Совершенно по-иному, со ссылкой на личные архивы, рисует причину опалы историк Осип Гвинчидзе[171]. Разгневанный за какую-то дерзость Павел I сказал Петру Грузинову, что «велит снять его с лошади и прогонит в Черкасск нагайками подвязывать лошадям хвосты». На что Петр ответил: «Государь, в то время, когда Вы, Ваше Величество, еще потешались в Гатчине, я уже пролил кровь за отечество…» Павел I велел арестовать его и сорвал ордена. На это Петр сказал, что ордена ему дала Россия, а не он [то есть Павел. – Н. К.]. Евграф Грузинов же навлек на себя гнев тем, что отказался принять дарованные ему 1000 душ крестьян[172]. Эта версия выглядит наименее правдоподобно. Евграф официально от крестьян не отказывался, и документы это подтверждают[173]. Рассказ же о «дерзости» Петра Грузинова, наоборот, в материалах следствия не встречается. Он не фигурирует в качестве обвинения Петру Грузинову, хотя более тяжкое преступление, чем такая дерзость монарху, придумать трудно. Кроме того, ссылка О. Гвинчидзе на какие-то личные, нигде не хранящиеся, архивы звучит недостаточно убедительно.
Третью версию опалы предлагает исследование в журнале «Русская старина»[174]. Эта статья весьма лаконична. Ее автор старается не выходить за рамки военно-судебного дела, а потому не использует многие имеющиеся документы. Итак, «в августе 1800 г. Грузиновы были отданы под суд: младший – неизвестно за что, но дело его не имеет никакой связи с делом старшего брата. Евграф же Грузинов – за непростительные отзывы о государе императоре и за найденные у него бумаги с дерзновенными замыслами против Государя и Отечества»[175], собственно говоря, тоже неизвестно за что, так как характеристика этих «отзывов» также отсутствует.
Четвертую версию предлагает современный исследователь В.И. Лесин[176]. Он писал, что в марте 1798 г. Грузинов во главе полка был отправлен в Шлиссельбургский уезд «для поимки разного звания беглецов». Он получил 6 тыс. рублей для заготовления фуража и продовольствия, но наотрез отказался этим заниматься, чем вызвал гнев Павла I, что вполне понятно, так как он нарушил приказ. Он был вызван к императору в Павловск и посажен в крепость. Затем, как известно, прощен, восстановлен на службе и даже зачислен в свиту. Но Евграф, прослужив какое-то время, сказался больным и перестал выполнять свои обязанности, за что и был окончательно уволен и отправлен в Черкасск. Причину подобного поведения Лесин видит в нежелании его служить деспоту. Однако у читателя невольно встает вопрос: почему Е. Грузинов избрал столь сложный путь, когда он мог подать в отставку даже по действующим при Павле I требованиям? Почему он, кадровый офицер, пошел на грубое нарушение дисциплины, вместо того чтобы просто написать рапорт? Все эти соображения ставят под сомнение версию о том, что Е.О. Грузинов таким образом выражал свое недовольство правлением Павла I.
При изучении документов следствия по делу братьев Грузиновых можно прийти к выводу, что подобный разброс мнений не случаен. Ни материалы следствия, ни указы, ни постановления по этому делу не дают конкретного ответа на вопрос о причинах опалы. Но сам ход расследования, поведение и ответы на допросах Евграфа и Петра Грузиновых и, наконец, найденные у первого бумаги, о которых подробнее будет сказано ниже, позволяют сделать ряд предположений. Евграф Грузинов считал, что он, как донской казак, связан с российским престолом не подданством, а службой. Служение Отечеству, а не государю было основой во взглядах Евграфа Грузинова и, скорее всего, его брата Петра. При столь горячем и прямолинейном характере, который они оба выказали на следствии, их взгляды не могли полностью оставаться в тайне. Как известно, император Павел I отождествлял служение себе и России и не терпел даже намека на иное мнение в этом вопросе. Вполне возможно, что Павлу Петровичу стало известно о подобных взглядах братьев Грузиновых, завистников хватало во все времена. Кроме того, Грузиновы были «гатчинцами», да еще и донскими казаками. То есть они оказались чужими как для старого, екатерининского офицерства, так и для нового окружения императора Павла I. Поводом же для опалы вполне могло быть и «ложное рапортование себя больным». Какова бы ни была причина, опала братьев Грузиновых в царствование Павла I никого не удивила, а причин ее в то время просто не искали. Ссылки следовали одна за другой.
