Комната Карбони как бы распалась на секции, разделенная движением, позволяя свидетелю долго и внимательно смотреть на фотографию.
Телефоны, телексы, радиоприемники, все это теперь было введено в действие в стремлении охватить Рим кольцом. Приказ был: закрыть его, блокировать дороги к Л'Аквила на востоке, на Фиренце на севере. Стянуть всех людей из района Монте Коссино, вернуть их в столицу. Карбони привел это все в движение. Потом вернулся к молодому человеку.
— Так с этим человеком был юноша, просто рагаццо?
— Думаю, да…
— Но насчет того, кто старше, вы уверены?
— Это он давал мне деньги. Трудно разглядеть того, кто находится в машине с того места, где мы сидим в кабинах.
Хороший свидетель не стал бы утверждать того, в чем не был уверен. Карбони заменил фотографию Харрисона фотографией Джанкарло Баттистини.
— Мог это быть вот этот мальчик? Мог он быть пассажиром?
— Сожалею, дотторе, но, право, я не видел лица пассажира.
Карбони настаивал:
— Но, может быть, вы хоть что-нибудь вспомните о пассажире?
— На нем были джинсы… они обтягивали его очень туго, это я помню. У него были худые ноги. Он, должно быть, молод…
Сборщик дорожной пошлины осекся, опустил голову, хмурясь и стараясь собраться с мыслями. Он устал, и мысли приходили медленно. Незаметно для него Карбони поднял руку, чтобы предотвратить возможное вмешательство в их беседу тех, кто сейчас просачивался в комнату…
— Он заплатил, этот шофер, заплатил большой купюрой, и, когда я давал ему сдачу, он передал ее пассажиру, но руки пассажира были под легкой курткой, которая лежала между ними. Это я мог видеть из своей кабины. Шофер уронил сдачу на куртку. Они не сказали ни слова, а потом он поехал дальше.
На лице Карбони изобразилась мука. Присутствующим он сообщил:
— Там пистолет, вот почему Харрисон ведет машину. Потому что мальчишка Баттистини держит пистолет, прижатым вплотную к его телу.
Молодого человека из Рома Сюд отослали домой.
Пища для компьютера, для систем рассеянной информации, и с каждым листком бумаги, на котором был отпечатан текст и который покидал его офис, Карбони все больше суетился и строил больше планов.
— Скажите им, чтобы проявляли осторожность. Ради Бога, пусть будут осторожны. Скажите им, что парень уже убил троих за сорок восемь часов и готов убить снова.
В чертах Джузеппе Карбони не было самодовольства, не было эйфории. Географически они вычислили свою дичь до точности, составлявшей тривиальные несколько квадратных километров, но эта почва, как он с печалью сознавал, не была благоприятной. Охотиться за человеком и его узником в огромном городе, населенном четырьмя миллионами граждан, было нелегко.
Обещание удачи пришло к усталому полицейскому на дороге и покинуло его на огромных перекрестках, где не было сигнальных знаков.
Он потянулся к телефону и набрал номер Франческо Веллоси.
В полдень люди, содержавшиеся на острове Асинара, с максимальной осторожностью выпускались из камер и им давалась возможность выстроиться в очередь в общественной столовой и получить ленч из пасты и мяса. Это делалось под строгим надзором. Беседы не были запрещены.
Осужденные на долгий срок — до двадцати лет, либо пожизненно до естественной смерти, имели в своих камерах радиоточки. За тяжелыми дверьми и зарешеченными окнами они узнали новость о похищении Джеффри Харрисона и об ультиматуме, условием которого была свобода для Франки Тантардини. Они узнали также о неудавшемся покушении на Франческо Веллоси.
Несколько человек сели поближе к лидеру НАП. Кто этот Баттистини, спрашивали они. Это имя было во всех бюллетенях новостей, передававшихся в течение последнего часа. Каковы размеры инфраструктуры организации, в которой он работал? Капо, духовный лидер движения, лидер в силу интеллекта и готовности к насилию, пожимал плечами, разводил руками и спокойно отвечал, что никогда не слышал о юноше и не санкционировал его действия.
Некоторые чувствовали, что он одержим манией секретности, но были и такие, кто шваркал своими стальными подносами, чувствуя обескураженность человека, претендовавшего на абсолютное руководство НАП из своей камеры на острове.
Одно дело отдавать приказы, и совсем другое выполнять их. Многие сотрудники Квестуры и Виминале подкрепили распоряжение окружить город и блокировать подступы к нему своими, именами и авторитетом. Надо было передать экстренные сообщения о предпринимаемых мерах, но было не так-то просто добиться желаемого масштаба действий от полиции и военных. Какие дороги следовало считать жизненно важными, какие районы подходили больше для концентрации сил, где на улицах города следовало соблюдать максимальную бдительность? Эти вопросы требовали времени, чтобы на них можно было компетентно ответить, а время было таким капиталом, который можно было потерять безвозвратно.
