Огромную роль в сдерживании русского напора сыграла тяжелая артиллерия. Тяжелые орудия придали германским оборонительным порядкам устойчивость и волю к победе. В свою очередь, стремясь сбить противника с занимаемых позиций, русские теряли массу людей и времени под воздействием непрестанного огня германских тяжелых орудий. В итоге, когда окруженным частям 2-й армии предстояло приступить к пробиванию коридора для выхода из «мешка», войска центральных корпусов были до чрезвычайности утомлены беспрерывными боями и не смогли полностью использовать свои возможности. Русские войска вообще были деморализованы столь неожиданным поворотом судьбы и счастья в пользу противника. Офицер лейб-гвардии Семеновского полка, готовившегося в это время к переброске из-под Варшавы в район Люблина, в 4-ю армию Юго-Западного фронта, сообщает, что вечером 16 августа в польскую столицу прибыли первые раненые – из состава 6-й пехотной дивизии 15-го армейского корпуса: «Раненые были совершенно деморализованы»[192].
Прорыв 13-го и 15-го корпусов к Алленштейну способствовал тому, что часть 23-го армейского корпуса успешно вышла из «кольца». Под этой «частью» имеются в виду подразделения 3-й гвардейской дивизии, которые дрались с внешней стороны окружения, ибо не успели к началу операции, как о том говорилось выше. Сам комкор-23 К.А. Кондратович бросил отступавшие войска и бежал в тыл: в ночь на 17-е он оказался аж в Прасныше. После операции генерал Кондратович был всего-навсего лишь отстранен из действующей армии, но какой-то «временщик» Временного правительства в мае 1917 г. рекомендовал его на должность начдива-75, когда в полном разгаре была «чистка» императорских Вооруженных сил буржуазной властью. Примеру К.А. Кондратовича последовали другие командиры – от комбрига до комполка. Поэтому те части, что лишились своих командиров, первыми отступали с удерживаемых позиций, проявляли меньше упорства в бою, двигались наиболее хаотично и разрозненно.
Из состава войск 23-го армейского корпуса в окружении погибла 2-я пехотная дивизия И.Ф. Мингина, обеспечивавшая левый фланг отступавших центральных корпусов. Войска 2-й пехотной дивизии, дравшиеся на крайнем левом фланге русского центра, по которым пришелся первый и наиболее мощный удар противника, просто растаяли в этих боях. Например, потери 5-го пехотного Калужского полка в бою 14 августа у деревни Янушкау составили 25 % личного состава. На следующий день, в бою под Франкенау, полк взял более тысячи пленных и батарею, но потерял еще 40 % состава. Остатки батальонов погибли 16-го числа, причем в сумятице и панике роты различных полков разных дивизий, перемешавшихся на лесных дорогах при общем отступлении, стреляли друг по другу.
Напор двигавшихся в тыл русских германских войск был столь силен, что 7-й пехотный Ревельский полк был почти полностью уничтожен (по донесению штаба 2-й армии, от него «остались знамя и взвод»), а 8-й пехотный Эстляндский полк в беспорядке откатился в Нейденбург. И только 6-й пехотный Либавский полк сумел удержать свои позиции у Франкенау. Соответственно, 2-я дивизия также была вовлечена в общий отход и оказалась в окружении. Из высших офицеров 2-й пехотной дивизии из окружения вышли командир 6-го пехотного Либавского полка Н.И. Глобачев, командир 2-го батальона 5-го пехотного Калужского полка Ю.К. Бучинский и два адъютанта. 23 августа пробился к своим штабс-капитан Лукьянов со знаменным подпрапорщиком и унтер-офицером, доставив знамя Калужского полка.
Также в «котле» погиб лейб-гвардии Кексгольмский полк из состава 3-й гвардейской дивизии Л.О. Сирелиуса, угодивший в окружение и не сумевший пробиться к своим. Комадир полка А.М. Малиновский попал в плен, будучи трижды раненным. Из состава Кексгольмского полка из окружения вышел только один из командиров батальонов – полковник барон Н.И. Штакельберг с двадцатью офицерами и сотней солдат. Отход полка прикрывала группа солдат во главе с полковником В.Э. Бауером, попавшим в плен[193]. Потери полка составили 91 % офицеров и 95 % солдат, но знамя вынес подпрапорщик Анучин. Пулеметная команда пробилась со всеми пулеметами, и на ее базе из запасного батальона, денщиков и маршевой роты в 190 чел. был сформирован батальон в 700 чел.[194] По иронии судьбы перед войной Кексгольмский полк имел своим шефом австро-венгерского императора Франца-Иосифа I.
Большая часть 3-й гвардейской дивизии, разрозненные группки из 2-й пехотной дивизии и подчиненная комкору-23 6-я кавалерийская дивизия В.Х. Роопа все-таки вышли из «мешка». Вышли потому, что, по сути, и не находились в жестком окружении. При этом 3-я гвардейская дивизия даже ведь участвовала в обозначении контрудара 1-го армейского корпуса на Нейденбург 17 августа. В то же время 13-й и 15-й армейские корпуса попали в плен (либо были уничтожены) полностью.
