ие 8-й германской армии и – ту же самую потерю Восточной Пруссии. Тем не менее на юг, на соединение со 2-й армией, отправился только слабый конный отряд В.И. Гурко. Приковав 1-ю армию к Кенигсбергу, главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта Я.Г. Жилинский предоставил немцам свободу маневра по организации уничтожения 2-й русской армии А.В. Самсонова.
С другой стороны, имея на своих флангах крепость Кенигсберг и Летценский укрепленный район, генерал Ренненкампф неизбежно сковывался в свободе своих действий. Германские крепостные районы угрожали операционным линиям наступавшей русской армии, и в случае отхода туда крупных сил противника неприятель мог реально «запереть» 1-ю русскую армию в Пруссии. Летценский укрепленный район разъединял русские армии, и в этом, собственно, и было его единственное назначение. Выходом мог стать своевременный штурм Летцена, но туда лишь в ходе операции был послан выдернутый из 2-й армии 2-й армейский корпус, который в итоге не успел ни взять Летценские укрепления, ни помочь армии А.В. Самсонова.
К 15 августа, когда немцы уже окружали 2-ю армию, конница Г. Хана Нахичеванского уперлась в форты Кенигсберга или ушла в западном направлении на широте крепости. Новейшие исследования показывают, впрочем, что все было не так просто, и вполне вероятно, что русские даже и не дошли до передовых кенигсбергских укреплений. Максимум – конными разъездами[136]. В таком случае вопрос о «неторопливости» командарма-1 приобретает несколько иной смысл. Выходит, что он не поспешал ни на штурм немецкой крепости, к которой сам же приковывал вверенные ему войска, ни на помощь 2-й армии.
Следовательно, Ренненкампф в полной мере воспользовался тем, что штаб фронта раздробил фронтовую операцию на две изолированные армейские, и готовился наверняка выполнять собственную цель – овладение географическим пунктом Кенигсберг. При таком подходе командарм-1 еще более усугублял те оперативные ошибки, что были сделаны штабом фронта, и не предпринимал никаких мер к их исправлению. Более того – «неторопливость» русских позволяла немцам выиграть необходимое время для организации удара по 2-й русской армии.
Но теперь, после бессмысленного движения на север, «вдруг» прозревший генерал Жилинский приказал бросить всю кавалерию на юг, для спасения. Конечно, было уже слишком поздно: по выражению Ю.Н. Данилова, выпустив неприятеля из сферы своего наблюдения, Ренненкампф и Жилинский «оказались вне возможности оценивать обстановку по ее действительным данным». Участник войны сообщает, что в ходе мобилизации, когда высшие штабы должны были заняться подготовкой предстоящих операций и устройством тыла, главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта имел время и желание вмешиваться в различные мелкие вопросы, которые часто лежали даже вне его компетенции. Так, переписка одного из офицеров крепости Новогеоргиевск о вступлении в законный брак (на это требовалось разрешение высших инстанций) вместо Главного штаба в Санкт-Петербурге, который и занимался данными проблемами, случайно угодила в штаб Северо-Западного фронта. Главкосевзап не постеснялся компетенцией и временем вмешаться в этот вопрос, собственноручно наложив отрицательную резолюцию на прошении офицера. Б.Н. Сергеевский комментирует данный случай: «Итак, ген. Жилинский в самый разгар подготовки и начала Восточно-Прусской операции находил время и силы для личного разбора подобных мелких дел и наложения собственноручных подробных резолюций»[137]. Недаром современники говорили, что Жилинский вел себя как завоеватель, сатрап, уже одержавший победу в войне, став главным действующим лицом этой победы.
Вдобавок ко всему русское командование, очевидно, уже уверилось в том, что поражение неприятеля не за горами. А потому в армейских и фронтовом штабах строили далеко идущие планы по закреплению занимаемой провинции гражданскими властями. Уже был намечен генерал-губернатор (командарм-2 А.В. Самсонов), строились планы по блокаде Кенигсберга. А командарм-1 П.К. Ренненкампф, вместо того, чтобы, склонившись над картой, думать и думать над дальнейшими действиями своих войск, уже запрашивал Министерство внутренних дел о командировке в Восточную Пруссию восьми исправников, а также полицейских стражников и урядников – в качестве «начальников занимаемых местностей»[138].
Между тем обстановка вовсе не была столь благоприятной. На предвоенном планировании предполагалось, что крылья русских 1-й и 2-й армий соединятся в районе городка Бишофсбург, расположенного западнее линии Мазурских озер, но восточнее Алленштейна, близ железной дороги, ведшей за Вислу. Как раз между Бишофсбургом и Алленштейном (в крайнем случае Остероде) русский Генеральный штаб и намеревался поймать противника в «мешок». Таким образом, в случае соединения флангов русских армий в районе Бишофсбурга расходящиеся крылья русских армий должны были охватить германцев как раз под Алленштейном. Помимо того, заслоном одновременно блокировался и гарнизон Летценского укрепленного района. При таком раскладе армии могли помочь друг другу войсками, дабы сосредоточить силы на направлениях вероятного и (или) обозначившегося прорыва немцев из ловушки.
