кульм, Грауденц, Мариенбург. Всего против 2-й армии русских немцы имели 61 батальон, 22 эскадрона, 252 орудия.
В свою очередь, русский командарм-2 А.В. Самсонов получал под свое начало 176 батальонов, 72 эскадрона, 702 орудия. Неравенство сил на наревском направлении было очевидным, но предвоенные шлиффеновские наработки подразумевали, что русские армии будут разбиты по очереди. Поэтому после разгрома 1-й русской армии вся масса германской 8-й армии и крепостных гарнизонов должна была быть переброшена против 2-й русской армии. Понятно, что первоочередной задачей русского командования было скорейшее соединение обеих армий, однако именно этот маневр, от которого зависела судьба всей операции, и был отставлен в сторону штабом фронта после первого же успешного сражения войск 1-й армии при Гумбиннене.
Исходя из соотношения сил и замысла на активную оборону Восточной Пруссии, директива немецкого Верховного командования ставила перед войсками 8-й германской армии следующие задачи:
1) активными оборонительными действиями отразить русское наступление в Восточную Пруссию, продержавшись до момента разгрома Франции и переброски главных сил с Западного фронта, которая должна была начаться после сорок второго дня с начала мобилизации;
2) содействовать действиям австрийцев в междуречье Вислы и Западного Буга (эта задача возлагалась на ландверный корпус Р. фон Войрша);
3) в самом худшем варианте: во что бы то ни стало удержать за собой линию Нижней Вислы со всеми плацдармами (висленскими крепостями), как исходный рубеж для последующих операций против России.
В связи с тем, что возлагаемые на 8-ю армию задачи были весьма широки (разрешение этих задач возлагалось на компетенцию командования армии), германская группировка в Восточной Пруссии была весьма сильной. Всего против русского Северо-Западного фронта немцы выставили 17 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии при 1116 орудиях – 190 тыс. штыков и сабель, без учета корпуса Войрша, отправленного на поддержку австрийцев. Между тем необходимо учитывать, что немцы имели очень сильную войсковую конницу, не входившую в состав кавалерийских дивизий, а придаваемую пехотным дивизиям и корпусам. Именно эта конница обыкновенно не учитывалась исследователями двадцатых годов (по «свежим следам») при изучении событий августа 1914 г. в Восточной Пруссии. Так, в составе 1-й кавалерийской дивизии 8-й армии находилось 24 эскадрона при 12 легких орудиях, а при корпусах и пехотных дивизиях состояло еще в 2,5 раза больше конницы – 65 эскадронов: по 6–8 эскадронов при каждом армейском корпусе.
Конечно, русские все равно имели значительно больше кавалеристов, однако не в восемь же раз, как это порой утверждалось, а всего лишь – в два с лишним раза. Поэтому при исчислении соотношения конных масс сторон надо помнить, что русские имели 196 эскадронов и сотен в 8,5 кавалерийских дивизиях двух армий (124 эскадрона в 1-й армии, и 72 – во 2-й), а немцы – 89 эскадронов[67]. При этом в качестве самостоятельной тактической единицы противник имел всего одну кавалерийскую дивизию. Прочая германская конница находилась при общевойсковых соединениях: иначе говоря, опиравшиеся на развитую железнодорожную сеть германцы предпочли иметь меньше мобильных сил, но зато получить сильную разведку при пехотных дивизиях. И еще: если немногочисленная русская войсковая конница комплектовалась из второочередных казачьих сотен, то немцы, напротив, имели в подобных конных подразделениях лучшие конные полки.
Войсковая конница, в отличие от стратегической кавалерии, сводимой в дивизии и кавалерийские корпуса, предназначалась, прежде всего, для ведения разведывательных действий для нужд того армейского корпуса, которому придавалась. Соответственно, задачи войсковой коннице ставились корпусным командованием, в то время как стратегической – армейским штабом. Вследствие этого противник проводил более успешную конную разведку, нежели русские, сосредоточивавшие кавалерийские дивизии на флангах наступающих группировок, или в промежутках между ними, а слабая русская войсковая конница (по неполному полку на корпус) никоим образом не могла проникнуть сквозь завесу германской войсковой конницы. Дело ведь не в том, что стратегическая кавалерия не нужна – наоборот: практика войны вынудила русское командование вновь образовывать кавалерийские корпуса, упраздненные после Русско-японской войны 1904–1905 гг. Просто очень нужна также и сильная войсковая конница, чтобы корпус имел максимум информации в маневренной войне (пользоваться данными авиации в начале войны еще не научились): но вот к этому в русском Генеральном штабе отнеслись как к проблеме второстепенной. Генеральный штаб предполагал «выровнять крен» кавалерийской организации в ходе общеармейской реформы, долженствовавшей закончиться к 1917 г. А воевать пришлось уже в 1914-м.
