— … клянусь, что и понятия не имею, что там произошло, но, едва те… существа показались на площади, я сразу же узнал одного из воинов, которых я нанял, — толстяка невольно передернуло. — Точнее, ту тварь, в которую он обратился…
Амадиу откинулся на спинку стула, и устало потер глаза. За столь короткое время в городе произошло столько чудных и ужасных событий, что даже у самого ярого скептика вряд ли бы повернулся язык назвать их случайностями — а уж великий магистр, что воочию наблюдал за ожившими мертвецами, пожирающими ту несчастную и рубил плоть кадавров, глядя в их пустые черные глаза, просто нутром чуял, что в Мьезе таится нечто зловещее; и боялся он лишь одного — что это может быть только начало.
Итак, что если мертвецов подняла уцелевшая стрыга, которая вполне могла быть повинна в смерти Отеса и наемников, ушедших на его поиски? Допустимо — в сказах эти твари слыли умелыми колдуньями, и чем дольше они жили — а вероятно срок их жизни мог исчисляться веками — тем более могущественными они становились. Однако Амадиу лично знавал людей — чьи слова он даже мысленно не мог подставить под неверие — что в одиночку выслеживали и уничтожали этих созданий и никогда до этого они не рассказывали даже близкое что-то подобному.
В любом случае, они должны лично проверить остров, но… с тремя бойцами или даже с подкреплением в виде местной стражи этот поход мог стать самоубийственным. Кто знает, кто… или даже что скрывается в том замке, раз столь быстро расправился с вооруженным отрядом, который, судя по рассказу Авару, ведал кое-какой толк в охоте за нечистью. что В любом случае, они должны лично проверить остров, но… с тремя бойцами или даже с подкреплением в виде местной стражи этот поход мог стать самоубийственным. Кто знает, кто… или даже что скрывается в том замке, раз столь быстро расправился с вооруженным отрядом, который, судя по рассказу Авару, ведал кое-какой толк в охоте за нечистью.
Едва великий магистр встал со стула, как Авар съежился, будто ожидая удара, но Амадиу просто прошагал по комнате и уселся за стол, пододвинув к себе свечу. Он даже не успел спросить перо и бумагу — мэр, точно читая мысли, моментально предложил ему все, что было нужно; и остаток ночи Амадиу провел под скрип пера, то и дело, сминая таявший воск печаткой.
Первое послание вскоре отправится в Алый Оплот с просьбой прислать ему столько свободных воинов, сколько можно и оповестить капитул о том, что великому магистру придется задержаться в городе. Причину Амадиу не назвал — лишь упомянул, что дело это первостепенной важности и не требует отлагательств. Второе предназначалось лично в руки Маркелу — в нем Амадиу изложил все чуть более подробно, но все же кратко. А вот над последним пергаментом великий магистр призадумался — стоит ли оповещать о случившемся короля? Без сомнения, если Тома напишет правду, Моро может посчитать, что великий магистр сбредил или насмехается над ним. Но Эрбер — один из ближайших ставленников Матиаса, щедро снабжающий корону золотом и сталью и кто-то уж точно сообщит тому о смерти герцога…
Что ж, он разберется с этим чуть позже. Отодвинув пустой пергамент, великий магистр спрятал письма за пазухой и приказал новобранцам ждать его на улице. Подождав, пока за последним из них хлопнет дверь, Амадиу повернулся к мэру:
— А теперь если хочешь сохранить жизнь и свободу, слушай меня очень, очень внимательно. Все, что случилось этой ночью не должно покинуть городские стены, — почти после каждого его слова Авар быстро-быстро кивал головой, точно игрушечный болванчик. — Завтра в полдень созови людей на площадь — успокой горожан и объяви тех… людей заезжими чужаками, что перебрали медовухи и устроили поножовщину с местными, труппой сошедшей с ума артистов, да хоть переодетыми медведями — а всем свидетелям закрой рты. Мне плевать, как ты это сделаешь: лижи у них сапоги, взывай к совести, угрожай расправой или завали их золотом — но если слухи о живых мертвецах покинут город, следом ты покинешь пост мэра, если не того хуже.
Не успел великий магистр закончить, как мужчина принялся трясти его руку, сжав ее пухлыми ладошкам, благодаря и вознося его милосердие со слезами на глазах. Думается, если бы Тома приказал ему отрубить себе кисть — тот только и спросил бы: «Левую или правую?».
Выйдя на улицу, Амадиу только сейчас понял, как сильно он устал. Глаза слипались, руки, успевшие отвыкнуть от боя, ныли, а ноги будто налились свинцом. Маячившие неподалеку стражники препроводили их в ближайшую таверну, в которой, как они уверяли, не стыдятся останавливаться даже графы — но великий магистр был бы согласен и на мешок с гнилой соломой. Наказав новобранцам как следует отдохнуть и раздав им указания на следующий день, Амадиу поднялся наверх и зашел в первую попавшуюся комнату, к счастью оказавшуюся пустой. Сняв плащ, он скинул сапоги и, поставив ножны у изголовья, выпрямился на жесткой кровати.
