Бесспорно, пребывание командарма в отдельных корпусах лишь ухудшало общее управление войсками всей армии, но так всегда поступали не особенно талантливые, но зато честные русские военачальники, убеждаясь, что высшие штабы выпустили контроль за развитием ситуации из своих рук. Действительно, Я.Г. Жилинский в ходе всей операции ни разу не покинул Варшавы, и в то же время не сумел обеспечить должного руководства армиями фронта в ходе всей операции. Командармы, по крайней мере, сами находились в войсках, пытаясь сделать хоть что-то на отдельном участке борьбы. Выдающийся отечественный военный ученый ген. Н.Н. Головин так характеризовал стиль управления Жилинского в ходе Восточно-Прусской наступательной операции: «В настоящую эпоху расползшегося на огромные пространства сражения, управление войсками производится почти исключительно на основании донесений. И вот что приходилось наблюдать в минувшую войну, особенно в ее начале. После первых же выстрелов происходил разрыв во взаимном понимании между войсками и высшими штабами. Когда первые доносили правду, вторые считали, что войска не делают всего, что могут и должны сделать. Со стороны этих штабов устанавливалась система командования “с запросом”, типичным примером которого является руководство нашими первыми операциями в Восточной Пруссии, главнокомандующим Северо-Западным фронтом генералом Жилинским»[294]. К сожалению, этот стиль был присущ многим русским генералам.
В тот же день генерал Ренненкампф объявился в Ковно, то есть в крепости на Среднем Немане, довольно далеко от своих войск. Теперь штаб 1-й армии находился в безопасности, но в такой же безопасности были и войска 1-й армии, к 6 сентября отступив за Неман. Потеряв практически все склады и обозы, генерал Ренненкампф успел вытащить большую часть людей: Людендорфу не удалось создать ни одного «мешка» для войск 1-й армии, хотя пленных было все-таки взято немало. Другое дело, что, конечно, сам командарм-1 мало что лично сделал для организации и упорядочения общего отхода за Неман.
Лишь теперь штаб фронта отдал приказ о наступлении 2-й и 10-й армий в глубь Восточной Пруссии. Вялые бои с немецким ландвером у Мышинца и Хоржеле побудили Гинденбурга развернуть свои войска обратно, после чего русские вновь отошли к линии государственной границы. Следовательно, как и в ходе наступления, штаб Северо-Западного фронта дробил единые действия вверенных ему войск. В наступательных действиях первой половины августа 1-я и 2-я армия действовали разрозненно, что позволило неприятелю разгромить русские армии поодиночке. Теперь же, в период отступления к Неману, части 2-й и 10-й армий, пусть пока еще и сравнительно немногочисленные, смотрели, как немцы бьют 1-ю армию. А ведь во 2-й армии оставалось 2,5, пусть и потрепанных, армейских корпуса.
Следует сказать, что растерявшиеся русские штабы чрезвычайно боялись, что с 1-й армией повторится Танненберг. В таком случае дорога на Седлец для 8-й германской армии была бы открыта: уничтожение 1-й русской армии означало, что заслоны напротив линии Немана не понадобятся, а оборонительные рубежи вдоль реки Нарев занимали остатки деморализованной катастрофой 2-й армии и только еще сосредоточивавшаяся 10-я армия. Генерал Ренненкампф, уже покинувший свои войска, сообщил в Ставку, что «все корпуса вышли из боя». Обрадованный уже тем, что все войсковые единицы сохранены, хотя и понесли большие потери, Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич телеграфировал в ответ: «От всего любящего Вас сердца благодарю за радостную весть. Поблагодарите геройскую 1-ю армию за ее труды. В дальнейшем при Вашей энергии и помощи Божьей, уверен».
Ю.Н. Данилов упоминает, что Верховный главнокомандующий, по итогам операции, намеревался отстранить от своих должностей всех высших начальников Северо-Западного фронта. То есть и главкосевзапа Я.Г. Жилинского, и командарма-1 П.К. Ренненкампфа. Однако в Ставку якобы пришла телеграмма императора Николая II, который, соглашаясь с отставкой Жилинского, потребовал назначения на его место как раз Ренненкампфа. О пертурбациях в отношении высшего командного состава Северо-Западного фронта было известно: «Отступление из Пруссии едва не стоило Ренненкампфу командования, но он сумел оправдаться и свалить всю вину на Жилинского, который и слетел»[295].
Дело кончилось компромиссом: «Телеграмма эта вызвала в Ставке, конечно, немалое смущение, и из создавшегося положения вышли отчислением генерала Жилинского в распоряжение, если не изменяет моя память, военного министра и оставлением генерала Ренненкампфа на его прежнем месте. Это было то наибольшее, что возможно было сделать при обстановке того времени…»[296]. Даже если такая телеграмма царя и существовала в действительности, то сведения о том, что великий князь Николай Николаевич намеревался отстранить от своего поста и командарма-1, являются явно натянутыми.
