дчики П.А. Яновский, Н.И. Анненский. Многие из авторов журнала в дальнейшем войдут в Вольное общество любителей словесности, наук и художеств. В «Санкт-Петербургском журнале» был опубликован трактат А.Ф. Бестужева «Об опыте военного воспитания»; напечатаны два письма Д.И. Фонвизина из Франции «некоторой знатной особе в России», то есть графу П.И. Панину, и его автобиографические записки «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях»; записка «Гражданин», автором которой, вероятнее всего, был И.П. Пнин. В переводах полностью и в отрывках были опубликованы: сочинения Еольбаха (без указания автора) «Система природы» и «Всеобщая мораль»; П. Берри «Рассуждение о государственном хозяйстве»; Дж. Стюарта «Исследование о государственном хозяйстве»; Е. Филанджери «Наука о законодательстве»; Вольнея «Руин». Также были напечатаны отдельные произведения Ш. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, Вольтера и других просветителей. В то же время одним из центральных произведений в «Санкт-Петербургском журнале» была работа Бестужева «О воспитании». Данный трактат был поднесен автором великому князю Александру. Существует точка зрения, что решение напечатать по частям данную работу и стало одним из побудительных факторов для издания журнала.
«Санкт-Петербургский журнал» не представлял какое-либо политическое или философское направление. Все опубликованные в журнале стихи можно разделить на две группы: подписанные даже нечитаемыми псевдонимами и без подписи. Анонимные, вероятнее всего, принадлежали Пнину, так как издатель в XVIII в. был отчасти и автором своего журнала, а А.Ф. Бестужев стихов не писал. В журнале активно обсуждались вопросы места человека в обществе, его права и обязанности. В нем пропагандировалась идея о природном равенстве людей. Таким образом, в публикациях этого журнала были отражены основные идеи эпохи Просвещения.
Редакторы «Санкт-Петербургского журнала» знакомили читателя с современными западными экономическими знаниями, дабы журнал был интересен для просвещенных людей. В связи с этим в ряде номеров публиковались выдержки из сочинения итальянского ученого Пьетро Берри «Рассуждение о государственном хозяйстве». Берри был сторонником свободной торговли и для усиления государства считал необходимым укреплять мелкую земельную собственность, так как свои участки крестьяне-собственники будут обрабатывать с величайшей охотой и старанием.
Одной из основных тем, наиболее последовательно обсуждаемых в различных публикациях «Санкт-Петербургского журнала», была проблема наилучшей формы правления и государственного устройства. В журнале пропагандировалась теория Ш. Монтескье о разделении властей в просвещенной монархии. Вопросы о форме правления нашли отражение в трактате Бестужева. Автор указывал, что монархическая власть предпочтительней деспотической и республиканской, разделил деспотию и монархию, так как монарх должен управлять, опираясь на непременные законы. Обсуждение наилучшей формы правления было продолжено в отрывках из переводов «Сатира» Галлера. В этом произведении анализировалось государственное устройство Гельвеции, родины Лагарпа. При этом автор приводил читателей к мысли, что правитель должен заранее подготовиться к власти[90]. В статье «Рассуждение о предрассудках» автор размышлял о том, что обычаи одного государства не должны переноситься в другое, не сообразуясь с духом закона[91]. «Идеальный монарх» Ликург был представлен в статье «Рассуждение Ксенофонда о Лакедемонской республике». Ликург ввел в стране «коренные законы» и поклялся, что будет управлять сообразно этим законам. Жители также, в свою очередь, дали монарху клятву, что будут ему подчиняться, если он не нарушит своих обещаний[92].
Существование данного журнала свидетельствует, на наш взгляд, о том, что Павел I не придавал истинного значения печатному слову. Различные трактаты и переводы, на затрагивающие напрямую российскую действительность, не казались ему опасными. Кроме того, достоверно известно, что данный журнал поддерживал, в том числе финансово, великий князь Александр Павлович, а Павел I в первые годы своего правления доверял сыну.