Казалось, он едва успел закрыть глаза, как его разбудил громкий стук в дверь. Все произошедшее вчера казалось дурным сном — но, увы, заляпанные кровью ножны, измазанные сапоги, грязная одежда и ломота в костях говорили обратное. Открыв дверь, он увидел трактирщика с ломящимся от снеди подносом — пока Амадиу расправлялся с завтраком, тот сообщил, что воины ордена уже давно проснулись и отбыли исполнять его указы, забрал его грязную одежду и вскоре вернулся с чистым бельем.
Рубаха оказалась впору, а вот штаны пришлось перевязать потуже — они явно были рассчитаны на какого-нибудь пузана; но все ж грех жаловаться, тем более, что сапоги оказались на удивление добротными. Доев и допив, Амадиу взял в руки меч — и последующий час провел за тем, чтобы очистить лезвие от кишок и залипшей крови. Наконец закончив, великий магистр надел куртку, накинул на плечи плащ и спустился вниз. Едва Амадиу ступил в зал, как все разговоры тут же смолкли — он знал, что не меньше трех десятков любопытных глаз пристально наблюдают за каждым его движением, хоть и пытаются сделать вид, что смотрят куда-то в другую сторону.
Поначалу Амадиу решил направиться прямиком в ратушу, дабы найти как можно больше сведений о таинственном замке и его истории — думается, хоть что-то да могло пролить свет на связь этого места с событиями предыдущей ночи; потом, чуть подумав, он собрался проведать Мечей; но вместо всего этого просто принялся бесцельно бродить по городу, погруженный в собственные мысли. И вот ноги, будто сами собой привели его на вытянутую пристань, пропахшую мокрой древесиной и рыбой. Над водою прозрачной дымкой стелился клочковатый туман, точно окутывая берег периной — отсюда замок, едва-едва видный сквозь пелену, казался детской игрушкой, но что же таили в себе развалины?..
— Хех, вот и чего все переполошились, — проворчал старик, что сидел чуть поодаль и удил рыбу на небольшую обстроганную палку, свесив ноги к воде.
Хоть незнакомец явно обращался к Амадиу — собственно, кроме них двоих на причале никого и не было, окромя нескольких птиц — тот оставил его слова без внимания; великий магистр был совершенно не в том настроении, чтобы поддерживать пустые разговоры. Но старика это нисколечко не смутило — он все продолжал бубнить себе под нос, будто разговаривая сам с собой.
— Ну, подрались на празднике, да кто-то нож достал — вот уж невидаль какая. Каждую ярмарку такое «событие» происходит. Глаза сидором зальют и краев не ведают… Вот в замке том, помнится, такая бесовщина творилась — толпа людев поумирала и то никто так на ушах не стоял…
Великий магистр, до того бездумно кивавший, вдруг замер и навострил уши, услыхав слова рыбака.
— Вы о том замке, что на острове? — он аккуратно присел рядом со стариком.
— Про какой ж еще, — тот пожал плечами. — Тута в округе больше никакого и нету, тока Тихая Длань. Или как его там терь кличут.
— А вы не могли бы рассказать, что там произошло?
Старик, явно обрадованный нежданным слушателем в столь скучное утро, откашлялся, напустил на себя важный вид и пустился в рассказ:
— Так могу, отчего ж нет. Рыбы то и нету все равно. Эх, раньше помню, ногу в воду сунешь, вытащишь — а на пальце по окуню… Ну, да ладно. В общем, было это лет пятьдесят назад, если не больше — я тогда еще мальцом был, зубами всеми жевал, по улицам бегал да отцу в ткацкой помогал, храни боги его душу. Крепость та стояла еще тогда, когда Мьеза махонькой деревенькой была — говорят, замок чуть ли не при Маркеле Завоевателе еще строить начали, да забросили. А потом, как дела в гору пошли, городской совет его отстроить решил и нанял местных строителей. Оказалось — зря. Отплыло то много народу, а вот вернулось…
Рыбак сделал долгую паузу, точно о чем-то задумавшись. Прождав некоторое время, Амадиу произнес:
— Что случилось с теми, кто остался? Они погибли?
— А хрен его знает, — хмыкнул старик. — Но вот в живых больше никто их не видел. Только тех, кто спустя несколько дней после отъезда назад вернулись — да и те от страха зубами клацали, точно от лихорадки. Рассказывали всем, что место то — проклято, а творятся там всякие бесовские вещи. Городской совет и опомниться не успел, как в городе и след их остыл — сбежали, забрав семьи, кое-кто даже инструмент оставил. Через пару дней еще с пяток в ночи приплыли — и тоже уехали, будто за ними по пятам вся бездна мчалась. Но это еще ничего — какое-то время от тех, кто в замке остался, ни слуха, ни духа не было. И вот послали туда отряд — стражей с пару десятков да священников. Даже Посвященную вызвали — это сейчас у нас тутошняя есть, хорошая, кстати, девка, толковая — а тогда в сам Съель гонца отправили.
Старик вдруг замолчал и вытянул шею, всматриваясь в мутную воду, но потом с досадой сплюнул на мокрые доски.
— Эх ты! Хоть бы малька, какого зацепить, всяк лучше, чем с пустыми руками домой топать. Повыродилась рыбеха, ток с сетью и ходить разве что…
— Вы говорили, власти отправили на остров людей, — великий магистр попытался вновь настроить собеседника на нужный лад, пока тот не потерял нить повествования.