Итак, два корпуса, входившие в 10-ю армию, по приказу генерала Жилинского отступили на Августов – Граево, чтобы, по выражению комфронта, «устроить тылы». Дело в том, что 10-я армия базировалась на юг и потому, что совершенно естественно, при отступлении, войска 10-й армии стали отходить на свои коммуникации. То есть отход совершался не на восток, что все равно прикрывало левый фланг 1-й армии, а на юг, к Августову. Именно так действовал и 1-й армейский корпус в сражении под Сольдау.
Поэтому, что так же естественно, этим маневром левый фланг 1-й армии, до того занимаемый 22-м армейским и 3-м Сибирским корпусами формируемой 10-й армии, оказался совершенно оголенным. Догадаться подчинить эти корпуса П.К. Ренненкампфу на время оборонительного этапа операции штаб фронта не догадался. Принцип сосредоточения сил при отступлении, чтобы на всех направлениях быть сильным, был отброшен: русская группировка раздроблялась. В войсках же противопоставляли Жилинского и Ренненкампфа: «Мы завоевали Пруссию, но, к сожалению, бездарный Жилинский не мог удержать завоеваний Ренненкампфа. Он все нарочно делал всякие гадости нашему блестящему человеку, и когда-нибудь история докажет, что Ренненкампф сделал действительно суворовский набег – всё бежало и трепетало»[281].
Разумеется, что Гинденбург незамедлительно воспользовался этим очередным «подарком судьбы», столь любезно предоставленным ему Я.Г. Жилинским и его сотрудниками (как будто бы участи 2-й армии было мало). Теперь немцы решительно, не оглядываясь на южные фланги своей группировки, бросились вперед, сметая немногочисленные заслоны, в спешке разворачиваемые Ренненкампфом на своем левом фланге. Ведь 1-я армия к этому моменту растянулась уже на 150 км, вместо первоначального фронта наступления в начале августа в 45 верст. Теперь войска 1-й армии были окончательно изолированы и оторваны от всех подкреплений, что продолжали прибывать из глубины страны на Северо-Западный фронт (их отправляли в 10-ю и 2-ю армии, не принимавшие участия в данной операции на Прегеле).
Противник, как и на первом этапе операции, тщательно разработал свои действия. Немцы активно использовали свою немногочисленную конницу: кавалерия поддерживалась велосипедистами и броневиками. С 26 августа ожесточенные бои разгорелись по всему фронту 1-й армии, усиленной лишь одним 26-м армейским корпусом А.А. Гернгросса. В это время разбитая 2-я армия только-только пополняла свои ряды: из-под Варшавы перебрасывались только что подошедшие на фронт Сибирские корпуса, а около крепости Гродно формируется новая 10-я армия (22-й армейский, 3-й Сибирский, 1-й Туркестанский корпуса – около 80 тыс. штыков при 150 орудиях). Вся эта масса войск безмолвно выжидала развития событий: даже после отхода 1-й армии Жилинский не думал о производстве контрудара корпусами 10-й армии в тыл наступающей германской группировке.
В свою очередь, П.К. Ренненкампф намеревался создать в районе Гольдапа сильный кулак из 20-го и 2-го армейских корпусов, усиленных тремя кавалерийскими дивизиями, чтобы парировать германский обход вокруг Мазурских озер. Для производства такого маневра 20-й армейский корпус был переброшен с остававшегося пассивным правого фланга армии на левый фланг. Корпус двигался по дорогам, забитым обозами отступавших войск, что не только тормозило его продвижение, но и дезорганизовывало войска.
С другой стороны, подход 20-го армейского корпуса на поддержку 2-го корпуса позволил русским удержать прогнувшийся левый фланг 1-й армии и дать возможность массе тыловых учреждений выйти из намечавшегося мешка. Исследователи пишут о Ренненкампфе: «Военные историки до сих пор не оценили должным образом его диагональный быстрый маневр 20-м армейским корпусом от реки Дейме через свои отступавшие боевые порядки на левый фланг армии к Даркемену, по сути сорвавший план выхода немцев к Среднему Неману»[282].
Действительно, теперь русские держали на своем левом фланге 2,5 корпуса, но противник имел на этом направлении подавляющее превосходство: 5 армейских корпусов. Поэтому отход 1-й армии стал фактически неизбежным после того, как враг 28-го числа ворвался в Гольдап, своим фланговым маневром выйдя на южное левое крыло 1-й русской армии. В связи с этим дальнейший отход стал постепенно принимать характер беспорядочного отката на восток, лишь бы не оказаться в окружении.
Генерал Ренненкампф, кавалерист Русско-японской войны, не смог наладить надлежащее противодействие противнику в той ситуации, где требовалась железная воля и выдержка, а не лихой порыв. Британский представитель при русском командовании полковник А. Нокс, который в период Восточно-Прусской наступательной операции находился во 2-й армии и не попал в плен только потому, что, выезжая в центральные корпуса, ген. А.В. Самсонов отказался взять его с собой, верно подметил, что «Ренненкампф, быть может, мог бы быть Мюратом, если бы родился на сто лет раньше, но в XX веке на посту командующего армией он был опасным анахронизмом»[283].
