движения на Алленштейн».
А.В. Самсонов и его сотрудники отлично знали о шлиффеновских наработках, и в сражении у Орлау – Франкенау убедились, что враг, скорее всего, следует именно предвоенному планированию. Отход немцев перед 1-й армией после Гумбиннена еще больше должен был укрепить русских командиров в таком мнении: перенос удара против 2-й русской армии, после того, как не удавалось разбить 1-ю русскую армию, был тщательно разработан Шлиффеном. Поэтому вопросу флангового обеспечения продвигавшихся вперед, на север, русских корпусов придавалось первостепенное значение. Однако штаб фронта, находившийся под влиянием чрезмерно оптимистических сведений, шедших из 1-й армии, полагал, что неприятель разделил свое отступление: к Кенигсбергу и к Алленштейну, дабы отступать за Вислу по обеим железнодорожным магистралям. Поэтому Я.Г. Жилинский не внял опасениям командования 2-й армии, приказав продолжать наступление.
Однако этого не было сделано, и не могло быть сделано в силу объективных обстоятельств. За два дня, прошедших с начала боя, к вечеру 12 августа, 15-й, 13-й и 23-й армейские корпуса прошли вперед не более десятка верст. Фактически центр 2-й армии топтался на месте. В эти два дня русские подтягивали свои тылы и приводили войска в порядок после тяжелого сражения в районе Орлау – Франкенау. Также следовало подвезти войскам и боеприпасы. Подвозу тылового имущества мешала тяжелая песчаная почва. Дело дошло до того, что русским приходилось впрягать в постромки артиллерийских орудий по четыре лошади, вместо положенных двух. Разумеется, что при таком подходе приходилось бросать часть обозных двуколок.
Конечно, начальники торопили войска и обозы, но местность была против быстрых темпов развития операции, что накладывало свой негативный отпечаток на дело снабжения войск необходимыми для жизни и боя припасами и предметами. Обозники не могли поддерживать тот темп движения, что предписывался соответствующим военным законодательством – в среднем три версты в час. Поэтому войска уходили вперед, вели бои, а обозы бросали половину своих предметов, дабы доставить до солдат наиболее необходимые предметы снабжения. Выполнить предусмотренные даже для «трудной местности» правила обозники не имели объективной возможности: «При движении по трудной местности необходимо: а). требовать равномерности тяги всеми лошадьми; б). увеличивать дистанции между повозками, дабы движение каждой повозки сделалось более независимой от другой; в). избегать задержек в движении на подъемах и на спусках, для чего вести лошадей смело вперед, без заминок, и тем более остановок»[146].
Дневки были необходимы для войск 2-й армии, измотанных длительными переходами еще до государственной границы. Комкор-13 Н.А. Клюев впоследствии сообщал, что в ходе наступления он не спал десять ночей подряд. Причина тому – необходимость устроения войск и их тылов, что неизбежно легла на плечи командира корпуса. Могло ли при таких условиях быть достойное управление войсками? Неудивительно, что генерал Клюев, оказавшись в «котле», предпочтет сдаться противнику, ибо его физическое состояние уже не могло способствовать развитию умственной деятельности по организации сопротивления врагу. В составленном по итогам операции комиссией генерал-адъютанта А.И. Пантелеева «Расследовании причин гибели генерала Самсонова и 2-й армии в 1914 году» будет приведено донесение командира 8-го пехотного Эстляндского полка (2-я пехотная дивизия 23-го армейского корпуса, погибшего под Танненбергом): «Люди были страшно изнурены, патронов при себе не имели… Второй день люди не кормлены, обозов нет, запасы израсходованы. Люди переутомлены и нервны до того, что в каждой соседней части видят врага». Точно так же офицер Генерального штаба, находившийся в ходе Восточно-Прусской наступательной операции в частях 6-го армейского корпуса, в докладе указывал, что «после семи дней беспрерывного похода первоначальное боевое настроение сменилось изнурением». Нельзя не отметить, что перевозки тылов ко 2-й армии еще более замедлялись железнодорожной перегруппировкой нескольких корпусов к Варшаве – во имя образования 9-й армии, долженствовавшей наступать сразу на Берлин.
Не бездействовали лишь немцы, которые умели ценить время, – этому их научил Шлиффен. В тот же день, 10 августа, когда противники вступили в сражение у Орлау, Гинденбург отдал директиву по производству необходимой перегруппировки для нового сосредоточения, которая должна была происходить на ходу, еще до выхода войск в намеченный район операции. Также часть сил перебрасывалась по железным дорогам, находящимся в зоне досягаемости русской конницы, которая вела себя на редкость пассивно. Обеспечение внешних флангов 2-й армии, в качестве задачи на операцию, не позволило использовать кавалерию таким образом, как этого можно было бы ожидать.