Организовать прорыв русские генералы так и не сумели: потеря времени позволила немцам занять русские коммуникации и пути отхода значительными силами. Более того, начальник оперативного отдела полковник С.Е. Вялов предложил А.В. Самсонову броситься всеми силами 13-го и 15-го корпусов вперед и вырваться из «мешка» отчаянным наступлением назад, а не безвольным отходом под ударами неприятеля. Однако воля командарма-2 была уже надломлена поражением, и он приказал отходить все-таки на юг, все еще надеясь на помощь прочих корпусов.
Напомним, что на пути отступавших русских центральных корпусов стояла всего-навсего одна-единственная 1-я германская дивизия генерала Конта из состава 1-го армейского корпуса Г. фон Франсуа. Эта дивизия была брошена вперед только утром 15-го числа, когда выяснилось, что русская левофланговая группировка (1-й армейский корпус и др.) уже не сможет наступать. Заняв Нейденбург, вечером 15 августа Франсуа перенес сюда свой штаб и подтянул весь корпус: 2-я германская пехотная дивизия расположилась в районе Нейденбурга, сдерживая натиск русской 3-й гвардейской пехотной дивизии, а 1-я германская пехотная дивизия была двинута еще дальше, к Вилленбергу. Характерно, что бои внутри «котла» были столь ожесточенными, что отступавшие русские по пути громили разрозненные перемешавшиеся германские подразделения, порой захватывая даже и пленных. Например, в одном из таких мелких боев был убит один из командиров бригад германской 1-й пехотной дивизии генерал Тротта.
Одним из вариантов по спасению войск русского центра мог быть раздельный прорыв корпусов: расположенный южнее 15-й армейский корпус Н.Н. Мартоса, не тратя времени на ожидание войск генерала Клюева, мог броситься назад, к Нейденбургу. В то же время 13-й армейский корпус должен был бы «отступать вперед», на соединение с 1-й армией П.К. Ренненкампфа. В этом случае (в случае немедленного прорыва, как только стало известно об отступлении 1-го армейского корпуса под Сольдау) обе русские группировки еще имели перед собой незначительные неприятельские заслоны. Части 13-го корпуса – ландверную бригаду севернее Алленштейна, а 15-й корпус – авангарды группы Франсуа.
Для производства такого рискованнейшего маневра требовались не только последние силы измотанных войск (каждой группе предстояло бы пройти по двойному переходу), но и воля командования, которой уже не было. Вдобавок такой прорыв (предлагавшийся полковником Вяловым) неизбежно предполагал потерю всей материальной части обоих корпусов (артиллерия, пулеметы, обозы), на что русские военачальники не решились, тщетно ожидая помощи извне. Кроме того, вполне вероятно, что русские надеялись на то, что удастся пробиться из окружения сомкнутой массой штыков двух корпусов. То обстоятельство, что при отступлении много людей погибнет в арьергардах, да и просто отстанет, очевидно, не было принято во внимание.
Поздно вечером 14 августа П. фон Гинденбург, убедившись в невозможности окружения всей русской армии, приказал окружить только 13-й и 15-й русские корпуса: части русского 23-го армейского корпуса полностью никак не попадали в «мешок», как о том сказано выше. А фланговые 1-й и 6-й армейские корпуса были отброшены в стороны во имя окружения русского центра. Быстрота маневра усилила реальную мощь германских войск, сделав время и движение материальным физическим фактором. При этом на своих флангах немцы развернули наибольшее количество наступательных огневых средств с тем, чтобы быстрее и прочнее замкнуть кольцо.
Еще накануне ночью 15 августа главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта Я.Г. Жилинский в телеграмме А.В. Самсонову выражал надежду, что 2-я армия сумеет отбросить противника на запад. Но к утру 15 августа 1-й германский армейский корпус подошел к Нейденбургу, отрезая 2-ю армию от млавского направления. Выйдя на сообщения русской армии, генерал Франсуа перешел к тактической обороне, занял все выходы из лесов артиллерией и пулеметами и тем самым удержал русских в кольце окружения. В свою очередь, Самсонов, отпустив штаб, выехал к своим центральным корпусам, чтобы быть вместе с войсками в критический момент развития операции. Не пожелав осторожничать, командарм-2 решил довести сражение до конца.
Вполне вероятно, это стало главной ошибкой командарма-2 в Восточно-Прусской наступательной операции. Судьба сражения под Танненбергом решалась не в центре русского расположения, а под Сольдау, откуда отступал 1-й армейский корпус Л.К. Артамонова. Раз уж корпусное командование не сумело организовать жесткой обороны на фланге 2-й армии, то А.В. Самсонов должен был выехать именно туда, остановить отход войск, остановить врага и во что бы то ни стало удержать за собой Сольдау и Нейденбург. Но командарм-2 поступил так, как ему казалось правильным – быть вместе с основной массой войск 2-й армии, которая, возможно, еще могла вырвать победу.
Еще 15-го числа Самсонов надеялся на благополучный исход сражения в случае успеха в центре. Конечно, он понимал, что операция вступила в свою кульминационную точку, но еще полагал возможным вырвать победу, в то время как ситуация требовала немедленного отступления еще накануне вечером. Этот шаг командарма, оставшегося без связи со своими уже и без того отступавшими флангами, подвел последнюю черту под поражением. Управление армией было дезорганизовано, и сам командарм из управляющей инстанции превратился в обычную человеческую единицу на поле боя.