Альтернативой этому решению могла стать лишь капитуляция после новых «Канн», только уже в отношении войск генерала Ренненкампфа. Командарм-1 не желал отступать, так как штаб фронта твердо обещал ему прикрыть левый фланг 1-й армии собираемыми войсками 10-й армии. Как раз в этом и заключается главная причина того обстоятельства, что П.К. Ренненкампф не предпринимал перегруппировки, хотя не мог не сознавать, что его левый фланг слаб. Имея у себя слева как минимум 2 корпуса, можно было не беспокоиться – ведь штаб 1-й армии, как показано выше, имел возможность в короткий срок стянуть на левый фланг еще 2,5 корпуса.
Однако «руководство» Я.Г. Жилинского оказалось столь несостоятельным, что дивизии 10-й армии были разбиты поодиночке, а затем приказом главкосевзапа отведены за Лык. Только теперь командарму-1 пришлось перегруппировывать свои войска, но – уже под ударами неприятеля. Разумеется, что подразделения перешивались, вступали в бой по частям, обозы перекрывали дорогу артиллерии, а в тылах царила паника. Отсюда и большие потери 1-й армии при отступлении из Восточной Пруссии – штаб фронта обещал много, но делал не только мало, но даже как будто бы действовал заодно с противником. Игра «в поддавки» с русской стороны продолжилась.
Войска 1-й армии, уступая врагу в числе и артиллерийском огне, отходили с отчаянным сопротивлением. Нанося постоянные контрудары, остатки 2-го, 20-го, 4-го армейских корпусов вынуждали противника то и дело останавливаться и перегруппировывать свои войска для новых ударов. Подразделения 3-го армейского корпуса Н.А. Епанчина послужили тем резервом, что не дал немцам возможности окружить 1-ю русскую армию. 3-й корпус отходил с боями вместе с прочими соединениями 1-й армии. Русская 1-я армия потерпела поражение, но говорить о разгроме совсем нельзя.
Под Гольдапом, Лыком, Сувалками русские отступали лишь после яростного боя. Так, 29 августа, в ходе контратаки частей 2-го армейского корпуса В.А. Слюсаренко, немцы были остановлены западнее Сталлупенена, что позволило Ренненкампфу вывести главные силы армии из намечавшегося окружения. Хуже показали себя, разумеется, второочередные дивизии, неважно подготовленные и необстрелянные. Приданные тому же 2-му корпусу 72-я и 54-я пехотные дивизии были последовательно разгромлены у Куттен и Клещовен. Например, 72-я дивизия «подверглась удару двух германских корпусов (1-го и 17-го). На стороне германцев было пятерное превосходство сил при подавляющей артиллерии. Понятно, что дивизия была разгромлена»[284]. Донесение начдива-72 Д.Д. Орлова комкору-2 около полудня 28 августа показывает причину поражения: «Доношу, что до 11.30 все на фронте шло благополучно, но после подхода тяжелых орудий нижние чины начали самовольно беспорядочно отходить с позиции. Так, 72-й артиллерийской бригады передки бросили свои батареи, а прислуга оставила орудия… связь мою со штабом корпуса и бригадой прервали»[285].
Своевременное отступление, начатое войсками, а затем и санкционированное штабом 1-й армии, позволило командарму-1 вывести вверенные ему войска из того нового «котла», что после Танненберга замышлял Людендорф. Гренер так оценивал ситуацию конца августа восточнее цепи Мазурских озер: «Операция на Мазурских озерах была проведена без той настойчивости и последовательности, какая была при Танненберге. План не мог быть выполнен немцами, потому что Ренненкампф отступил в тот момент, когда ни фланговое, ни фронтальное наступление не могли еще оказать на него полного воздействия»[286].
В эти дни окончательно упала вера в генерала Жилинского как человека, достойного занимать свой высокий пост, – прежде всего, среди его ближайших сотрудников. Исполнять свои обязанности на надлежащем уровне штаб фронта уже не мог. Один из офицеров штаба Северо-Западного фронта Ю. Плющевский-Плющик записывал в своем фронтовом дневнике: «Господи, помоги нам. Главное – спаси от позора. Жилинского надо убрать, и это, наверное, будет сделано. 26-го, когда ему надо было настоять на отходе Ренненкампфа, он не сумел это сделать и согласился на его доводы, а теперь оправдывается и шлет наивно-недобросовестные телеграммы в Ставку, уверяя, что Ренненкампф не исполнил его приказания и теперь бежал от армии в Вильковишки. Чувствуется, что это – судорожное хватание за власть… кто не настоял на правильном решении об отступлении 26-го и поддался гипнозу завоевателя, не желающего отдавать взятое ценою крови?»[287] Схожим образом писали и в тыл, когда Жилинский был сменен Рузским: «С вступлением Рузского в командование армиями прусского фронта, наши действия там сразу приняли более идейный характер (стратегическая сторона). Жилинский этого не сумел сделать: его единственное стремление было то, чтобы армии не вырвались из его управления, поэтому он иногда душил частную инициативу и забывал все остальные»