Но теперь счет темпов операции шел на считаные дни: к 15 августа между русскими армиями было 5 переходов – около 125 км. А стремление оказать помощь французам вынуждало спешить, что, в свою очередь, заставляло вводить войска в сражение по частям.
Наревская (2-я) русская армия А.В. Самсонова официально включала в себя 6 армейских корпусов (из которых один вскоре убыл в 1-ю армию (2-й армейский корпус) и 3 кавалерийские дивизии. Эти части располагались в следующем порядке с запада на восток: 15-я и 6-я кавалерийские дивизии генералов П.П. Любомирова и В.Х. Роопа, обеспечивающие левый фланг наступления 2-й армии, располагались в районе действия 1-го армейского корпуса. Армейские корпуса: 1-й (Л.К. Артамонов), 23-й (К.А. Кондратович), 15-й (Н.Н. Мартос), 13-й (Н.А. Клюев), 6-й (А.А. Благовещенский), а также 1-я стрелковая бригада В.М. Васильева. Правый фланг армии обеспечивала 4-я кавалерийская дивизия А.А. Толпыго.
Всего во 2-й армии после убытия 2-го корпуса в 1-ю армию насчитывалось 10,5 пехотных и 3 кавалерийские дивизии общей численностью до 150 тыс. штыков и сабель. Таким образом, на бумаге 2-я армия представляла собой внушительную силу, способную если и не разбить в одиночку 8-ю германскую армию, то, как минимум, успешно ей противостоять. Генерал Самсонов мог иметь и еще больше войск, однако 9 августа из 2-й армии в 1-ю армию передавался 2-й армейский корпус С.М. Шейдемана и 76-я второочередная пехотная дивизия Ф.Д. Иозефовича, ввиду того, что Гвардейский корпус убыл из 1-й армии под Варшаву.
Свою негативную роль сыграло то обстоятельство, что 2-я армия развертывалась на громадном пространстве шириной примерно в 300 верст. Согласно той методике ведения боевых действий, что придерживались русские генералы, войска, прежде всего, прикрывали определенные операционные направления, а затем уже должны были искать противника в пространстве. То есть даже при планировании наступательных действий высшие штабы исходили из оборонительных установок. Это означает, что подразделения 2-й армии должны были прикрывать и Гродно, и Цеханов, и Новогеоргиевск, и Млаву. Странно, что русские собирались наступать, и тут же, параллельно, «на всякий случай» оставляли в тылах массу войск, оберегающих разнообразные важные объекты. Обыкновенно эти объекты передаются в ведение резервов, да и то немногочисленных, так как максимум живой силы требуется для боя в поле. Но русские военачальники считали по-другому.
Если немцы вывели в поле все крепостные гарнизоны, ландверные дивизии и бригады, даже крепостную артиллерию, то русские запирали второочередные дивизии в крепостях и на охране различных объектов, которым никто не мог угрожать, так как именно русские наступали и, следовательно, владели инициативой действий. Да и вообще – борьба протекала на неприятельской территории, зачем же перволинейные роты и батальоны отвлекались на какую-то охрану в принципе? Ренненкампфу повезло больше – 1-я армия развернулась на нешироком фронте, имея вдобавок многочисленную конницу и наступая сомкнутыми походными колоннами в глубь Восточной Пруссии. Штабу же 2-й армии предписывалось «прикрывать» объекты на фронте впятеро большем. Вдобавок штаб фронта оставлял второочередные дивизии, которые должны были служить вторым эшелоном вторжения и нести своими подразделениями охранные функции в тылу, в своем распоряжении. Поэтому все те предметы местности, что представляют из себя мало-мальскую важность – села, городки, мосты, станции, переезды, – занимались подразделениями двигавшихся вперед армейских корпусов. Это также лишало Самсонова, протестовавшего против подобного разброса сил, значительного количества войск.
То есть завет генералиссимуса А.В. Суворова «Идешь в бой – снимай коммуникации», о чем говорилось выше применительно к 1-й армии, для 2-й армии был надломлен в куда большей степени. Произошло это не по вине штаба 2-й армии, а по вине штаба фронта, почему-то считавшего, что войск, направленных в Восточную Пруссию, более чем достаточно. Исследователь пишет: «С теми или иными трениями корпуса 2-й армии собирались в назначенные им районы, ведя посильную борьбу с армейским и фронтовым командованием, требовавшим от корпусов оставления бригад, полков, батальонов, батарей в тех или иных пунктах для их охраны, отстаивая каждую роту. Расточительность армейского, а особенно фронтового командования в распоряжении подчиненными войсками, казалось, не имела предела: из состава 15-го корпуса, например, было выделено 15,5 рот для охраны железных дорог и мостов»[139].
Главнокомандующий армиями фронта Я.Г. Жилинский, охваченный эйфорией победы под Гумбинненом, вопреки всем канонам военного искусства, ослаблял охватывающую армию в пользу преследующей, перед коей враг и так отходил. Вмешательство штаба фронта в действия армий, прежде всего, было обусловлено намеренным побуждением Жилинского и его помощников руководить войсками. Руководить так, как это понимал генерал Жилинский, чьей фактической непосредственной функцией являлась лишь координация взаимодействия 1-й и 2-й армий.