При отступлении из Восточной Пруссии 1-я армия потеряла до 75 тыс. чел., значительную часть из которых (30 тыс.) – пленными. Союзники оценили и эту жертву. Западный автор пишет, что в ходе отступления 1-й русской армии из Восточной Пруссии в плен попало 45 тыс. русских солдат, однако это помогло выжить Франции[297]. То есть союзники рассматривали Восточно-Прусскую операцию как единое целое, ставя Гумбиннен и Танненберг в единую цепь событий, приведших к крушению плана блицкрига.
В числе пленных оказались три генерала: командир 2-й бригады 29-й пехотной дивизии А.А. Орел, командир 2-й бригады 30-й пехотной дивизии С.П. Соколов и командир 1-й бригады 68-й пехотной дивизии В.В. Мальм. Все эти командиры до 1914 г. не бывали в боях и потому «сами слабо разбирались в обстановке», что, скорее всего, и стало одной из причин их пленения[298]. Обратим внимание, что 1-я армия потеряла пленными всего трех генералов, в то время как 2-я армия – 18. Причина в том, что 2-я армия оказалась в «котле», отсюда и столь большие потери пленными, ибо в окружении оказывается и начальство.
Начдив-30 Э.А. Колянковский был отрешен от должности командармом, так как подал рапорт о гибели 119-го пехотного Коломенского полка только через неделю. Но главное – была потеряна масса техники, что для богатой людьми, но бедной военными материалами Российской империи представляло едва ли не большее значение. Складывая эти потери с той артиллерией и пулеметами, что остались в танненбергском «котле», можно показать, как нельзя терять оружие, которого и без того не хватает.
Вместе с 25 тыс. солдат и офицеров, потерянных в первом фазисе операции, когда 1-я и 2-я армия наступали, общие потери 1-й армии в Восточно-Прусской операции дошли до ста тысяч человек. По итогам операции, 54-я (М.И. Чижов) и 72-я (Д.Д. Орлов) второочередные пехотные дивизии были расформированы, а их личный состав обращен на пополнение наиболее потрепанных перволинейных полков. Вернее, должен был бы быть обращен, хотя на деле эти люди обретались в резерве фронта.
Таким образом, 8 полков русской армии прекратили свое существование спустя всего 1,5 месяца после начала войны и приняв участие в боях лишь в течение двух недель. Неудачные сражения, ставшие следствием объективных обстоятельств, о которых неоднократно говорилось выше, послужили поводом для насмешек и в последующем. Один из участников войны вспоминал, что 73-я и 56-я дивизии даже получили ироническое прозвище «Занеманского бегового общества», так как при ударах противника сразу же спешили убраться за естественный рубеж реки Неман[299].
А по воспоминаниям военного врача, 28 ноября генерал Янов рассказывал ему, «как при отступлении из-под Инстербурга командир 72-го полка добежал до самой Москвы»[300]. Здесь, очевидно, врач спутал 72-й пехотный Тульский полк и 72-ю пехотную дивизию, что простительно для врача, но не для составителя комментариев к тексту воспоминаний В.П. Кравкова, который (составитель) почему-то пишет, что речь идет о Тульском полке, хотя 72-й полк никогда не воевал в Восточной Пруссии, в августе 1914 г. на самом деле сражаясь в Галиции. Но даже и это обвинение есть не более чем сплетня. После расформирования своей 72-й дивизии начдив-72 Д.Д. Орлов занимал должность и.д. командира 1-й бригады 43-й пехотной дивизии, в то время как его первый помощник по 72-й дивизии – П.Н. Туров – и.д. командира 2-й бригады той же самой 43-й пехотной дивизии. Наверное, если бы Орлов «добежал до самой Москвы», его не стали бы назначать в 43-ю дивизию.
Бегство тыловиков действительно имело место, но – тыловиков, а не строевиков, пусть и второочередных полков. Часть бежавших оказалась в крепости Ковно – эти люди побросали винтовки, но зато сохранили награбленное в Восточной Пруссии имущество, которое и продавали на ковенском базаре. Офицер крепости писал домой: «Я не говорю, что таких мерзавцев много, но они, главное, действуют растлевающим образом на остальную массу и приучают ее к безнаказанности… Будь запасные еще несколько помоложе, более поздних годов, начиная с 1908 г., то было бы ничего, ну а старики такая дрянь, что и вообразить себе не можешь. Может быть, скоро придут новобранцы, тогда дело будет другое». Такое поведение являлось следствием паники, охватившей войска. Цитат из другого письма: «Уже 4 дня не спим, не едим, не пьем, а все отступаем, по пути все сжигаем… Генерал Мищенко расстрелян»[301].
Дабы восполнить потери, штаб Северо-Западного фронта отдал приказ об изъятии чинов обоза для возмещения чинов полков. Приказ начальника штаба Северо-Западного фронта от 12 сентября: «В частях войск замечается, что нижние чины срочной службы – молодцы на вид, находятся в обозе, тогда как могли бы быть чрезвычайно полезны в строю, а в тылу лучше иметь запасных старших возрастов. Главнокомандующий приказал всех срочной службы, прошедших строевую подготовку, назначить в строй, заменив их запасными из наименее способных к строю. Равным образом замечено, что в тылу и в обозе много Георгиевских кавалеров»