Таким образом, можно отметить, что в реализации внутриполитических мероприятий император Павел I не был самодуром или сумасшедшим, все его жесты и мероприятия имели конкретную цель, которую можно назвать «реакционной утопией». Павел I стремился воплотить в жизнь систему и методы властвования, присущие Петру I. Это выразилось в сосредоточении в руках самодержца всех функций управления и контроля, а также в отрицании каких бы то ни было обязанностей монарха перед своими подданными и в создании системы жесткой централизации. Всякое начинание, по его мнению, должно было исходить от государя и к нему возвращаться. Высшие учреждения и сановники призваны лишь помогать императору, исполнять его приказы. Как писал один из мемуаристов, церемониймейстер двора императора Павла I граф Ф.Г. Головкин однажды, заканчивая достаточно шумную церемонию, целуя руку императору, заметил, что «нет ничего более шумного, чем молчание 600 человек». Головкин писал, что он осмелился на эту шутку, видя, что Павел I в хорошем расположении духа. Однако реакция императора была очень гневной: «Покрасневши от гнева и выпрямившись во весь рост, он ответил: „Я нахожу, что с Вашей стороны очень смело заниматься остротами, когда вы существуете только для того, чтобы слушаться моих приказаний!“»[93]
Усиление централизации власти проявилось в усилении должности генерал-прокурора, в указах, заставляющих дворян служить, и «всеобщей регламентации». Павел I считал необходимым расписать жизнь своих подданных по минутам, заставить по крайней мере столичное дворянство следовать во всем, до мельчайших деталей, его инструкциям. Например, проходя мимо караульного помещения, Павел I увидел, что офицеры сидели за столом в шляпах. В результате был издан указ, в котором говорилось, что «офицеры должны вести себя прилично и в шляпах не сидеть»[94]. Было четко расписано, как должны выглядеть кареты и ямщики, запрещалась быстрая езда по улицам. При встрече с членами императорской фамилии любой человек должен был выйти из кареты в любую погоду и поклониться. Этот указ был встречен столичным дворянством, отвыкшим от раболепия перед монархом, с очень большим неудовольствием.
Детально регламентировав военную и гражданскую службы, Павел I надеялся упрочить свою власть. Так в свое время сделал Петр I. Однако самосознание дворянина конца XVIII в. было принципиально иным, чем в начале столетия. Петру I не составило большого труда «переодеть» бояр в европейское платье, так как главным мотивом всех их поступков было желание угодить царю. Дворянство конца века (главным образом столичное), получившее европейское образование, считало, что у монарха не меньше обязанностей, чем у его подданных. Он должен следовать сложившимся традициям. Павел I пренебрег этим правилом. Более того, несмотря на все новаторство, Петр I имел немало соратников, единомышленников, «птенцов гнезда Петрова», которые готовы были идти за своего царя и в огонь и в воду, правда при этом иногда приворовывая. Однако Петр I прощал своих соратников. Что же Павел I? Желая побороть фаворитизм, он и здесь дошел до крайности. В угоду родственнику новой «дамы сердца» отдалил друга детства А.Б. Куракина, отстранил от службы А.А. Аракчеева, который ему действительно был «без лести предан». Казалось бы, за дело. Во время несения караула батальона его брата, Алексея Аракчеева, один солдат из шалости прикрепил галун и кисти от старого артиллерийского штандарта. Генерал-майор А.А. Аракчеев донес Павлу I, что происшествие случилось во время караула полка генерал-лейтенанта Вильде. Этот обман быстро раскрылся, и Павел Петрович, не задумываясь, отстранил обоих братьев от службы. Андрей Андреевич удалился в Грузино. Письмо с утешением ему прислал великий князь Александр Павлович[95].
В царствование Павла I, который любил повторять, что вельможей в России является лишь тот, с кем разговаривает император, и только до тех пор, пока ему будет угодно с ним разговаривать, на российских подданных посыпались многочисленные распоряжения, предписания и запреты, порой имевшие известный характер и противоречившие законам Российской империи, в том числе изданным самим Павлом. Запрещались почти полностью поездки за границу и получение из-за границы книг даже самого безобидного содержания, нот музыкальных произведений. Запрещалось носить круглые шляпы на том основании, что их носили французские якобинцы. Запрещалось называть Машками коз и кошек на том основании, что Марией звали мать Иисуса Христа, а также жену императора Павла. Конечно же, такого рода запреты и выходки больше всего раздражали отнюдь не крестьян, которые не ездили за границу, не выписывали оттуда книг и не носили круглых шляп, а дворян, чиновников, то есть людей более или менее образованных, состоятельных, тех, кого принято называть господствующей элитой российского общества. При всей внешней мелочности этих распоряжений и придирок, они формировали определенное, вполне негативное отношение к правительственному курсу, к личности императора.
Несчастный Павел Петрович относился к той категории людей, чьи достоинства вызывают у окружающих нередко даже большую ненависть, чем недостатки. Взять, к примеру, борьбу Павла I с казнокрадством. Это было явно безнадежное дело в стране, где и до царствования Павла, и в его время, да и много времени спустя крали систематически едва ли не все чиновники поголовно, от какого-нибудь коллежского регистратора до канцлера. Чиновник же, не бравший взятки, рассматривался окружающими как какой-то в лучшем случае чудак или сумасшедший, а в худшем – опасный вольтерьянец. Когда Н.М. Карамзина попросили одним словом охарактеризовать положение дел в России, он, не задумываясь, сказал: «Воруют!»