В свою очередь русские на Северо-Западном фронте имели 17,5 пехотных (в том числе, в 1-й армии – 6,5) и 8,5 кавалерийских (5,5 в 1-й армии) дивизий – 250 тыс. штыков и сабель при 1104 орудиях. При этом большая часть русских войск была кадровой, состоявшей из перволинейных частей, а с немецкой стороны до половины выставленной в поле группировки являлось резервистами всех категорий. Неравенство в качестве войск противник предполагал выровнять превосходством в артиллерийском огне, технике и маневре. Соотношение сил сторон в начале операции изменялось в ее ходе, особенно после поражения 2-й армии, когда и противник (переброски с Западного фронта), и русский Северо-Западный фронт получили подкрепления. Правда, второй эшелон в основном пошел почему-то на формирование 10-й армии, а не прямо к командарму-1 П.К. Ренненкампфу, ведшему непосредственные бои с наседавшим врагом.
В этот же день, 4 августа, сразу по переходу государственной границы, вдоль которой уже неделю полыхали кавалерийские стычки, русский 3-й армейский корпус Н.А. Епанчина (в 1913 г. сменил на этой должности будущего командарма-1 П.К. Ренненкампфа) вступил в бой с 1-м германским корпусом у местечка Сталлупенен. Место сражения находилось несколько восточнее того района, где германский командарм-8 предполагал встретить русских. Притвиц намеревался ждать русских на укрепленном рубеже реки Ангерап, однако действия комкора-1 нарушили эти предположения. Причина сражения практически на границе объяснялась тем, что командир германского 1-го армейского корпуса Г. фон Франсуа, не предупредив штаб 8-й армии, самочинно двинулся вперед.
Уже в 11 часов утра 4 августа части русского 3-го армейского корпуса завязали бой с противником по линии местечек Эйдкунен – Будвейчен. В первом же бою сказалось превосходство германской тяжелой артиллерии, своевременно подтянутой генералом Франсуа к месту сражения. Тем не менее бой закончился в пользу русских, взявших в качестве трофеев 7 легких орудий и 2 пулемета. Сказалось качество русской пехоты.
Части 1-го армейского корпуса Г. фон Франсуа прикрывали сосредоточение всей 8-й германской армии, однако ее командир двинулся вперед и принял бой с русскими в 40 км восточнее укрепленного рубежа реки Ангерап, где 1-й армейский корпус должен был стоять, согласно указаниям армейского командования. Горевшие желанием сразиться противники сошлись в ожесточенном бою, где все зависело от почина частных начальников и мужества простых солдат и офицеров. Сражение решилось превосходством русских в силах (на выручку подоспел несколько отставший 4-й армейский корпус) и инициативой командиров дивизий. Части 25-й пехотной дивизии П.И. Булгакова ворвались в Сталлупенен, а соседи фланговыми ударами опрокинули противника.
Превосходство германцев в артиллерийском огне сказалось уже в этой первой стычке: потери русских все-таки превосходили потери немцев, и это – несмотря на гораздо более высокую выучку русских артиллеристов. Потери 27-й дивизии А.-К.М. Адариди, дравшейся без взаимодействия с соседом, превысили 6,5 тыс. чел., львиная доля которых пришлась на 105-й пехотный Оренбургский полк, угодивший под фланговый артиллерийский огонь. Погиб и командир полка – полковник П.Д. Комаров.
Всего, по признанию начальника дивизии, его войска потеряли 63 офицера, 6842 солдата и 12 пулеметов – 46 % исходного состава. А 105-й пехотный Оренбургский полк, в том числе, потерял 31 офицера, 2959 солдат и 8 пулеметов. 27-я пехотная дивизия оказалась в ситуации оголенного фланга, ибо следующая за ней 40-я пехотная дивизия Н.Н. Короткевича из состава 4-го армейского корпуса была прид