В Черкасске за братьями Грузиновыми, которые поселились в доме своего отца, был установлен надзор. 12 августа 1800 г. находившийся при карауле на границе города Черкасска есаул Леонов донес войсковому атаману генералу от кавалерии В.П. Орлову, что «исключенный из службы подполковник Грузинов 2-й[177] во время захождения солнца выехал из дома своего, стоявшего на краю города». Причем он ехал по бездорожью и по реке; на оклики караула ехать надлежащей дорогой не отреагировал. В.П. Орлов приказал караульным казакам арестовать Грузинова. Петр объяснил свою поездку тем, что «поехал в задонскую сторону открывать неприятеля»[178]. Чтобы уточнить цель этой поездки, к брату Петра Евграфу Грузинову был послан казак Пастухов «для сведения, куда оный брат поехал». Евграф Грузинов отвечать отказался, был с ним крайне груб, ругался «скверноматерными и поносными словами… осмелился говорить такими же словами о Его Императорским Величестве»[179]. Об этом доносе В.П. Орлов немедленно дал знать генералу от кавалерии Репину и генерал-адъютанту Кожину, приставленным для наблюдения за Грузиновыми. По их указанию была образована комиссия по расследованию «злодеяний» Евграфа Грузинова. В ее состав вошли: презус генерал-майор Радионов 1-й, асессоры – полковники Агеев и Слюсарев, подполковники Иловайский и Леонов, войсковые старшины Шурков и Чикилев. Аудиторские обязанности исполнял есаул Юдин. Кроме того, в этой комиссии присутствовал протопоп Волошевский[180]. В доме Грузиновых был произведен обыск, во время которого были обнаружены две подозрительные бумаги, написанные Евграфом Грузиновым. По мысли членов следственной комиссии, они содержали «дерзновенные замыслы против Государя и Отечества»[181].
В этих бумагах мы сталкиваемся с довольно оригинальными взглядами казака и просвещенного дворянина Екатерининской эпохи. Евграф Осипович предлагал «всеусилить и всеумножить счастье» казачьими методами: «…наименоваться атаманом, набрать ратмену [войско. – Н. К.], не менее 200 тыс. человек и выгнать из Стамбула турок». Далее он писал, что необходимо изгнать из страны шпионов «под каким бы видом они ни были» и утвердить там [то есть в Стамбуле, по логике Е.О. Грузинова. – Н. К.] столицу и учредить сенат, «счастием всемогущий всем под солнцем живущим людям; покоря и принеся великую жертву»[182]. Таково было содержание одной из найденных бумаг. Евграф Грузинов не пишет ни о чем конкретно, в его документах перед нами предстает скорее мечта, чем некое руководство к действию. В то же время бумаги вызывают много вопросов: что за «великая жертва» и каких шпионов и откуда необходимо изгнать – ответы на эти вопросы следователи не получили. Мы можем лишь предположить, что речь шла об устранении верховного правителя «Стамбула», так как для учреждения нового государства необходима и новая власть. Исходя из документов следствия, Е. Грузинов представляется человеком, уважающим закон, переворот же – действие явно антизаконное, отсюда и необходимость «в великой жертве».
Во второй бумаге Грузинов писал уже о конкретных мероприятиях после учреждения столицы и образования сената. Здесь особенно заметно влияние на Грузинова идей французского Просвещения. Он писал: «…Сенат должен составить законы для всех под солнцем живущим людям». Так, чтобы «оный был всеми принят неоспоримо и чтобы всех оному обучали, его знали наизусть и по оному поступали». Но самое главное, чтобы «никто из последующих поколений этот закон не отвергнул бы». То есть Грузинов, вслед за просветителями, верил во всеобъемлющую силу закона и способность правильного законодательства сделать людей счастливыми. Далее Евграф Осипович размышлял о том, что завоеванный город необходимо «населить разных вер людьми, а именно: казаками, татарами, грузинами, греками, небольшим числом израильтян, черкесами, небольшим числом турок, меж которыми чтоб в различии вер их не было вражды, а чтоб согласие во всех единодушное. А также внушить войску, чтобы сделали себе начальником»[183]. Евграф Грузинов, комментируя на допросе найденные у него бумаги, говорил: «Я думал со временем все это произвести в действо; но в своих замыслах ни с кем соглашения не имел, никому об оных не открывал и сам делопроизводство ни с кем не начинал»[184]. Нам представляется, что Грузинов и не собирался «действовать». В то время в философской литературе был очень распространен жанр утопии. Вполне возможно, что найденные в ходе следствия «бумаги» Грузинова – наброски именно такой литературной утопии. Единственное отличие способа описания идеального государства Е.О. Грузинова, причем, скорее всего, России – тогда «эзопов язык» был обычным делом, от общепринятых канонов жанра – это его собственная активная позиция. Он не безучастный путешественник, а создатель нового общества. Такой подход вполне понятен и объясним для казака-офицера, а не кабинетного писателя.