С другой стороны, именно успешное сражение соединений 2-й русской армии у Орлау – Франкенау окончательно убедило германское Верховное командование в правильности выбранного решения о переброске подкреплений на Восточный фронт. Если сражение под Гумбинненом само по себе чрезвычайно встревожило немцев, вызвав кадровые перестановки в командовании 8-й германской армии, то все-таки еще можно было надеяться на удачный исход обороны Восточной Пруссии. Форсированное наступление 2-й русской армии, наряду с паникой после Гумбиннена и наплывом беженцев в Берлин, побудили Мольтке-Старшего приступить к перегруппировке двух корпусов из ударного правого крыла в Бельгии и Северной Франции для подготовки их движения на Восток. Это решение, пока войска передвигались к железнодорожным станциям, могло быть отменено в любую минуту, после чего два германских корпуса вновь были бы переброшены в тот «провал», что представлял собой французский оголенный фронт на стыке 2-й и 3-й немецких армий. Русская победа и на южном фасе восточнопрусской обороны показала Мольтке и кайзеру, что 8-я армия остро нуждается в подкреплениях: «Победа у Гумбиннена вызвала посылку на Восток Людендорфа, победа же у Орлау – Франкенау вызвала переброску корпусов»[147].
Как говорилось выше, отставание русских тылов и необходимость приостановки наступления перволинейных корпусов для подтягивания и организации тыловых служб позволило немцам перебросить 1-й армейский корпус на западный фланг растянувшейся 8-й армии и принять боевые порядки для контрудара. Но решающим актом в грядущей германской победе стало распоряжение об использовании в операции 17-го армейского и 1-го резервного корпусов, долженствовавших произвести двойной охват. На руку противнику сыграло как раз то обстоятельство, что после боя под Орлау войска 2-й армии получили почти 2-дневную передышку. За это время Людендорф успел закончить перегруппировку, выведя подразделения Макензена и Белова из-под наблюдения разведки 1-й русской армии.
Тем не менее штаб 2-й армии, встревожившись упорным сопротивлением противника в бою у Орлау – Франкенау, продолжал настаивать перед штабом фронта о подкреплении левого фланга армии. Пока подкреплений не было, генерал Самсонов попросил придержать темпы наступления, а для доказательства своей правоты послал в штаб фронта генерал-квартирмейстера армии Н.Г. Филимонова (до войны – начальник штаба крепости Новогеоргиевск) для личной беседы с командующим. Ответом Я.Г. Жилинского стало обвинение А.В. Самсонова в трусости: «Видеть неприятеля там, где его нет – трусость, а генералу Самсонову быть трусом я не позволю!»[148] Эти слова, как показывает А.А. Керсновский, свидетельствующие о довольно странном восприятии воинской этики командующим армиями фронта, вывели Самсонова из равновесия духа и разума. Теперь командарм-2 понял, что не может доверять своему начальнику, не только не пожелавшему прислушаться к мнению штаба вверенной ему армии, но и ответившему на выражение этого мнения оскорблением. Теперь 2-я армия бросилась вперед без оглядки.
Фронтовые управления как некое организационное нововведение были впервые введены в русской действующей армии. Эта мера, бесспорно, оправдала себя, что подтверждает опыт войны, так как и союзники, и австро-германцы постепенно образовывали отдельные командования для групп армий – фронтов в русской терминологии. В начале войны фронтовые управления выполняли единственную функцию – организацию взаимодействия армий в оперативных рамках на театре военных действий. Так как противников было два – Германия и Австро-Венгрия – то и фронтов также стало два – Северо-Западный и Юго-Западный. Конечно, армейские штабы в начале войны были недовольны этой, как считалось, временной промежуточной структурой. Тем более, что главнокомандующий армиями фронта не имел права для смещения командарма. Отсюда были акты своеволия, понимаемые на местах, как суворовская «местная инициатива».
На Северо-Западном фронте связь между 1-й и 2-й армиями поддерживалась исключительно через штаб фронта. Вероятно, это было сделано специально. Между тем штаб фронта, где Я.Г. Жилинский, считавший себя выдающимся стратегом, «тянул одеяло на себя». Это влекло роковые сбои в управлении. Например – время передачи 1-го армейского корпуса под власть командарма-2: Ставка сделала это еще 8 августа, а главкосевзап тянул до последнего. Другой пример – ситуация со 2-м армейским корпусом, прикованным к Мазурской озерной линии. Приказывать 1-му корпусу генерал Самсонов не мог вследствие первоначальных распоряжений Ставки, а об изменении этих распоряжений Жилинский не торопился сообщать, сохраняя корпус под своим личным контролем.
А сообщение со 2-м корпусом шло через штаб фронта, так что фактически 2-й армейский корпус подчинялся также генералу Жилинскому, а потом и вообще был отправлен в 1-ю армию. Это и есть «перетягивание одеяла»: непосредственно руководили войсками командармы, а ведь и штабу фронта хотелось «порулить» не только указаниями штабам двух армий. Вот и старался главкосевзап придержать передачу двух вышеуказанных корпусов в ведение армий. И «допридерживался» до того рубежа, после которого эти войска уже не смогли сыграть той роли, какую должны были сыграть в ходе операции, даже напротив, послужив негативным фактором (1-й армейский корпус).