В то же время Александр и Константин Павловичи поддерживали доверительные отношения со своим отцом, цесаревичем Павлом Петровичем. Он сумел заинтересовать своих сыновей: оба великих князя числились офицерами маленькой гатчинской армии. «Они отдавались обязанностям своей службы с удивительным рвением молодых людей, которым в первый раз дают какое-нибудь деловое поручение, с серьезным сознанием важности исполняемого дела»[222].
Великий князь Александр верил, что его отец, став императором, наведет в стране порядок. Тем более что при Екатерине II «все грабят, почти не встретишь честного человека», – сетует в письме к Лагарпу от 21 февраля 1796 г. великий князь Александр. «В наших делах господствует неимоверный беспорядок… все части управляются плохо; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя лишь стремится к расширению своих границ»[223]. Эти мысли великого князя Александра весьма созвучны тем идеям, которые его отец изложил в «Рассуждении о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного и касательно обороны всех пределов». Цесаревич Павел писал в этой работе, что Российской империи необходим покой, ей следует отказаться от наступательных войн и подчинить всю военную систему обороне государства. Кроме того, великий князь Павел критиковал систему судопроизводства в России при Екатерине II[224]. Нет сомнения, что его сын знал об этих мыслях и верил, что отец претворит их в жизнь, а он, Александр Павлович, в свою очередь, их продолжит или отойдет от дел, убедившись, что реформы отца обеспечили процветание страны.
После смерти императрицы Екатерины и воцарения Павла I ситуация при дворе сильно изменилась: великий князь стал наследником престола, шефом Семеновского полка, присутствующим в Сенате и Военном департаменте. Некоторое время он занимал еще и должность петербургского военного губернатора, вследствие чего столкнулся с реальным управлением империей. Он понял, что проведение реформ не такое уж простое дело и одного желания здесь мало. Не внушало энтузиазма и начало царствования Павла I. «Вам хорошо известны, – писал Александр Павлович Лагарпу 27 сентября 1798 г., – различные злоупотребления, царившие при последней императрице; они лишь увеличились по мере того, как ее здоровье и силы, нравственные и физические, начали слабеть… Мой отец при вступлении на престол решил переделать все решительно. Его первые шаги были блестящие, но последующие события не соответствовали им… Благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая творит все шиворот-навыворот»[225]. Видя, как буквально по одному слову императора Павла государство меняет свой облик, цесаревич Александр оставил мысли об отречении. «Вместо добровольного изгнания я сделаю несравненно лучше, – писал он в том же письме Лагарпу, – посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ей сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев»[226]. Александр Павлович решил стать реформатором на троне, дать своей стране свободу, основные, «непременные» законы[227] и тем самым ограничить власть монарха, чтобы не допустить в будущем диктатуры и своеволия, характерных для царствования его отца.
После воцарения императора Павла изменился состав и цели великокняжеского кружка. Младший Чарторижский возвратился к родителям в Польшу, а позднее переехал в Галицию и принял австрийское подданство. Великий князь Константин Павлович в начале 1799 г. уехал за границу, в Вену. Оттуда он прибыл в армию А.В. Суворова и принял участие в Швейцарском походе. За проявленную храбрость ему был пожалован титул цесаревича. В Петербург Константин Павлович вернулся только в конце года[228].
Таким образом, в период правления Павла I в кружок входили А. Чарторижский, Н.Н. Новосильцов, П.А. Строганов и В.П. Кочубей. От рассуждений о будущем России они постепенно перешли к оппозиции существующему режиму и конкретному монарху.
О недовольстве в обществе мероприятиями Павла I много говорилось. Цесаревич Александр видел, как методы управления императора Павла становились все деспотичнее, а его собственное положение – все более шатким. Он решил не оставлять мысль о преобразованиях до своего вступления на престол (в необходимости этого он более не сомневался), а выработать конкретную программу реформ. В этом ему должны были помочь друзья.
В конце 1796 г. цесаревич Александр попросил Адама Чарторижского составить проект манифеста, «которым он желал бы объявить свою волю, когда верховная власть перешла бы к нему»[229]. К сожалению, этот документ не сохранился, и мы вынуждены судить о нем по скудным описаниям в мемуарах Чарторижского. «Я излагал, – писал князь Адам, – неудобства государственного порядка, существующего до сих пор в России, и все преимущества того устройства, которое хотел ей дать Александр. Я разъяснял блага свободы и справедливости, которыми он будет наслаждаться после того, как будут удалены все преграды, мешавшие ее благополучию»[230].