«Фиат» свернул с главной дороги Кассиа у деревни Ля Торта, проехал еще пятнадцать километров и снова повернул. При этом была выбрана более узкая дорога, которая огибала город на холме Браччиано и вела к глубокому синему вулканическому озеру под скоплением беспорядочно разбросанных серых каменных домов. Теперь машина находилась на расстоянии сорока километров от столицы. Здесь о бомбах, убийствах и похищениях узнавали только из газет и телевизионных бюллетеней. Это было селение мелких фермеров, лавочников, бизнесменов, людей, ценивших свой покой, пивших свое вино и задергивавших занавески, спасаясь от ветра буйства и жестокости, хаоса и взяток, ветра, дувшего с большой дороги и тревожившего их поля. Джанкарло сделал резкое движение, указав на открытые ворота, проделанные в каменной стене и заросшие терном, — слева от дороги и примерно в четырехстах метрах от кромки воды. Местность была с двух сторон окаймлена лесом тяжелолистных дубов и сикомор. Джанкарло пошел на риск путешествовать столь далеко среди бела дня, но он был достаточно уверен в безопасности. Достаточно бодр после того, как ему удалось зайти так далеко. Он был уверен, что переиграл аппарат безопасности страны. На краю поля он сделал Харрисону знак остановиться, оглянулся вокруг и они двинулись к месту, где держали скот зимой, спасая его от ярости дождей и ветров. В машине стало совсем темно, когда Харрисон наконец нажал на тормоз и выключил мотор. Место было выбрано правильно, поскольку не было заметно с дороги. Джанкарло решительно схватил ключи, презрительно улыбнулся своему шоферу и некоторое время наблюдал за ним, держа пистолет на взводе. Наконец вышел из машины.
Он потянулся, расправил едва развитую грудную клетку, наслаждаясь солнцем, проникавшим сквозь потолок из листьев и оставлявшем пятна на траве.
— Ты собираешься убить меня здесь? — спросил Харрисон.
— Только если к девяти часам завтрашнего утра они не отдадут мне Франку.
С тех пор, как они съехали с автострады, это было первое обращенное к Харрисону слово, которое произнес Джанкарло.
«Интернейшнл Кемикл Холдингз», имевшее представительство в тридцати двух странах первого и третьего мира, поддерживало тесные связи с Министерством иностранных дел и Министерством по делам содружества, а также с Министерством развития за границей. Члены Совета и главные исполнители были частыми гостями на обедах, когда требовалось одеваться строго и повязывать черные галстуки. Обычно такие обеды устраивались правительством для делегатов, приезжавших в качестве гостей. Их включали в списки почетных гостей, приглашаемых на Новый год и юбилеи, и работа компании до известной степени рассматривалась, как продолжение британской внешней политики. Обычно пакет помощи новому независимому члену Содружества содержал ссуду, необходимую для того, чтобы начать работу нового завода ICH.
Сэр Дэвид Адамс был хорошо известен министру как бизнесмен, далекий от партийной политики и как светский гость, заслуживавший того, чтобы его ценили за легкость обращения и юмор в любой компании. В блокноте для записи телефонных звонков на письменном столе сэра Дэвида в башенном блоке в Сити находился номер прямой связи с министром иностранных дел. Он провел немало минут, размышляя над сообщением Арчи Карпентера из Рима до того, как начал поиски этого номера телефона в своем блокноте. Его соединили с личным секретарем, приняли к сведению его просьбу и обещали непродолжительную встречу с министром перед ленчем.
Рабочий кабинет министра показался сэру Дэвиду заброшенной комнатой. Он бы не потерпел такой конторы у себя. Потрепанные бархатные драпировки, мебель, как из музея, и письменный стол, вполне пригодный для игры в бильярд. Он бы пригласил одного из этих молодых ребят — декораторов с ведром белой краски, повесил бы несколько новых картин, на пол постлал бы что-нибудь, представлявшее продукцию восьмидесятых годов, а не этих прыгающих тигров из Амритсара. Его заставили дожидаться не слишком долго, поэтому он не успел продумать до конца план переоборудования офиса.
Они сидели напротив друг друга в пышных креслах с высокими спинками. Для министра был подан кампари с содовой, для директора — джин с французской минеральной водой. Не было помощников, не было стенографисток.
— Давайте не будем ходить вокруг да около, господин министр. Звонок моего человека оттуда вызвал у меня шок. Мой парень, а он не дурак, твердо стоит на земле, говорит, что посол будто бы сказал итальянцам, что, насколько он знает Уайтхолл, там отнесутся к этой новой фазе в деле Харрисона как если бы он был итальянский бизнесмен. Мне кажется, это уж чересчур.
Сэр Дэвид тянул напиток мелкими глотками, достаточными только, чтобы увлажнить язык.
— Вы немного упрощаете, Дэвид. Это не вся история.
Министр улыбнулся из-за бульдожьих, свисающих складок своих щек.
— Реальная ситуация заключается в том, что старший член Итальянского кабинета, но это, конечно, конфиденциальные сведения, запросил нас через посла в то время, когда итальянцы принимали предварительные, но очень важные решения относительно подхода к проблеме. Они хотели узнать, будет ли правительство Ее Величества настаивать на том, чтобы отпустить на свободу террористку и таким образом спасти вашего парня. Это ведь разные вещи, правда?