Здесь речь шла о политических преобразованиях в России, ограничивающих всевластие монарха. Гражданская свобода, равенство всех перед законом – идеал и итог реформ. Первой преградой на этом пути являлось крепостное право – самый больной вопрос в России. Нельзя говорить о политических свободах, когда большая часть населения несвободна. Тем не менее, при всей радикальности их политических замыслов, великий князь Александр и его «молодые друзья» этот вопрос обходили стороной. Адам Чарторижский, следуя замыслам наследника и цесаревича Александра, говорил об установлении республиканской формы правления. «Александр, по выполнению этой великой задачи [дарования стране «непременных законов»], сложил бы с себя власть для того, чтобы явилась возможность призвать к делу управления и усовершенствования предпринятого великого начинания того, кто будет признан более достойным пользоваться властью»[231]. Таким образом, великий князь Александр Павлович должен был, следуя манифесту, добровольно сложить с себя полномочия и поставить во главе государства выборный орган или человека, избранного этим органом. Чтобы осуществить все это на практике, считал польский князь Адам, необходимо лишь «удалить препятствие». По всей вероятности, здесь речь идет именно об отмене крепостного права. Чарторижский смотрел на этот вопрос глазами европейца, в отличие от остальных членов кружка. Он не был помещиком в России, не мог понимать всех сложностей, с которыми неизбежно столкнется реформатор в этом вопросе. Поэтому он мог спокойно рассуждать о необходимости искоренения этого зла росчерком пера. Иными словами, манифест, написанный Адамом Чарторижским, повествовал о даровании императором России важнейших политических и гражданских прав.
Цесаревич Александр был в восторге от манифеста, но реализация каких-либо планов была возможна лишь после смерти Павла. Тогда же необходимо было заняться подготовкой к преобразованиям, просветительской работой. «Мы намеревались в течение настоящего царствования [то есть правления Павла I] поручить перевести на русский язык столько книг, как это только возможно», – писал Александр Лагарпу[232]. Летом 1797 г. Новосильцов с письмом великого князя уехал в Европу, а сам цесаревич со Строгановым и Чарторижским взялись за подборку произведений просветителей. Для публикации трудов ученых и философов при финансовом содействии великого князя был основан «Санкт-Петербургский журнал». Его редакторами стали Александр Федорович Бестужев и Иван Петрович Пнин. 22 декабря 1797 г. в газете «Русские ведомости» появилось программное объявление об издании журнала, эпиграфом к которому стали слова французского писателя Лабрюйера: «Как трудно быть чем-то довольным». В 1798 г. вышло четыре номера этого журнала, после чего он прекратил свое существование. Его содержание было пестрым: стихи, рассказы и серьезные научные труды, чтобы одновременно привлечь читателя и обойти цензуру. Главной политической темой журнала была проблема наиболее целесообразной формы правления и связанные с ней вопросы. В журнале проповедовалась главным образом идея просвещенной монархии, которая опирается на «непременные законы».
В начале 90-х гг. XVIII в., в результате двух последних разделов Польши, в состав Российской империи вошла большая ее часть, и сразу же появился «польский вопрос». Проблема положения Польши в составе России не могла не волновать великого князя Александра и его друзей, среди которых был князь Адам Чарторижский, бывший в родстве с последним польским королем. Известно, что Павел I простил мятежных поляков и освободил 26 ноября 1796 г. Т. Костюшко и его соратников. Это был один из тех «первых блестящих шагов» императора, которыми восхищался его сын. Однако в этом жесте Павла I было больше рыцарства, чем политики.
Отношение Александра Павловича к «польскому вопросу» было наиболее последовательным в течение всей его жизни. Безусловно, подобные взгляды сформировались у него под влиянием князя Адама. «Мы часто беседовали с Александром Павловичем о Костюшко, к судьбе которого великий князь относился с большим сочувствием», – писал Чарторижский[233]. Александр считал, что Польше нужно предоставить автономию и ввести там «основные законы». Позже часть этих проектов он осуществил на практике. Кроме того, он считал, что русским есть чему поучиться у поляков: у них уже действовал сейм, дворянство имело политические права. В Польше не было объединяющего начала, постоянные усобицы ослабили страну. Поэтому под покровительством России Польша будет процветать.